Прямо передо мной оказался молодой человек, который резко поднялся на ноги и уставился на меня с таким ужасом, точно я привидение.
— Это женщина! — закричал он, придя в себя. — Вон, вон!
Зал зажужжал, как улей. Молодой человек угрожающе двинулся на меня. Чтобы не попасться ему в руки, я пустилась бегом по центральному проходу, который вел к месту главы собрания.
Оказавшись перед ним, я обхватила его колени и узнала Тимоса, командовавшего военным отрядом во времена Эдипа и бывшего его другом. Он очень постарел, да и ему было не узнать меня — я тоже изменилась. Нужно умолить его, быстро, пока меня не выкинули вон.
— Я — Антигона, Эдипова дочь, сестра Этеокла. Брат попросил меня ухаживать за больными и бедняками предместий. Он должен был дать мне денег, но он не вернулся, а у меня все деньги кончились. Нет больше лекарств для больных, нет еды… И денег… Завтра они умрут. Деньги, деньги нужны сию минуту!.. Вы не узнаете меня, потому что я извозилась в грязи в подвале. Не гоните меня! Я — Антигона…
Он обратил на меня добрый взгляд, узнал.
— Ты не имела права, Антигона, входить сюда, это не место для женщин, но мы поможем тебе. Я предложу, чтобы проголосовали за помощь твоим больным и бедным, пока царь не вернулся.
В зале поднялся гул одобрения, но мне этого было мало:
— Это займет слишком много времени, многие могут умереть. Дайте сейчас, каждый, немного денег, немного от того, что у вас есть.
Лицо Тимоса посуровело:
— Так здесь не делается.
За моей спиной опять поднялся тот же осиный гул взбешенного роя, который я слышала уже, входя в зал. Гул этот означает: «Вон! Это что-то неслыханное!»
Я повернулась лицом к этому разъяренному рою:
— Война — вот что неслыханно… Та война, что идет без вашего ведома, война против больных, у которых больше нет лекарств, против бедных, которые голодают, война против умирающих маленьких детей. Царь Этеокл, мой брат, обещал мне денег. Но война помешала ему вернуться. Вам прекрасно известно, что, когда он вернется, он сдержит свое обещание, но больше половины из тех, кого он доверил мне, будут к тому времени мертвы. — Я с мольбой обернулась к Тимосу: — Подай первым, потому что не мне ты подаешь, ты подаешь великим небесным рукам и богине сияющей, потому что это они молят тебя моими устами.
Тимос колебался, тогда я шепотом напомнила ему:
— Вспомни, что я десять лет просила милостыню для Эдипа, твоего друга, и ничего никогда не просила у тебя.
Тимос поднялся, поднял руку, успокаивая нарастающий гул. Он достал две монеты и положил их в мою корзину для подаяний. Более того, он взял меня за руку и повел к рядам советников. Первый из них, глубокий старик, произнес: «Вижу я, Антигона, не очень хорошо, но я слышал тебя. Ты правильно сделала, что пришла и сказала о том, чего мы не имеем права не знать. Надеюсь, что все подадут тебе, как я».
Он протянул мне две монеты и вдобавок — перстень. Я прошла вместе с Тимосом по рядам — лица у этих людей гордые и красивые — все подали мне: некоторые — чтобы не отстать от других, но многие в порыве сострадания добавляли к деньгам драгоценности, перстни или нагрудные украшения.
Когда я закончила, Тимос проводил меня до дверей. Я оглянулась, волна радости поднялась во мне, и я произнесла: «Вы подали мне, я теперь не одна, мы не одни. Спасибо».
Я улыбнулась Тимосу, который открыл дверь и велел опешившим стражникам пропустить меня. Лицо его прояснилось.
— Мы поможем тебе снова, — произнес он.
От смущения и счастья я заблудилась, и, когда в конце концов предстала перед Исменой, она пришла в ужас от вида грязного моего платья и растерянного лица.
— Что с тобой случилось? Ты упала?
Я приподняла тряпицу, которой накрыта корзина, и сказала: «Да, случилось. Вот что».
— Кто тебе подал?
— Советники. Я вошла к ним с черного хода и испачкалась в темноте. Они хотели выгнать меня, но Тимос помог. Они подали мне, все. Быстро, посмотри, быстро — здесь хватит и на лекарства и чтобы накормить бедняков.
Исмена начала считать, захлопала в ладоши:
— Даже не считая драгоценностей, тебе будет чем отдать долги и продержаться месяц, пока не вернется Этеокл.
— Исмена, пошли скорее за торговцами, рассчитаемся с ними, чтобы уже завтра они доставили, что нужно.
На следующий день лекарства и еда у нас уже были, а также множество больных, и Диркос помогал мне, как делал это Железная Рука, пропуская всех по очереди.
В полдень появилась ликующая Исмена:
— Главный ювелир на рынке купил драгоценности, которые ты дала. Он предложил мне сумму, на которую я и не рассчитывала. Я уже было согласилась, но тут вошел Васко и встал со мной рядом.
— Кто этот Васко, Исмена?
— Человек Этеокла. И еще, непонятно почему, друг К. У него под началом тайная Этеоклова служба, но среди них есть и воры, и беглые рабы, и бездомные мальчишки, как те, что так часто приносят тебе овощи и старую одежду.
— У Этеокла есть тайная служба?
— Естественно. Иначе, пока он в походе, хозяином стал бы Креонт. Васко сказал: «Эти драгоценности стоят больше». — «Не для меня», — возразил ювелир. «На треть больше, иначе…» — Ювелир побледнел и тут же согласился. — «Ты и так неплохо наживешься», — произнес Васко. Когда я хотела поблагодарить, его уже и след простыл. Деньги у нас будут завтра. Теперь месяца на два ты можешь быть спокойна. А до того времени вернется Этеокл.
Приближалась осень, холодало, цены на продукты постоянно росли, каждый день появлялись новые больные, и голодные стучали к нам в дверь. Исмена, помирившись с Диркосом, научила его первым осматривать больных, выпроваживать притворщиков и тех, у кого еще оставались родственники и было кому присматривать за ними. У Диркоса для этого нет ни веселого авторитета Железной Руки, ни безошибочного глаза К., но, когда случалось ему сомневаться, он звал Патрокла, и тот пальцами слепца быстро распознавал, истинно или наигранно несчастье тех, кто пришел к нам за помощью.
От Гемона я получила коротенькое послание: он смог оказать помощь одному из наших союзнических городов и даже набрать там воинов. Военная экспедиция тяжела — кочевники сумели просочиться повсюду. Вернуться до зимы он не сможет. Этеокл же будет в городе раньше. Гемон писал, что любит меня все больше и больше.
Этеокл должен был вернуться, но все не возвращался. Креонт наложил запрет на денежную помощь, за которую проголосовали в Совете. Деньгами распоряжается Этеокл, повторял Креонт, без его согласия ничего не может быть сделано.
Исмена думала, что с теми деньгами, которые мы выручили, я смогу два месяца ни о чем не волноваться. Но миновал только месяц, и почти все уже было истрачено. Пройдет еще несколько дней, и опять ничего не останется, но больные, бедные и маленькие дети, которых я приютила, никуда не денутся. Мне кажется, они чувствуют приближающуюся опасность, и, несмотря на Исменины шутки и веселость, я ловила на себе их тоскливые взгляды.
Вернется ли Этеокл до того, как мы окажемся без гроша, — я надеялась на это, — но жизнь становится с каждым днем все непонятнее и страшнее.
Ночью меня посетил сон: кто-то просит, чтобы я вырезала на камне оленя, бегущего к роднику. Я соглашаюсь, так как мне заплатят. Начинаю наносить рисунок на камень, но под моей рукой появляется не один олень, а два, родник же, который я пытаюсь изобразить, все удаляется, и уже ясно, что эти олени никогда до него не доберутся. В отчаянии я проснулась, но вскоре заснула снова и в другом сне увидела уже оленье стадо, которое с неповторимой жестокостью, но и с такой же легкостью неслось за двумя огромными псами, которые до этого преследовали их. Я слышу, как дыхание моих братьев становится все тяжелее, они уже не могут бежать с прежним изяществом и непринужденностью, они дрожат и вот-вот упадут. Тщетно пытаюсь я спасти их и чувствую, что погибну вместе с ними. Из темноты кто-то смотрит на нас и раздается чей-то голос: это необходимая третья часть.
