«В вооруженных силах было арестовано большинство командующих войсками округов и флотов, членов военных советов, командиров корпусов, командиров и комиссаров соединений и частей… – писал в мемуарах маршал Жуков. – В стране создалась жуткая обстановка. Никто никому не доверял, люди стали бояться друг друга, избегали встреч и каких-либо разговоров, а если нужно было – старались говорить в присутствии третьих лиц – свидетелей. Развернулась небывалая клеветническая эпидемия. Клеветали зачастую на кристально честных людей, а иногда на своих близких друзей. И все это делалось из-за страха не быть заподозренным в нелояльности… В Белорусском военном округе было арестовано почти 100 процентов командиров корпусов. Вместо них были выдвинуты на корпуса командиры дивизий, уцелевшие от арестов».
До сих пор идут непримиримые споры, был ли на самом деле «заговор маршалов» против Сталина. Спорят и о том, оказались ли именно репрессии причиной тяжелых поражений в первой половине Великой Отечественной войны. Гитлер, поначалу злорадствовавший и утверждавший, что обезглавленную Красную армию нельзя считать сколь-нибудь серьезным противником, потом принялся завистливо сетовать по поводу предусмотрительности Сталина – после того как сам в 1944 году лишь по случайности не был убит собственными генералами.
Наряду со страшными преданиями о повальных арестах существуют и легенды, больше похожие на героические байки со счастливым концом. Согласно одной из них, когда чекисты пришли арестовывать Буденного, тот ринулся им навстречу с шашкой наголо (по другой версии выкатил на дачный балкон пулемет), а после того как бойцы невидимого фронта разбежались, Сталин приказал не трогать бравого кавалериста.
23 ноября 1937 года в СССР начался массовый показ фильма С. Юткевича «Как будет голосовать избиратель». Лента, снятая в жанре короткометражного агитфильма, была посвящена грядущим первым выборам в Верховный Совет СССР, которые должны были состояться 12 декабря 1937 года. В фильме снимались известные актеры – Н. Алисова, Н. Боголюбов, И. Пельтцер, М. Яроцкая, Т. Зейферт. О режиссере Юткевиче, убежденном формалисте, избежавшем, тем не менее, репрессий в эпоху господства социалистического реализма, критики позднейших времен говорили, что он умел превращать газетные передовицы в произведения высокого киноискусства. Поэтому и короткометражка, основной задачей которой было продемонстрировать гражданам Страны Советов, как вести себя на избирательном участке, получилась весьма изящной.
17 января 1938 года был избран Президиум Верховного Совета СССР. Это был Верховный Совет первого созыва, учрежденный новой конституцией СССР 1936 года как высший представительный и законодательный орган государственной власти в стране. Он пришел на смену прежним высшим управляющим органам – Съезду Советов и Центральному исполнительному комитету, деятельность которых официально прекратилась с началом в январе 1938 года первой сессии Верховного Совета. Выборы в Верховный Совет прошли за месяц до того. Президиум (председатель, 11 (впоследствии 15) заместителей, 24 члена) должен был избираться из числа депутатов в начале работы Верховного Совета каждого созыва, что и было исполнено. 17 января 1938 года председателем был избран М. И. Калинин, а одним из членов Президиума стал Л. П. Берия.
18 января 1938 года нарком внутренних дел Н. И. Ежов собрал экстренное совещание, на котором сообщил подчиненным, что первоочередной задачей сейчас становится выявление бывших членов партии социалистов-революционеров, занимающихся контрреволюционной деятельностью, да и просто бывших эсеров как таковых. Причиной стала полученная наркомом записка Сталина. Вождь гневался на Ежова за то, что тот позволяет эсерам, будь они левые или правые, водить НКВД за нос, и требовал в ближайшее время представить ему списки бывших эсеров, которые находятся на военной службе и в гражданских учреждениях.
17 января 1938 года
Сталин – Ежову
1. Линия эсеров (левых и правых вместе) не размотана. Фишман, Паскуцкий водят НКВД за нос. Если бы Белов сам не стал разматываться по линии эсеров, НКВД сидел бы в потемках. Белов сказал кое-что, но не все сказал. Паскуцкий, Урицкий и Фишман должны дополнить Белова. Нужно иметь в виду, что эсеров в нашей армии и вне армии сохранилось у нас немало. Есть у НКВД учет эсеров («бывших») в армии? Я бы хотел его получить, и поскорее. Есть у НКВД учет «бывш.» эсеров вне армии (в гражданских учреждениях)? Я бы хотел также получить его недели через 2–3.
2. Что сделано по выявлению эсеров на основании известного показания Рыскулова?
3. Что сделано по выявлению и аресту всех иранцев в Баку и в Азербайджане?
4. Сообщаю для ориентировки, что в свое время эсеры были очень сильны в Саратове, в Тамбове, на Украине, в армии (комсостав), в Ташкенте и вообще в Средней Азии, на бакинских электростанциях, где они и теперь сидят и вредят в нефтепромышленности.
Нужно действовать поживее и потолковее.
5. Очень важная задача: укрепить области ДВК{ДВК – Дальневосточный край.} новыми чекистскими силами со стороны. Это гораздо важнее, чем укрепление областей Казахстана, которое можно сделать в следующую очередь.
21 мая 1938 года Народный комиссариат внутренних дел СССР принял особую инструкцию. Она предписывала «милицейским тройкам», созданным тремя годами ранее, отказаться от кампанейщины и массовых облав на «врагов народа» и на лиц, подпадавших под категорию «социально опасные». Аресты следовало проводить в рабочем порядке, повседневно и буднично. Отмечалось, что система «кампаний по выявлению», а также установленные лимиты на осуждение всевозможных внутренних врагов способствовали арестам и приговорам в отношении невиновных граждан, которые ранее имели мелкие неприятности с милицией, но никак не были связаны с организованной преступностью.
Случалось и так, что хватали и приговаривали к заключению людей, всего лишь обратившихся в милицию с заявлением об утере или краже паспорта. Одновременно с этим реальные матерые уголовники часто получали минимально возможные сроки с формулировкой «нарушение паспортного режима».
10 июня 1938 года было издано постановление Политбюро о переселении китайцев с Дальнего Востока в Синьцзянь{Самая западная провинция Китая, которая в период с 1921 по 1949 год была буферной зоной между двумя государствами, где власть китайского правительства существовала лишь де-юре.}. В нем указывалось, что переселение должно быть добровольным, но при этом подчеркивалось, что арестованные китайцы (кроме осужденных советским судом) подлежали принудительной высылке вместе со своими семьями и имуществом. Согласно дошедшей до наших дней статистике, после принятия постановления в течение двух месяцев было освобождено 2853 китайца, умерло в заключении не менее 100 человек и было расстреляно свыше 750 человек, выселено – 7130 человек.
Китайцы, не пожелавшие вернуться на родину и принявшие советское гражданство, были отправлены в Хабаровск и в Казахстан. Проведение этих мероприятий официально обосновывалось заботой о безопасности советских границ, но в итоге вызвало международное осуждение как репрессии.
23 ноября 1938 года глава НКВД Ежов написал «дорогому тов. Сталину» письмо, в котором пытался оправдаться в недостаточной бдительности на прежнем посту. Это произошло после разговора Ежова с самим вождем, а также с Молотовым и Ворошиловым в тот же день. В письме Ежов признавался, что весной 1938 года, когда он, оставаясь наркомом внутренних дел, получил еще и назначение в наркомат водного транспорта, то забросил дела в НКВД и два месяца не появлялся на службе, поскольку «запарился во множестве текущих дел». А в это время его заместитель Фриновский «оттягивал чистку» и потворствовал врагам народа.
Ежов – Сталину
Дорогой тов. Сталин!
23-го ноября после разговоров с Вами и с т. т. Молотовым и Ворошиловым я ушел еще более расстроенным. Мне не удалось в сколь-нибудь связной форме изложить и мои настроения, и мои грехи перед ЦК, перед Вами. Получилось нескладно. Вместо облегчения еще более тяжелый осадок недосказанного, недоговоренного. Чувство, что недоверие, которое совершенно законно возникло у Вас против меня, не рассеялось, а, может быть, стало даже большим. Решил поэтому написать. Когда пишешь, получается продуманнее и систематичнее.
1. О настроениях. Они в основном определялись следующими причинами:
а) После назначения меня в Н[ар]комвод в апреле месяце 1938 г. я целиком окунулся в работу Наркомата. Началась навигация при полном провале зимнего судоремонта (к началу навигации вышло не более 40 % судов, многие из них становились на повторный ремонт) – все это заставило меня отдавать почти все время Наркомводу. Во всяком случае, с 13 апреля ровно два месяца я почти не ходил в НКВД. Через месяц я уже почувствовал нелады в работе НКВД. Все поплыло самотеком и в особенности следствие. Фриновский никогда не был полноценным замом, а здесь это сказалось вовсю. Я этого не скрывал и перед ним. Говорил в глаза. Заставлял заниматься всеми делами Наркомата, а не только ГУГБ. Практически из этого ничего не вышло. Помнится, я говорил об этом с Молотовым, однажды при Вашем очередном звонке ко мне в кабинет – говорил Вам.
Особенно, однако, чувствовалось тогда, что аппарат НКВД еще не дочищен. Я об этом также не однажды говорил Фриновскому. Просил его заняться чисткой. Просил без конца у Маленкова человека на кадры. Фриновский чистку оттягивал тоже ссылкой на отсутствие проверенного кадровика и ждал его прихода. Однажды раздраженно в присутствии многих, и Фриновского в том числе, я потребовал личные дела сотрудников тогдашнего 4-го отдела, чтобы заняться этим самому. Конечно, из этого ничего не вышло. Опять запарился во множестве текущих дел, а личные дела сотрудников продолжали лежать. Должен для справедливости сказать, что кое-что я и в это время подчищал, и подчищал немало. Однако за следствием не следил, а оно оказалось в руках предателей.
Все это перегружало и без того перегруженную нервную систему. Стал нервничать, хватался за все и ничего не доводил до конца. Чувствовал, что Вы недовольны работой Наркомата. Это еще ухудшало настроение.
Казалось, что надо идти в ЦК и просить помощи. У меня не хватило большевистского мужества это сделать. Думал, выкручусь сам.
б) Решающим был момент бегства Люшкова. Я буквально сходил с ума. Вызвал Фриновского и предложил вместе поехать докладывать Вам. Один был не в силах. Тогда же Фриновскому я сказал, ну теперь нас крепко накажут.
Это был настолько очевидный и большой провал разведки, что за такие дела, естественно, по головке не гладят. Это одновременно говорило и о том, что в аппарате НКВД продолжают сидеть предатели. Я понимал, что у Вас должно создаться настороженное отношение к работе НКВД. Оно так и было. Я это чувствовал все время. Естественно, что это еще больше ухудшало настроения. Иногда я стал выпивать. На этой почве появилась ртуть. Это еще хуже сказалось на физическом состоянии.
Вместо того чтобы пойти к Вам и по-честному рассказать все, по-большевистски поставить вопрос, что работать не в состоянии, что нужна помощь, я опять отмалчивался, а дело от этого страдало.
в) Затем начались дела с моим аппаратом (Цесарский, Рыжова и др.) и, наконец, семейные дела. По совести Вам скажу, т. Сталин, что дела с Цесарским и Рыжовой я считал тогда происками нечестных людей. Думал даже так, что бьют по людям, которые со мной пришли в ЧК, только для того, чтобы ударить по мне. Считал, что хотят взять реванш за тот разгром, который я учинил, плохо ли хорошо, вражеским кадрам в ЧК и вне его.
Перебирая отдельные факты, я их обобщал и делал вывод, что ведется какая-то организованная линия на мою дискредитацию, через это чтобы опорочить так или иначе людей, которым я доверял.
Даже к этому прибавлялось ряд фактов, где я прямо подозревал попытку дискредитировать меня через мою родню. Несколько месяцев тому назад, я, например, случайно узнаю, что в наружной разведке работает мой племянник. Сам он портной, до этого работал на фабрике, неграмотный и никак не подходит к этой работе. Распорядился выгнать его с работы. Недавно узнал, что он получил в ЧК квартиру. Как мне говорят, его специально вызывал Заковский и всячески устраивал ему все удобства. До недавнего времени комендантом в одном из наших объектов работал брат. Характеристика его Вам известна. Я о нем рассказывал в связи с арестом Воловича. Это полууголовный элемент в прошлом. Никакой связи я с ним не поддерживаю с детства. Просил несколько раз Фриновского вышибить его с работы и дал ему характеристику этого человека. Он все время тянул, обещал вызвать переговорить, не торопиться. Недавно узнаю, оказывается, и этот успел получить квартиру. Подозревал, что это не простое подхалимство, тем более что многие из этих «подхалимов» знали мое отношение к такого рода делам. Наконец, семейные дела. Вы о них знаете.
Во всем этом я оказался не прав. Переживал очень и очень тяжело. Мне всегда казалось, что я знаю, чувствую людей. Это самый, пожалуй, тяжелый для меня вывод – что я их знал плохо. Я никогда не предполагал глубины подлости, до которой могут дойти все эти люди.
Переживаю и сейчас тяжело. Товарищи, с которыми дружил и которые, показалось мне, неплохо ко мне относятся, вдруг все отвернулись, словно от чумного, даже поговорить не хотят.
Все это, конечно, сказывалось на настроениях и сказывается, хотя в другой форме, сейчас.
г) Переживал и назначение в замы т. Берия. Видел в этом элемент недоверия к себе, однако думал, все пройдет. Искренне считал и считаю его крупным работником, я полагал, что он может занять пост наркома. Думал, что его назначение – подготовка моего освобождения.
д) Наконец (я так думаю), не малую роль во всем этом сыграло мое физическое состояние. За два последних года напряженной, нервной работы, в сильной степени напрягли всю нервную систему. Обострились все восприятия, появилась мнительность.
Вот, пожалуй, все о причинах настроений. Во всем виноват я и только я.
2. О моих грехах перед ЦК ВКП(б) и перед Вами, тов. Сталин.
а) Я уже говорил Вам, что еще задолго до назначения т. Берия у некоторых людей в аппарате, и главным образом у Фриновского, были предубежденные отношения к грузинским делам по линии ЧК.
Трудно припомнить все факты (их много), однако я чувствовал это очень часто. Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что у Фриновского это обострилось после известных показаний Сефа, о которых он узнал от Багирова. Первое время я думал, что это просто известная ведомственная ревность, поскольку грузинский ЧК не всегда соблюдал служебную субординацию. Затем я стал думать и даже спрашивал у Фриновского, не были ли плохими его личные взаимоотношения с Гоглидзе в бытность Фриновского в Грузии. Казалось, и это отпало. Однако критическое отношение не исчезало. Фриновский, например, мне очень часто говорил: «Ну все, кто работал когда-либо в Закавказье, обязательно пройдут по каким-либо показаниям в Грузии, линуют там дела» и т. д.
С назначением т. Берия эти настроения Фриновского как нельзя лучше совпали с моими. В первый же день его приезда из ДВК сразу заговорили о Берия (он еще тогда не знал о назначении). Видя мое минорное отношение к назначению, он довольно откровенно разговорился о моей будущей плохой жизни от Берия. Затем эти разговоры в разное время с некоторыми перерывами продолжались вплоть до последнего времени (последняя встреча с Фриновским во время ноябрьских праздников). Прямо говорю, что эти разговоры приняли недопустимую форму демонстрации против т. Берия.
Коротко вся суть разговоров сводилась (суммируя все) к следующему: 1) с Берия я не сработаюсь; 2) будут два управления; 3) необъективно будет информироваться ЦК и т. Сталин; 4) недостатки буду возводиться в систему; 5) не побрезгует любыми средствами, чтобы достигнуть намеченной цели.
В качестве причин приводил примеры: у т. Берия властный характер. Не потерпит подчиненности. Не простит, что Буду Мдивани «раскололи» в Москве, а не в Тифлисе. Не простит разгрома Армении, поскольку это не по его инициативе, – не простит Магабели, не простит Горячева. Советовал держать крепко вожжи в руках. Не давать садиться на голову. Не хандрить, а взяться крепко за аппарат, чтобы он не двоил между т. Берия и мной. Не допускать людей т. Берия в аппарат.
Я всю эту мразь выслушивал с сочувствием. Советовался, что делать. В частности, советовался, показать ли Вам известные уже о т. Берия архивные документы.
Касаясь дел Грузии, говорил он также и следующее: ошибка, что я не послушал его и вовремя не проконтролировал Грузию. Допустил много вольностей для Грузии. Подозрительно, что т. Берия хочет уничтожить всех чекистов, когда-либо работавших в Грузии. Говорил, что все свое самое близкое окружение т. Берия перестрелял. Он должен за это окружение отвечать.
Словом, накачивал крепко. Я, в свою очередь, не только слушал, но во многом соглашался и говорил ему [о] плохом отношении т. Берия к Фриновскому.
В результате всего этого сволочного своего поведения я наделал массу совершено непростительных глупостей. Они выражались в следующем: а) всякое справедливое критическое замечание т. Берия в работе аппарата я считал необъективным; б) мне казалось что т. Берия недоучитывает обстановку, в которой мне пришлось вести работу, и недоучитывал, что работа все же проделана большая; в) мне казалось, что т. Берия оттирает меня от работы ГУГБ; г) мне казалось, что т. Берия недостаточно объективен в информации ЦК; и наконец, д) что все это направлено персонально против меня.
