Клиос повел своих друзей к строительной площадке, где по его приказанию вырубаются полукружия дороги, которые Эдип некогда проложил своими шагами вокруг Афин. К. и Железную Руку удивили размах работ и точность пропорций. Я тоже с радостью смотрю на них, но вместе с тем не забываю, что никуда я не делась из своего деревянного дома в Фивах и толку в ступке травы для лекарств.

Гора, склон которой ступенчато вырублен, с каждой ступенью спускается все ниже, к самому низу, где, как крышка огромного стола, торчит скала, которую Клиос разрушать не стал. С верхних ступеней прекрасно виден этот каменный стол, водопад; прежде, чем устремиться в реку, он разделяет своим потоком две горы.

Когда кланы враждовали, именно здесь Алкион и Клиос полюбили друг друга невозможной своей любовью.

«Ты творишь здесь нечто, — сказал К., обращаясь к Клиосу, — чего не смог сделать себе Египет. Несмотря на непревзойденные строительные работы, египтянам в своих творениях тесно, боги занимают там слишком много места. Здесь — место для человека».

Может быть, это и есть то место, которого мне не хватает, то место, о существовании которого я мечтаю, не зная еще, чем оно будет. Но пора выслушать Исмену — ей не хочется, чтобы я стала провидицей. Я возвратилась к ступке, к тем предметам, что окружают меня. Все они никуда не делись, они здесь, агрессивные, неумолимые, требовательные, и мне следует забыть, что я видела на ступенях той странной лестницы, по которым поднимается мое земное существование, а может быть, и — восходит.

Дни становились короче, борьба против холода и тьмы не прекращалась, а нищета все росла. Покой можно было обрести лишь вечером, когда Диркос пел Эдиповы просоды. Мы исправили их ему, и он внес просоды в безукоризненную Патроклову память. Из уст его начинают звучать настоящие слова Эдиповых песен. Конечно, это не его голос, да и Эдипа здесь нет, но странно: мысли и образы, созданные им, оказываются с нами.

Поскольку я все время занята с больными, бедняками, которых надо кормить, на досужие размышления времени не оставалось. Когда казалось, что положение становится безвыходным, появлялся Васко и находил решение; он стал занимать в моей жизни все больше и больше места, как и в жизни города, где он, по словам Исмены, заменял Этеокла, война у которого поглощала все время. Благодаря Васко я иногда получала коротенькие послания от Гемона. Постоянно находясь под угрозой Полиниковых кочевников, то и дело появлявшихся на его пути, он медленно прокладывал себе путь к городу. Этеокл помогал ему, беспрестанно нападая на кочевников с тыла; Васко сказал, что недавно он одержал большую победу: окружил ночью табун, захватил половину коней, остальные разбежались. Теперь кочевникам придется долго собирать их, и Гемон тем временем сможет спокойно двигаться вперед. «Этеокл, — добавил Васко, — избрал новую тактику против кочевых всадников: он нападает на табуны врагов и уничтожает их».

Сердце мое сжалось.

— Это ужасно, кочевники никогда такого не простят, лошади для них священны. Кочевники будут мстить.

На мгновение на губах Васко появилась усмешка, еще жестче, чем Этеоклова:

— Этого мы и хотим, пусть кипят ненависть и гнев.

Ответить я не успела. Васко удалился так быстро, что и дух его простыл, а я поняла, что ничего не знаю об этом человеке, которому Этеокл поручил помогать мне. Я помню, что сказал мне Васко, и, когда я теперь прихожу на агору, крич больше не завладевает мной, я сдерживаю его и замолкаю, если чувствую, что он может захлестнуть меня. Подавать милостыню стали значительно меньше, но Этеокл и Васко дают мне деньги и недостающую еду.

Исмена не могла понять, почему я отказываюсь от крича, который лишил Фивы спокойствия, — он, возможно, мог бы изменить город.

Васко сказал: тут не место, и я поняла, что это верно.

— А где — место?

— Не знаю, но придет день, и оно заявит о себе.

Ответ мой не удовлетворил Исмену:

— Васко просто заставил тебя замолчать, когда вернулся Этеокл. Ему не хотелось, чтобы тот услышал тебя, потому что только этот крич мог бы, может быть, его остановить.

— Нет, нет! Никогда!

— Что за упорство, Антигона! Почему бы тебе не попробовать сдержать безумие близнецов?

Я не ответила, а Исмена ушла, пожимая плечами.

Кочевники то и дело совершали вокруг города вылазки. К городским стенам они не подходили, но луки у них били дальше наших, и горящие стрелы перелетали за стену и несли пожары ближайшим строениям. Этеокл заставил людей оставить дома, которым угрожала опасность, создал пожарный дозор, призвал подростков и бездетных женщин нести стражу по ночам на укреплениях, что усилило сторожевые посты. Каждую третью ночь мы с Исменой поднимались на стены; оттуда-то, с площадки над воротами, мы и увидели в одно холодное утро, как под защитой Этеокловых вспомогательных отрядов подходили к городу остатки Гемонова войска.

Когда они вынырнули на заре из тумана и появились перед нами, мы даже не поверили, что это действительно они. Но это и правда был Гемон: сначала появились ряды усталых людей — пыль покрывала их одежду, но двигались они правильными рядами. Когда воины подошли ближе, лица их зажглись радостью — снова перед ними Фивы с мощными городскими стенами, увидеть которые они уже и не чаяли. Затем, под охраной сильных воинов, следовала серая от пыли вереница раненых, они хромали и передвигались с трудом. Они оставили себе щиты, чтобы защищаться от наскоков кочевников, но большинство этих калек было не в силах удержать оружие, и оно было свалено на телеги рядом с тяжелоранеными. Измученные лошади и мулы уже выбились из сил, и им помогали люди, впрягшиеся вместо животных. Затем появился арьергард, и снова заблестело железо, неприступная фиванская стена, вокруг которой гарцевала Этеоклова конница, да и сам мой брат в окровавленном панцире, и лицо его непроницаемо.

Все, кто находился на крепостных стенах, стали славить его, и я — вместе с ними, не знаю почему, и мои крики, то ли восторга, то ли облегчения, слились с криками остальных людей.

— Где Гемон? — спросила я Исмену.

— Как всегда, в самом опасном месте, — ответила она, волнуясь не меньше меня. — Раз их преследуют враги, он появится последним. Смотри, вот они!

Из тумана выплыло большое облако пыли, как два распластанных крыла — кочевники обычно преследовали врага с двух сторон, — оружие и шлемы поблескивали через него.

— А вот и Гемон! — крикнула мне Исмена.

Позади всех медленно двигалась в окружении последних воинов телега с ранеными. Замыкали движение и охраняли его двое — Гемон и Васко.

Кочевники, судя по всему, остановились, но тут к Гемону и Васко устремились два конных лучника. Стрела, пущенная с очень большого расстояния, выбила Васко из седла. Гемон устремился к нему на помощь, а второй всадник тем временем уже натягивал свой лук. Я хотела предупредить Гемона, и крик мой достиг его ушей. Пытаясь остановить вражеского лучника, Гемон бросил в него дротик, но цели не достиг. Стрела вылетела из лука — уж она-то наверняка настигнет цель. Я снова закричала, Гемон упал на землю, и стрела просвистела прямо над ним. Кочевник был уже совсем рядом, но не успел выхватить меч. Гемон, стоя на коленях, широко размахнулся, и его меч, как коса, подрубил задние ноги лошади, которая, падая, увлекла за собой и всадника. Гемон выхватил у него лук, повернул к себе кочевника — это был всадник из клана синих людей. Пока Гемон уносил Васко, рана которого несерьезна, воины уже окружили пленника.

Я бросилась к лестнице: мне надо увидеть Гемона, дотронуться до него сейчас же.

— Да ты любишь его, — смеясь, проговорила Исмена. — ты его действительно любишь!

— Если мы выгоним Полиника и его кочевников, — крикнула я ей в ответ, скатываясь вниз по лестнице, — мы поженимся и навсегда уйдем отсюда.

Я не смогла сдержать волнения, когда передо мной возник Гемон, высокий, грязный, с отросшей бородой. Вид его дик, как будто он все еще продолжает сражаться с кочевниками. Я первой увидела Гемона, подошла бесшумно и поцеловала в грязное, пропахшее потом плечо. Он быстро обернулся, увидел меня, свою бедную Антигону, которая тоже устала за эту бессонную ночь и постарела от, бесконечных дел и разочарований. Лицо его прояснилось, я улыбнулась в ответ, не скрывая только что испытанного страха и радости, что вижу его снова, в крови, еле стоящего на ногах от усталости.