Благодарим Л. Байоринайте, О. В. Корнилову, М. Е. Ратинер, Г. Г. Суперфина, Л. С. Флейшмана и в особенности Р. Д. Тименчика за внимание к нашим розыскным мероприятиям и неоценимую помощь в оперативной разработке И. Горского, Иг. Зубковского, Игоря З., И. Калужского и Е. Е. Бунескула.

Писатель, драматург, эссеист, историк театра Николай Горчаков по своему культурному опыту относится к очень узкой категории тех деятелей второй волны, кто оказался в эмиграции, уже имея за плечами немалый литературный опыт в СССР. В этом смысле его скорее можно сравнить с ди-пи, влившимися во вторую волну из вполне благополучных мест – стран-лимитрофов, из Чехословакии или Франции. Но похож он на них не по политическому или странническому опыту, а именно по опыту культурному, по богатству интеллектуальных и духовных впечатлений, которые даются человеку в общении с такими фигурами, как Мейерхольд, Таиров, Евреинов, Александра Экстер, Михаил Булгаков.

Мой герой – забытый участник довоенной и послевоенной литературно-театральной жизни, спрятавшийся под псевдонимом и, можно сказать, под этим псевдонимом пропавший. Но не навсегда.

Если у литераторов и журналистов первой и третьей волн причины выступать у микрофона «Радио “Свобода”» под чужими именами были самыми разнообразными, то у их коллег из второй волны сокрытие подлинного имени вызывалось, как правило, одним мотивом: опасением за свою жизнь и за жизнь родственников, оставшихся в Советском Союзе.

В первые 20 лет существования «Радио “Свобода”» (до начала 1970-х гг.) у микрофона выступали некоторые представители первой волны: Георгий Адамович, Владимир Вейдле, Роман Гуль, Юрий Денике, Владимир Дукельский, Борис Зайцев, Лоллий Львов, Виктор Франк. Я перечисляю только тех, кто находился в штате радиостанции или был постоянным фрилансером, потому что, разумеется, пореволюционных эмигрантов, у которых время от времени просто брали краткие интервью, было великое множество.

Псевдонимов Первая волна на «Свободе» практически не брала, все выступали под собственными именами. Редкое исключение – Гайто Газданов, называвший себя у микрофона Георгием Ивановичем Черкасовым, и Владимир Варшавский (радиопсевдоним – Норов, по фамилии своей матери).

Сходная картина и у третьей волны. Александр Галич, Виктор Некрасов, Андрей Синявский, Мария Розанова, Сергей Довлатов, Василий Аксенов, Петр Вайль, Александр Генис, Сергей Юрьенен, Игорь Померанцев, Анатолий Гладилин, Марина Ефимова, Анри Волохонский, Юрий Гендлер, Владимир Матусевич, Кирилл Хенкин имен своих не скрывали или пользовались (как Галич) таким приросшим литературным именем, что оно заменяло настоящее. (Дочь Алена Галич столь же правомочно носила свою фамилию, как, скажем, Лидия и Елена Чуковские.) Конечно, были и исключения: кинорежиссер Слава Цукерман долгие годы был Харламовым, журналист Вадим Консон – Вадимом Мещериным, юрист Лев Ройтман – Леонидом Ростовым, диктор Леонард Махлис – Михаилом Рощиным, поэт Алексей Цветков – Иваном Жуковым (то есть попросту чеховским Ванькой Жуковым).

Но у третьей волны в русскоязычных медиа мотивация часто была житейской: зачем будить зверя в головах некоторых коллег, которым не нравилось, что в студии сидит парочка – Кабачник и Табачник. Довольно заметный антисемитский душок ощущался на радио вплоть до середины 1980-х гг.

Иное дело – вторая волна. Здесь мы встречаем многослойные покровы выдуманных имен. Геннадий Хомяков был и Андреевым, и Отрадиным. Владимир Юрасов – Жабинским и Рудольфом. В настоящей фамилии Леонида Пылаева (Павловского?) уверенности и вовсе нет.

Сотрудник радио (попеременно то штатный, то переходивший на фрилансерство) Николай Александрович Горчаков (так он представлялся и так вписывал себя во все документы) был одним из лучших дикторов с профессионально поставленным голосом, низким баритоном, богатыми модуляциями, способный играть прокурора былых времен, барина, вельможу. Недаром коллеги за спиной Горчакова называли его «князем», причем не только русские, но и немцы – «Херр Фюрст». Горчаков не обижался, а скорее поощрял.

Поначалу он настаивал, что его фамилия Горчаков – подлинная, и в частных разговорах небрежно ссылался на свою известность в московских театральных кругах. И действительно, желающие могли убедиться: режиссер и педагог Николай Горчаков работал в Художественном театре, куда пришел из Третьей (вахтанговской) студии. Станиславский в 1925 г. привлек Горчакова к восстановлению «Горя от ума». Николай Горчаков был сорежиссером спектаклей «Продавцы славы», «Сестры Жерар», «Три толстяка», тяготел к сатирическому жанру, исторической мелодраме, современной сказке. Поставил водевиль Валентина Катаева «Квадратура круга», а в 1933 г. на сцене Театра сатиры – «Чужого ребенка» Шкваркина. Его первой подписанной постановкой стал булгаковский «Мольер», и гибель спектакля тяжело отразилась на его режиссерском состоянии. Позднее ему пришлось доказывать свою политическую правоверность.

И вот за этого Горчакова выдавал себя Горчаков-эмигрант. Почему отважился он взять его почти полное имя (настоящего Горчакова звали Николай Михайлович, самозваного – Николай Александрович)? Прежде всего потому, что интересы обоих и творческие орбиты их удивительно совпадали. Но была у самозванца еще одна надежда: он, по всей видимости, знал, что подлинный Горчаков в начале войны был отправлен на фронт. Не исключено, что до псевдо-Горчакова могли дойти неверные слухи о гибели его коллеги. Но это не более чем предположения.

В 1948 г. в Мюнхене, где Горчаков осел, вышла в дипийском издательстве «Златоуст» его книга «Восемь рассказов», подписанная этой уже ставшей привычной фамилией.

В середине 1950-х гг. Горчаков пришел на «Радио “Освобождение”» (с 1959 г. называвшееся «Радио “Свобода”») и служил диктором в продукционном отделе. Как и полагается эмигрантскому диктору, он читал все виды текстов – от спортивных до политических, но передачи художественные, литературные без горчаковского голоса никогда не обходились. Он был не просто мастером высокого класса, но и учил ремеслу молодых актеров в собственной мюнхенской театральной студии. Вместе с Горчаковым тем же ремеслом пробавлялись и другие профессионалы сцены, по совместительству – сотрудники «Свободы»: Сергей Дубровский (бывший мхатовский актер, зять знаменитой Веры Пашенной), Борис Виноградов (ленинградец, участник труппы Сергея Радлова) и другие, в частности Анатолий Скаковский, на которого я еще сошлюсь.

На станции Горчаков отличался исполнительностью, но был замкнутым и даже грубоватым, порой не здоровался. Сидел он в рабочей комнате один, ни с кем ее не деля, и производил впечатление человека с проблемами в личной жизни.

Однако Горчакова размягчала выпивка, и он, сперва неохотно, принимал участие в дружеских застольях, постепенно размягчаясь, всегда сохраняя, впрочем, пародийно-сатирическую маску. В ответ на обращение «князь» мог подхватить и откликнуться: «Да-а… Помню, бывало, Государь потреплет меня по щеке и говорит: ну что, Коля…».

Помимо дикторской лямки Горчаков с большой охотой писал тексты для художественных передач. Ему принадлежат такие, например, историко-культурные скрипты: «Шекспир – наш современник», «К 700-летию со дня рождения Данте Алигьери», «Салтыков-Щедрин и современность», «Фридрих Шиллер – друг свободного человечества», «Гулливер побывал и там, где строят коммунизм», «Гибель Маяковского», «Галилео Галилей», «Похвала глупости Эразма Роттердамского еще не устарела».

Его привлекал такой жанр, как театр у микрофона. Он ставил радиовариант пьесы Виктора Розова «Затейник», приспосабливал к радио собственную пьесу «Никколо Паганини», расписывал на голоса инсценировку суда над Иосифом Бродским и сам принимал участие в постановке. На протяжении двадцати с лишним лет Горчаков был одним из наиболее запоминающихся голосов «Свободы», фигурой с литературно-театральными интересами.