Он демонстративно положил ключ в задний карман чёрных джинсов. Оксанка икнула еще громче.

Заговорила Дюймовочка, лишь когда Оксанки заложили её по полной программе. Чернобыльский хомяк оказался стриженым кроликом, как с ходу определила вовремя подоспевшая Катя. А подпольный бизнес на их законной территории организовала Дюймовочка со своим хахалем. Тот наладил у себя в Сумах производство фуражек по спёртому образцу. Рабочая сила стоила копейки. Кролик был тоже левый, гадкой выделки, и пованивал соответственно. Но по причине невероятной дешевизны плюс внешней презентабельности товар сметали, игнорируя восхитительно глянцевую, исключительно благородную, но дорогую норку.

Прокололась же хохляцкая мафия на складе, сняв по дешёвке кусок подвала в Курчатовском институте. Не иначе, как там раньше хранили какую–то хрень для атомного реактора. Странно, что шапки не успевали облысеть еще по дороге от склада до магазина. Но если бы не дозиметр, то облысели бы сотни экономных шапконосителей. Так что — очередное «вау!» предусмотрительным японцам.

— Эх, — сказал уже улыбающийся Лёвка, — из этих бы шапок накроить гульфиков. И чтоб все сумские мужики в обязательном порядке…

— Проект «Генофонд», — завершил его мысль Нур.

Все левые фуражки Дюймовочку и Оксанок заставили собрать в полосатые пакеты. И выгнали. На фиг. Без выходного пособия. Так и не дождалась Оксанка–толстая зарплаты. Не судьба, увы!

— Берегите себя! — крикнул им вслед Лёвка.

После выноса и изгнания хохляцкой мафии с их допотопными шляпенциями радиационный фон в «Царь — Шапке» заметно уменьшился, практически до нормы.

— Остальное само выветрится, — успокоила Катя.

— Красного вина мне! — простонал недоверчивый Лёвка.

На улице стемнело, хотя было ещё совсем не поздно. Снежная туча, готовившаяся к выходу на спортивную арену с самого утра, разродилась наконец липким крупным снегом. Катя повернулась к окну и испуганно вскрикнула: прямо к стеклу витрины будто бы прилипло, расплющившись, серое лицо с распластанными губами. Раскрытые глаза и вовсе казались белыми, словно были не только без зрачков, но и без радужной оболочки.

— Нервишки, Кэт? — поинтересовался Лёвка и щёлкнул выключателем. В магазинчике стало светлым–светло.

— Там… — Катя, отвернувшись, пальцем через плечо указывала на витрину, — кто–то смотрит… Плоское лицо…

— Детективов, что ли, начиталась? — огрызнулся Лёвка. Ему и самому стало как–то не по себе. Даже совсем неуютно.

Гоша, не говоря ни слова, выскочил за дверь.

На улице никого не было. Лишь крупные снежинки в неярком свете окон. Перед стеклянной витриной снежинки трудолюбиво камуфлировали следы человека. Нет, не нервишки. Следы размера этак сорок пятого были вовсе не миражом.

Облепленный снегом, Гоша вернулся к друзьям, рассевшимся на прилавках, как птички на жёрдочке. Они лениво перебрасывались словами, как шариками из пинг–понга: тук–тук, тук–тук…

— Ну, Лев Викторович, там твои раки ещё не расползлись? — игнорируя немые вопросы, поинтересовался Гоша. — Похоже, у нас сегодня короткий рабочий день.

— Зато не последний, — оптимистично пошутил Нур, разглядывая свой волшебный брелок.

25 января 1997 года,

утро, день

— Отойди, гад, убью! — завопил Лёвка так, что даже снег с деревьев посыпался. Лицо его исказила гримаса. О! Лев Викторович Кобрин был страшен во гневе!

— Спокойно, психическая атака, — предупредил своих Котов, принимая боевую позу: полусогнутые ноги, напряженно подрагивающие руки, прищуренный взор испытанного бойца. Касалось, Лёвкины ужимки и прыжки не только не испугали его, но даже воодушевили: — Давай, давай, Анакондов, рискни!

— Вау! — победно выкрикнул Лёвка в момент удара.

Йес! Наконец им удалось выровнять счет. Теперь пора было и выигрывать, тем более, что продолжал подавать снова Лёвка. Вечный Лёвка. Лев Непобедимый. Тигр Лев.

Мячик, уже много раз побывавший в сугробах, промок и отяжелел. И это было не так уж просто — перебросить его через высокую, без скидок на зиму, сетку.

Лёвка рискнул подать сверху, по–настоящему. И у него получилось. Удар вышел настолько хлёстким, что мужик, принимавший подачу, лишь едва коснулся мяча, но сделать ничего не смог.

— И залакировать! — с этим радостным кличем Лёвка подал ещё один «мёртвый» мяч. — Как кирпичи кидаешь, — пожаловался он, разглядывая покрасневшую ладонь. — Всё Стасик, партия! — крикнул он капитану соперников. — Сушите сети!

Это была изначально Лёвкина идея. И пришла она ему как–то в голову в тот самый момент, когда он смотрел репортаж из Бразилии с чемпионата мира по пляжному волейболу. Уж больно песок у бразильцев был белым. Белым–белым. Прямо как сахар. А по–нашему, «по–расейски», как снег.

Обручевский лесопарк в конце Ленинского, на задах общаг Патриса Лумумбы, они с Гошей облюбовали в спортивно–оздоровительных целях ещё в школьные времена. В те времена в местном пруду можно было даже купаться без риска для молодого растущего организма.

Гоша с Лёвкой всем прочим видам спорта предпочитали волейбол. Но зимой приходилось перебазироваться в спортзал. А там был всё–таки не тот кайф, что в лесу. Озона не хватало. Да и потом пованивало. Чувствительный к запахам Лёвка был прямо–таки обречён изобрести снежный волейбол. Конечно, две полных команды им собирать удавалось редко, но человека по три, три с половиной всякий раз набиралось. Половинками называли жён или подруг, изредка присоединявшихся к суровой мужской компании. В Лёвкину задачу входило собрать свою команду, командой же соперников руководил Стас Котов, их давний–давний приятель именно по волейболу. Они и познакомились здесь, на площадке, лет восемь назад, что теперь уже казалось почти вечностью.

— Котам спасибо! — Лёвка улыбался от уха до уха.

— Львам пожалуйста, — ответил Стас на снисходительное рукопожатие. — А что Гоша–то не пришёл?

— По горло занят, — Лёвка провел ребром ладони по горлу, наглядно изображая чрезвычайную Гошину занятость.

— Очередную партию шапок отгружает?

— Что ты, Стас, вечно к нашим шапкам цепляешься? — возмутился Лёвка. — Нормальный бизнес. Между прочим, нужный людям. В конце концов, можно и унитазами торговать. Главное, чтоб бабло капало.

— Ладно, ладно, не ерепенься, гражданин Гадюкин, — примирительно заулыбался Стас. — Дело есть. Тут в двух шагах, у дойч–посольства пристойное китайское заведение есть. Посидим?

Лёвка с сомнением оглядел свой костюмчик. Фирменный, естественно, и дорогой, но всё ж — спортивный.

— Не парься. Там всё по–простому, — успокоил Стас. Он тоже ведь был не во фраке. — И народу в это время никакого. Поехали, я угощаю!

Для Лёвки последний аргумент был абсолютно решающим:

— Ты хоть мёртвого уговоришь, — ухмыльнулся он.

Ресторанчик оказался и вправду неплох.

При входе в зал журчал маленький водопад, а под настоящим мостиком плавали настоящие же рыбы. Красные и почему–то синие. С потолка свисали, покачиваясь, китайские фонарики. Тяжелые столешницы были сделаны вроде как из цельных срезов огромных деревьев. Так что каждый стол имел свою особую, изысканно–неправильную форму. В заведении царил полумрак. Обслуживали бесшумно и быстро настоящие китаянки, похожие на буряток, в национальных одеждах. Их узкие руки, соблазнительно выпархивая из широких рукавов, ловко расставляли на столиках приборы, мгновенно меняли пепельницы, подливали напитки. Наверное, столь же шустро эти умелые ручки могли выловить рыбку из водопада по желанию нетрезвого и щедрого клиента. Для выбора клиентов трезвых было предостаточно водоплавающих за стеклом аквариума. И угри, и упитанные сомики, и даже улитки ждали своего смертного часа, обречёно взирая на мир. Стекло аквариума было очень толстым, поэтому неестественно увеличенные глаза рыб казались ещё более тоскливыми.

— Проект «За стеклом», — щелкнул Лёвка по аквариуму.