Они, да и все тогдашние верхи, всё дальше и дальше уходили от своего народа, всё больше тянулись к Западу и считали, что народ русский не принимает их нововведений лишь из-за своего невежества и косности. Вот и старались его вразумить и просветить хотя бы силой.

Слов нет, на Западе многое было хорошо и привлекательно: в просвещении, в технике, в государственном устройстве, в быту. И много можно и нужно было заимствовать и использовать, но только без всякого ущерба духовным основам Руси и вере её в первую очередь. Не было ведь никакого ущерба от того, что делал Алексей Михайлович в военной области, заменяя стрельцов полками иноземного строя. Заменял спокойно, постепенно, не враз. И платье немецкое, которое любил носить дядя царя Никита Иванович Романов, никому особо не мешало. И то, что одевал так своих детей. И орган, заведённый Артамоном Матвеевым, который приезжал слушать Тишайший, тоже был, разумеется, только на пользу. И просвещение, как и учительные заведения Фёдора Ртищева, — он открыл их не одно. Но ведь установив у себя клавикорды и устроив первый придворный театр, Алексей Михайлович в то же самое время отобрал у народа все его музыкальные инструменты и его театр скоморохов!

Так потом и пошло. Следующие русские власти — двор, знать, дворяне — стали, как известно, вовсе прозападными, жили в обстановке и атмосфере уже целиком заёмных, ничего общего не имевших с чем-либо национальным и народным: с народной культурой, его традициями, его миропониманием, его характером. Знать вообще считала свой народ почти что скотом, только говорящим, не случайно даже в официальных бумагах именовала подлым.

Однако, помимо великого раскола, были на Руси и не великие, и самый серьёзный из них — Христовщина. Так это учение называли сначала сами его приверженцы, но в народе, дабы не марать имя Христа всякой ересью, перезвали его в хлыстовщину. Суть сего учения состояла в том, что Христос обитает вовсе не на небесах, а воплощается в некоторых людей, живущих на земле и имеющих самый вроде бы обыкновенный человеческий облик. И Богоматерь так же воплощается, и апостолы — надо только крепко потрудиться, порадеть, войти в нужное состояние, и тогда увидишь, кто воистину перед тобой в облике обыкновенного человека.

— Хлещу! Хлещу! — Это душу себе они хлестали в радениях-то. — Христа ищу!

Первый такой Христос, судя по писаниям, объявился ещё при Дмитрии Донском и звался Аверьяном. Он участвовал в Куликовской битве и геройски погиб там.

При Иване Грозном появился Христос Иван Емельянов, бывал среди новгородских еретиков, в Кержаче, на реке Андоме, но вообще-то он москвич, из Кадашевской слободы, и было у него двенадцать апостолов, с которыми он проповедовал-пророчествовал в Москве и её окрестностях.

Во времена царя Михаила Фёдоровича Романова неподалёку от Костромы в Колосниковой пустыни жил строжайший отшельник — постник Капитон, у которого было великое множество учеников, и с одним из них, крестьянином из-под Юрьевца Данилой Филипповичем, случилось будто бы вот что. Был он как-то возле горы у деревни Бородина, что на реке Уводи, и вдруг невесть откуда налетели огненные облака, и из них в огненной колеснице, окружённый ангелами, архангелами, херувимами и серафимами, сошёл с небес на ту гору во всей славе своей сам Господь Саваоф. Звучала неземная музыка и песнопения, огненные облака клубились, изливался невероятный свет, но ничего вокруг не обжигали: ни травы, ни деревьев, ни видевших всё это случайных прохожих. Всего несколько мгновений это длилось, потом силы небесные поднялись и вознеслись обратно на небеса, но только огненная колесница поднималась и возносилась пустая, без Саваофа, а на той горе Городине стоял, провожая взглядом силы небесные, Данила Филиппович, которого до той поры на горе не было. Саваоф воплотился в его образе, и с этого момента он сделался «живым Богом» и стал называться «верховным гостем», «превышним Богом», а признававшие его за такового «людьми Божьими».

Так потом все хлысты себя и звали.

Водворился Саваоф Данила Филиппович в деревне Старой неподалёку от Костромы, и дом его там назывался «Домом Божьим», а Кострома — «Горним Иерусалимом», а также «город Кострома — верховная сторона». Действовал и проповедовал он, конечно, не в открытую, но буквально каждый шаг его и слово всё равно тотчас же становились известными очень и очень многим.

Однажды собрал, например, все богослужебные учительные книги, и старые и новые, в мешок, положил туда же несколько тяжёлых камней и утопил этот мешок в Волге, сказав ученикам, что книжное учение вообще не нужно, а нужна для спасения души лишь одна

Сам сударь Дух Святой! — который-де сойдёт на всякого, кто сольётся с людьми Божьими и порадеет с ними на радениях.

И ещё он заповедовал признавашим его руководствоваться во всём только его заповедями и речами его Христа, его Богородицы и пророков.

Сыном своим Христом Данила Филиппович сделал Ивана Тимофеевича Суслова, тридцатилетнего крестьянина из муромского села Максакова. Для этого три дня кряду, при свидетелях, всё в том же селе Старом под Костромой, возносил Суслова с собой на небеса, «давал ему там божество», делал «живым Богом», после чего тот тоже стал прорицать и творить разные чудеса. При Суслове была и Богородица Анна Родионовна — женщина необыкновенной красоты, были и двенадцать апостолов, и, переходя из селения в селение, они очень во многих оставляли новые общины, которые именовались кораблями, потому что во главе каждой ставились кормщик и кормщица, которым остальные подчинялись беспрекословно. Кормщик и кормщица устраивали, вели хлыстовские богослужения-радения, когда все входившие в корабль, чаще всего вечерами, выстраивались в каком-нибудь большом помещении друг за другом в круг, или в стеночки, или крестиком и, непрерывно напевая распевцы, в такт им, начинали раскачиваться, приплясывать, кружиться, бегать, да всё быстрей и быстрей, пока все не доходили до полного умоисступления, до «ослабления злолепости»: по учению хлыстов, в радениях умерщвлялись плотские страсти, и душа радельщика возвышалась к миру горнему, улетала в небо, сманивая оттуда птицу райскую, то есть Дух Святой.

Про учение, пророчества и чудеса Ивана Тимофеевича, например, якобы проведал царь Алексей Михайлович и приказал привезти его в Москву. Его схватили вместе с сорока апостолами и учениками, привезли и начали розыск с пытками. Ивану Тимофеевичу одному дали столько кнутов, сколько всем сорока сподвижникам, но ни он, ни остальные не проронили ни слова. Тогда Ивана Тимофеевича жгли малым огнём, повесив за бок на железный крюк, жгли в больших кострах, но огонь его не трогал. Наконец, его распяли на кресте на кремлёвской стене «подле Спасских ворот, идя в Кремль направо, где после того была поставлена часовня». Когда Иван Тимофеевич испустил дух, стрельцы сняли его с креста и в пятницу похоронили на Лобном месте в могиле со сводами. С субботы же на воскресенье он, при свидетелях, воскрес и явился своим ученикам в подмосковном селе Пахра. Повелениями царя его снова дважды хватали, жутко пытали, снова распинали на том же месте, он опять умирал, но опять же воскресал в воскресенья, и слава о нём и об этих чудесах катилась уже по всей России.

А после него Христом был нижегородский стрелец Прокопий Данилов сын Лупкин, а Богородицею его жена Акулина Ивановна. Говорили, будто бы Лупкин — родной сын Саваофа Данилы Филипповича. И сын Лупкиных — Спиридон был хлыстом и... монахом московского Симонова монастыря, совратившим очень многих в этом монастыре в свою веру.

Но и заповедь Данилы Филипповича: содержать всё в тайне, ни отцу, ни матери не объявлять, кнутом будут бить, огнём жечь — терпеть! — хлысты всегда помнили и таились крепко, каждый новообращённый клятву давал. И всё-таки не утаивались — их раскрывали и раскрывали. И расправлялись ещё лютей и беспощадней, чем с ревнителями старой веры.