— Только ты смогла справиться с этой лошадью, — в словах Полиника звенела радость. — Она всех, кроме меня, сбрасывает на землю. — И, поскольку к нам подошел Железная Рука, продолжил: — Но какова всадница, какое мужество, и это у девицы, которую все считают воплощенной кротостью!
— Ну и подарок сделал мне Этеокл, — сказал Полиник, когда мы вернулись в лагерь. — Слишком хорош. Как отплатить ему, как сравняться?
— Зачем равняться?
— Так надо. Надо найти жеребца, который стоил бы этого, и я найду его.
Тем вечером Полиник устраивал праздник и предложил мне присутствовать на нем, но дорога и безумная скачка слишком утомили меня. Мне больше не хотелось думать ни о моих непредсказуемых братьях, ни об их соперничестве. Мне хотелось спать и забыть обо всем.
Во сне бились о скалы огромные водные валы. Ночь была непроглядна, сон сковал мои члены, и я не смогла понять, в море я или стою на берегу и внимаю буре. В грохоте волн до меня долетали неясные обрывки фраз, прерываемые криками ярости. Голос принадлежал Полинику и, поднимаясь от пенных волн, тонул в бурунах. Мой брат был рядом, он кричал, расхаживая по моему шатру. Но Полиник ли это? Он бледен, сер, он страдает — где его внешний блеск? Неужели Этеоклу удалось увлечь брата в безысходность ночной тоски? Я начала молиться о появлении света, но Полиник не выдержал.
— Какова все-таки ловушка, — взорвался он, — послать такого красивого скакуна! Владыка коней, царь, как же найти ему равного? Да и существует ли он? Подарок от Этеокла, который лучше всех моих. Но ты не выиграл, братик, я найду его! А если я не смогу отправить тебе равного подарка, я верну Нике и заберу его снова силой в Фивах, не сомневайся!
Я встала. Наконец он увидел меня:
— Антигона… Я пришел сказать, что уезжаю. На несколько дней, с Нике и Железной Рукой. Ничего не бойся и жди меня, мне нужно найти такого же жеребца.
— Мы будем искать его вместе, и я помогу тебе.
Тьма рассеялась, Полиник откинул полог моего шатра, и с первыми лучами солнца передо мной снова явился мой взрослый брат, властный, улыбающийся, излучающий сияние, — такой, каким я знала его всегда.
Он вышел, так и не ответив мне. Когда я закончила одеваться, Железная Рука подвел мне хорошего жеребца, и мы догнали Полиника, который с видимым удовольствием гарцевал на Нике. Сопровождали нас несколько кочевников на низкорослых, косматых лошадках.
— Это лучшие мои союзники, — указал на них Полиник, — люди из синего клана, а тот — их глава, Тимур. И люди, и лошади необычайно выносливы, и охотники они удивительные, скоро мы с ними начнем против Этеокла такую войну, что ему и не снилась.
День шел за днем, а мы все перебирались от одного коневода к другому. Видели мы много очень красивых коней, но беспощадные глаза Полиника, Железной Руки и Тимура моментально находили какие-нибудь изъяны, да и действительно ни один из них не выдерживал сравнения с Нике. Так наше безрезультатное странствование и не прекращалось. Полиник все больше привязывался к своему черному скакуну, и нетерпение его дошло до предела. Однажды ночью мне приснилось, что я в лодке, на море, и мне надо пройти между двумя гигантскими скалами, которые выдаются далеко в море и преграждают путь мощному водному потоку. А навстречу плывет лошадь — волны почти скрыли ее, но она продолжает свой путь. Я узнаю великолепную голову Нике, и, когда скакун подплыл ближе, мне удалось набросить на него уздечку. Тут Нике выпрыгнул из волн и начал свой бег по водам. Я думала, что этот конь спасет мою лодку, но течение становилось все быстрее, и Нике уже с трудом продвигался вперед. Тотчас появился другой скакун, и вдвоем им удалось галопом пронестись по гребням волн и преодолеть опасное место. Утром я рассказала свой сон.
— К-какого цвета… в-второй скакун? — спросил Железная Рука.
Я поняла, что не помню, но Полиника это не смутило:
— Он белый… Этеоклу нужен белый жеребец.
И тут я вспомнила, что лошадь из сна действительно была белой.
— Ну вот, — сказал Полиник, — ты видела его во сне, значит, он существует.
Железная Рука отвел нас на берег моря к коневоду, который продавал коней владыкам Азии. У него тоже не оказалось державного коня, которого мы ищем, но что-то заставило меня спросить его:
— Где живет коневод, у которого есть белый жеребец?
Мужчина сделал вид, что не знает, но вопрос напугал его. Я была уверена, что избрала правильный путь, и повторила: «Где?» — улыбаясь в ответ на его «не знаю».
Дальше упираться было невозможно — тем более что за мной стояли мой великолепный брат и Тимур.
— На севере, — произнес коневод, — у моего брата Пармениоса был белый жеребец, но, кажется, он его продал.
Мы отправились к Пармениосу — это был богатый торговец. Он знал, кто такой Полиник, и явно хотел угодить ему, потому и показывал нам все пастбища. Лошади у него были прекрасные, но ни одна не могла сравниться с Нике. Сейчас, говорил он, белых коней нет.
Тем не менее я чувствовала вокруг него что-то белое, оно было скрыто от нас, но притягивало мой внутренний взор. Посреди ночи я вместе с Железной Рукой и Тимуром вышла из шатра и решила последовать глухому голосу своего наития. Шли мы долго и в конце концов оказались на опушке лесочка, сквозь деревья просвечивало что-то белое: там, на привязи, паслась очень красивая, но немного тяжеловатая белая кобылица — воды и сена у нее было вдосталь. Я подошла к ней, погладила, ощупала живот — как я и думала, кобыла была жеребая.
Кобылу мы увели с собой. Пармениос на следующий день продолжал упорно твердить, что белый жеребец у него действительно был, но он его продал. Почему белая кобыла была спрятана, объяснить он не мог. Полиник приказал ему не выходить из дома, Тимур же с Железной Рукой провели красавицу кобылу по всем его выгонам, около одного они услышали ржанье и в конце концов нашли подземную конюшню — вернее, настоящую крепость, в которой был спрятан восхитительный белый жеребец, существование которого мы предчувствовали.
Пармениос был в отчаянии: коня этого он любил страстно и продавать его отказывался. Брат предложил ему громадную сумму, и Пармениос понял, что, упирайся он дальше, Полиник заберет жеребца силой, но сил сказать «да» ему не хватило. Пока Пармениос думал, Железная Рука повел меня взглянуть на кобылу еще раз. Он ее внимательно осмотрел и ощупал и заявил, что маленький жеребчик, которого она родит, ни в чем не уступит своему родителю. Пармениос понял, что отказываться далее невозможно, и согласился.
Счастью Полиника не было предела, и ему не терпелось тут же сравнить обоих коней. Он вскочил на Нике, Железная Рука взял белого жеребца, и на наших с Тимуром глазах эти великолепные кони и несравненные всадники проделали упражнения в кругу, а потом пустили коней галопом, чтобы выяснить, кто быстрее на равнине. Даже всегда бесстрастные кочевники не могли скрыть удовольствия и восхищения. Жеребцы — каждый в отдельности казался несравненным — стоили друг друга, и их очевидное соперничество очень нравилось Полинику.
Ему хотелось посмотреть на них одновременно и без всяких помех. Железная Рука предупредил, что кони начнут наскакивать друг на друга, но это не остановило Полиника — ему именно этого и хотелось. Полиник сам снял с коней недоуздки, и они, неоседланные, с раздувающимися ноздрями, нервно дрожа шкурой, оказались друг напротив друга. Соперничество распаляло коней — гривы их встали дыбом, копыта выбивали фонтаны земли, они ржали, вставая на дыбы. Первым пострадал белый жеребец: кровь полилась по его длинной белой шее, но и Нике недолго оставался целым и невредимым.
Стоя между Железной Рукой и Тимуром, в ужасе смотрела я на эту великолепную схватку: любое движение, любой поворот лишь подчеркивали совершенство конских тел. Но скоро мы стали испытывать беспокойство: эти земные существа, подобные чуду, в своей ярости и неукротимости стали походить на создания почти сверхъестественные, и их открытое соперничество переросло в жестокую схватку. Лишь Полинику было не до сожаления: радость переполняла его, он только знай подзадоривал коней своими криками. Неужели он не понимал, что если жеребцы — или один из них — повредят себя, то все его путешествие, весь долгий поиск скакуна, равного Нике, будут обречены на провал? Конечно, все это Полиник прекрасно знал, но наслаждение, которое он получал от совершенства обоих сошедшихся в схватке коней и дикой красоты зрелища, которое становилось все жестче, целиком завладело им. Вид крови, струящейся по шкуре его коня, был невыносим для Пармениоса, он повернулся к нам спиной и двинулся к дому.
