— Что, многих обчистили? — с пристрастием спросил он конопатого пацана, стучавшего зубами от холода, но упрямо толокшегося возле заветной двери.

— Дяденька милиционер, — прикинулся конопатый невинной крошечкой–хаврошечкой. — Пусть открывают, скажите им, а то они меня прогнали, а я — что? Я — ничего… — ныл бестолковый пацан.

— Я спрашиваю, многих обчистили? — повысил голос Полторадядько. — Пострадавшие есть?

— Да не обчистили!

— Доиграть не дали!

— Мне такой фарт шёл!

— Пусть открывают! — галдели мужики, как бабы в базарный день.

— Тьфу! — в сердцах сплюнул Полторадядько. Пострадавших не наблюдалось, зато дуболомов, мечтавших попасть в игорный зал, было что–то слишком много. Мёдом им там что ли было намазано?

— Открывайте, милиция! — забарабанил он в стеклянную дверь, и толпа радостно взвыла. — Назад! — осадил, обернувшись, Полторадядько, когда дверь приоткрылась. Хрен их разберёт, этих оглашенных, еще затопчут при исполнении служебных обязанностей.

Охранник с сонным лицом пропустил его вовнутрь, моментально прикрыв дверь:

— Вы б лучше, старший сержант, с чёрного хода зашли, — пробасил он.

— Сидоров где? — не реагируя на полезный совет, Полторадядько прошел в зал. Тоже мне советчик нашёлся. Явно на побегушках у щенка, хотя и звание определил точно, — не очень логично додумал свою незатейливую мысль Полторадядько.

— Георгий Валентинович в кабинете.

Ишь, Георгий Валентинович! Жорик, и только!

— В чём дело? Отчего непорядок? — строго поинтересовался он, едва войдя в крохотную комнатушку за стойкой, добрую четверть которой занимал новенький серебристый сейф, гладкий и огромный как рыба–кит.

Рядом с сейфом сидели Сидоров, вертлявый и стриженая блондинка, которая, в отличие от всех прочих в этой компании, Полторадядьке втайне очень нравилась. Как женщина, конечно. Блондинку, как он знал, звали Кэт, хотя у нее был вовсе не иноземный, а южно–русский говор.

— Непорядок? — изумился Гоша. — Скорее маленькие технические неполадки. Видите, — он обвёл рукой комнатёнку, — наладчиков ждём.

Полторадядько осмотрел комнату, но кроме присутствующих и сейфа ничего не обнаружил. Блондинка улыбнулась ему так соблазнительно, что Полторадядько покраснел. И сам на себя рассердился:

— Да–акументики па–апрашу! — настоящим милицейским голосом приказал он.

— Наши? — Гоша удивлённо поднял брови.

Ещё издевается!

— На это вот! — Полторадядько кивнул на дверь.

— На дверь? — ещё больше удивился Гоша.

Полторадядько набычился. На блондинку он старался не смотреть:

— На помещение! — рявкнул он. — На оборудование! На право торговли! — и, не зная, как ещё ущучить наглого Сидорова, аж задохнулся. Вспомнил безмятежного охранника и рявкнул вдогонку, в общий котёл:

— И санитарные книжки персонала!..

…Кто бы сомневался? По обыкновению, у предусмотрительного Сидорова все документы были в порядке. Больше придраться было не к чему, но уйти совсем уж просто так было не в правилах Полторадядьки:

— А народ вы зря раздражаете, Сидоров! Аукнется вам всем, как когда–то буржуям в семнадцатом!

— Давайте, старший сержант, обойдемся без основ научного коммунизма и политологических прогнозов, — едва сдержав смешок, осадил его вполне мирный пыл Сидоров. — У нас ведь тут не благотворительная столовая для отставных нижних чинов. Может, тоже на халяву сыграть пожелаете?

— Обойдусь! — огрызнулся Полторадядько. — Чтоб перед павильоном у меня все чисто потом было!

— Будет сделано! — козырнул левой рукой вертлявый.

За стеклянной дверью толпа любителей халявы потихоньку редела и рассасывалась. Но оставил помещение Полторадядько всё же через чёрный ход, — совсем ему не улыбалось общаться с оставшимися, самыми стойкими и упертыми мужиками. Провожала его Кэт, оказавшаяся на полголовы выше старшего сержанта.

— Заходите, всегда рады гостям, — сказала она ему лучезарно.

В ответ смущённый Полторадядько пробурчал что–то невнятное. Он слышал, как за спиной его Гоша что–то вполголоса сказал блондинке, отчего та рассмеялась низким волнующим смехом. Дверь, чуть скрипнув, закрылась. И тут только Полторадядько понял, что девчонка смеялась над ним. Со злостью он снова рванул дверь на себя и успел сквозь перекатывающийся смешок Кэт уловить самый конец фразы, потонувшей в дружном хохоте:

— …а на полторы дядьки минус три извилины…

— Ты мне за это поплатишься, щенок, — окончательно захлопнув дверь, сказал он в сгущавшуюся тьму. Слова вылетели облачком пара и замёрзли на лету. — Клянусь! — и Полторадядько привычным движением проверил: на месте ли пистолет.

Он вдохнул холодного февральского воздуха и закашлялся. Самое ужасное было то, что он никак не мог сосчитать: если на полторы дядьки — минус три извилины, то сколько на одного приходится?

— Землю жрать будешь, — прищурившись в сторону «Царь–игры», пообещал Полторадядько.

В ответ где–то недалеко залаяла бродячая собака.

23 февраля 1997 года

Котов поджал нижнюю губу и выпятил подбородок вперёд. Так и есть! Прыщ разбух и покраснел. Вот подлый трус! Ладно, фигня. Настоящего мужчину прыщи только красят, вспомнил он вычитанное у Чарльза Буковски. Насчёт красят это он, конечно, погорячился, но что не портят — наверняка. Ведь главное в мужчине — что? Правильно, зарплата. А зарплата у Котова была просто супер. Ещё бы — ведь он её сам себе платил. Фирмовладелец, однако.

Стас был страшно доволен собой. Щедро опрыскав себя «Армани», он тщательно зачесал волосы назад. Теперь надо заскочить в контору, проверить, всё ли в порядке, а дальше — по намеченному плану. Начинается сезон охоты. Дичь прекрасна и независима. Надо поймать её в сети так, чтобы от независимости остались одни клочки, а красота расцвела пышным цветом. Уже для него одного. Цель достойная. И мог ли какой–то жалкий прыщик стать препятствием? Ну уж, дудки!

В конторе всё оказалось спокойно, дела шли уже сами собой. Пахло салатами и предвкушением групповухи. В смысле — группового застолья.

Замша Котова, Анна Николаевна, солидная дама предпенсионного возраста, крепко держала дело в своих наманикюренных пальчиках. Хватка у неё была бульдожья. Редкий клиент, залетевший в их фирму, уходил без контракта. Анна Николаевна больше всего боялась, что её уйдут на пенсию и поэтому вкалывала за троих.

— Станислав Евгеньевич! У нас сегодня укороченный день? — поинтересовалась замша, воспитанная в лучших традициях советского учреждения.

— Само собой! — улыбнулся Стас, полыхнув свежим лимонным «Армани».

— Ох, да что это я? — всполошилась Анна Николаевна. — Поздравляю вас! Желаю всего–всего наилучшего…

Она, не глядя, нашарила в ящике стола пакетик и протянула начальнику.

— Ну что вы, я — штафирка обыкновенная, — заскромничал лейтенант запаса Котов, принимая очередной «паркер». — Спасибо огромное! Замечательно! — почти искренне воскликнул он, открывая фирменный синий футляр. — Ну, зачем вы? — он укоризненно покачал головой.

— Это ваш праздник! — что было сил убеждала Анна Николаевна. — Станислав Евгеньевич, тогда в пять начинаем?

— Можно в четыре, — разрешил Котов. — Всё равно вся страна вымирает. Меня не ждите. Я вряд ли управлюсь. Мне ещё в комитет по имуществу… Нет, скорее всего не успею. Так что от моего имени всех наших мужчин поздравьте.

Всех двух мужчин, — мысленно уточнил он. Котов предпочитал нанимать на службу женщин среднего и выше среднего возраста. И платить можно поменьше, и без, знаете ли, классических русских напастей типа декрет или типа запой.

Не слушая причитаний Анны Николаевны, он быстро подписал срочные бумаги, ответил на пару звонков, позвонил отцу, поздравив с праздником. Котову–старшему это было в тему: старший Котов до отставки занимал очень даже солидную должность. С соответствующим званием. В соответствующем учреждении. Но об этом тс–с–с! Учреждение–то, не приведи господь! Секретное! Конспирация и ещё раз конспирация. У вас не найдётся аспирина? Дуло исчезло.