— Ох, не к добру мы смеемся, не к добру! — сдавая шубу в гардероб, вздохнула жизнерадостная Инка и тут же захихикала вновь.

Нюша отвечала в последней пятёрке. Не глядя на нее, Мальков бесстрастно выслушал идеологически верное содержание бомбы. Речь шла о праве на жильё. Хорошее право, жаль что не обязанность. Нюшу этот вопрос волновал мало: они с братцем жили в трёхкомнатной со своей глухой бабушкой и других перспектив пока не предвиделось.

— Ну хорошо, — поднял, наконец, Мальков глаза. Глаза были мутные и зеленоватые, как у крокодила. Крокодил проглотил, предварительно утопив, уже полтора десятка жертв, подавившись лишь беременной Инкой. Та так артистично стонала и крутилась, что хищник поставил ей «хор», практически не слушая.

— А вот скажите, э–э–э, — Мальков заглянул в зачётку, — Сидорова, как, по–вашему, я имею право на льготную жилплощадь? — и крокодил интригующе прищурился.

— Вы? — невинные ореховые глаза Нюши округлились. — Конечно, имеете!

— Это почему? — удивился Мальков. На желтоватом его лице ходуном ходили желваки. Тудым–сюдым. Тудым–сюдым.

— Почему? — переспросила Нюша. И выпалила: — Ну, вы же — инвалид!

— Я — инвалид? — изумился зверь. Он встал со стула и, разминаясь, противно захрустел пальцами.

— Ну да! — честно подтвердила Нюша.

— Почему инвалид? — Мальковские желваки прямо спятили. Не желваки — маятники. Сам препод в ритме желваков нервно топтал аудиторию, чеканя шаг, как деревянный солдат Урфина Джюса.

— Ну как же?.. — Нюша поняла, что её несёт. — Ведь…

Нервный кашель соратника–мученика Паши Волкова остановил ее готовые вырваться слова про «психическое нездоровье» маньяка–садиста. Она запнулась и покраснела.

— Что ж, Сидорова, поговорим об этом в следующий раз! — Мальков остановился у стола, нагнулся и, не глядя, протянул ей незаполненную зачётку.

— Ну и хрен с тобой, старый козёл! — ответила ему скромная Нюша.

Уже за дверью аудитории, естественно.

25 января 1997 года,

За Гошей на Ленинский Нур подскочил в начале десятого. Сидоровы жили в крайнем из трёх некогда элитных домов, которые в народе издавна называли «Три поросёнка». Эти три солидных башни построили ещё перед московской олимпиадой, дабы правительственную трассу не портил вид непрезентабельных хрущёвкок. Один дом принадлежал КГБ, другой Совмину, а третий отдали творческой элите. В одном доме с Сидоровыми жили, например, неувядающий комсомольский певец и известный режиссёр, прославившийся телесериалами из деревенской жизни. Нур в свои школьные и первые институтские годы проживал рядышком, в соседней башне, у дяди Надира, занимавшего солидную должность в нефтегазовом министерстве.

Возле подъезда переминался с ноги на ногу человек в дутой синей «найковской» куртке и вязаной шапочке, надвинутой на глаза. Увидев Нура, человек опустил голову, пытаясь закурить на резком снежном ветру — в этой точке Москвы ветры дули, кажется, не переставая. Где–то Нур его видел, этого дутого, хотя теперь полстраны в таких куртках ходит.

Гоша встретил друга при полном параде. Он стал едва ли не выше ростом, вырядившись в длинный кожаный плащ с погонами штандартенфюрера СС.

— Ни хрена себе! — присвистнул Нур. — Так и тянет тебе честь отдать. Ты что, прямо так и поедешь?

— Ну и чего? — подбоченился Гоша. Он был чрезвычайно доволен, что Нур подбросил такую славную мыслю.

Привычная ко всему консьержка, здороваясь с Гошей, даже не изменилась в лице. Зато дама с собачкой, входившая в подъезд, испуганно отпрянула, а её грязновато–белый шпиц заполошно затявкал.

— А это что за хрень? — изумился Нур, вытягивая из–под «дворника» красный листок. На нём чёрным фломастером была нарисована стрекоза с огромными выпученными глазами. Гоша взял рисунок и очумело уставился на стрекозу. Де жа вю какое–то, — подумал он, складывая мокрый листок и автоматически засовывая его в карман плаща.

— А это что за казаки–разбойники? — хмыкнул Нур.

Прямо перед капотом его «девятки» на заледеневшем асфальте алела стрела, нарисованная спреем. Краска была свежайшая — мелкие кровавые пузырьки ритмично взбухали и лопались.

Гоша посмотрел по направлению стрелы и решительно двинулся вперёд. Стрела была не одна. Метров через тридцать светилась следующая, нарисованная на боку оплывшего сугроба.

Так, по стрелам, через сквер, Нур и Гоша быстрыми шагами вышли к кинотеатру «Казахстан», где их дожидалась последняя стрела, недвусмысленно указывавшая на афишу. Фильм назывался «Прыжок в бездну».

— Ты что–нибудь понимаешь? — озадаченно спросил Нур, накручивая на палец прядь волос.

— Кажется, начинаю… — протянул Гоша, стискивая в кармане влажную стрекозу, но Нур перебил его:

— Вон, вон тот мужик, что у подъезда отирался!

Синяя дутая куртка как раз в это мгновение скрылась за дверью кинотеатра. Штандантерфюрер и друг его Нур бросились в погоню. «Казаки–разбойники» оборачивались «Зарницей».

— Билеты, билеты, молодые люди! — заверещала пожилая билетёрша.

— Пропуск. Мы с «Мосфильма», — бросил Гоша, и это почему–то сработало.

Народу в фойе было немного. Но синяя куртка будто сквозь землю провалилась. Хотя спрятаться здесь было практически негде. Обе двери в зал были задёрнуты чёрными шторами. Нур рванул к правым, Гоша — к левым. Эффектно и почти синхронно, словно всё и вправду происходило в кино, а не в затрапезной киношке, они отдёрнули шторы. За ними оказались лишь запертые на замок двери — первый сеанс начинался лишь через десять минут.

Они стояли в центре фойе под изумлёнными взглядами школьников–прогульщиков обоего пола, которые только и могли прельститься столь ранним сеансом с дешёвыми билетами.

Переглянувшись, Гоша и Нур бросились по лестнице вниз, к туалетам.

Туалет был девственно пуст. Гоша по очереди распахнул дверцы всех четырех кабинок, но кроме унитазов и швабры с ведром ровным счётом ничего не обнаружил.

Они метнулись назад.

Синяя куртка невозмутимо и совсем не торопясь поднималась вверх по ступенькам.

— Гад, в женском туалете отсиживался, — процедил Гоша, махнув Нуру рукой.

Взяли они синюю куртку на самом верху, аккуратно и жёстко подхватив под руки и заломив их за спину. Злоумышленник пискнул. Нур сорвал дутый капюшон и обомлел.

— Больно же! Совсем обалдели? Шизоиды!

Несчастную жертву мгновенно выпустили — рыженькая девушка смотрела на них испуганно и злобно:

— Вам что ли делать нечего? — буркнула она, переводя взгляд с одного на другого. И неожиданно улыбнулась. — Вы чё, из психушки, ребята?

— Проездом из бездны, — криво улыбнулся Гоша.

В общем, ошибочка вышла. Мрачные и задумчивые, они спускались по ступенькам кинотеатра. Погоня вышла хоть куда. Только девчонку до полусмерти напугали.

От стоянки призывно бибикнула красная «пятёрка». Они обернулись на звук — рука мужика в синей найковской куртке помахала им из переднего окошка. Шины взвизгнули и машина резко вывернула к проспекту. Как говорится, не поминайте лихом, штандартенфюрер!

На стоянке валялся лишь флакон спрея, из которого вытекала на асфальт издевательская красная струйка.

Старший сержант Владимир Полторадядько был суров, но почти доволен жизнью. Насколько это, конечно, было возможно в его положении. Для полной гармонии с миром ему слишком многого не хватало — например, офицерских погон и, в ещё большей степени, самых обыкновенных долларов. Требовалось хотя бы несколько тысяч. И лучше не частями, а сразу. Но так как сразу не получалось, надо было брать частями. Даже мелкими. Курочка, она ведь по зёрнышку клюёт.

Собственно, поводом для кардинального улучшения душевного самочувствия стал случившийся в начале января перевод Полторадядьки на объект, официально именовавшимся муниципальным оптово–розничным вещевым рынком «Лужники». А в народе — просто Лужей.