— Как это на тебя похоже, Уайет. Скажи мне по крайней мере, что она выросла не среди волков.

— Нет-нет, ее вырастила мать-одиночка, простая женщина, в Миннесоте. Пожалуйста, не волнуйся. Я уже почти месяц дрессирую девушку, и она делает успехи. Но с уверенностью судить о том, насколько хорошо она освоилась с новой ролью, можно будет лишь после того, как она начнет вращаться в обществе.

Дотти почувствовала, что у нее приближается приступ головной боли.

— Я совершенно не понимаю, что ты такое говоришь, но поверь, ты выбрал самое неудачное время. Социальный эксперимент в моем доме, за ужином — у меня просто нет слов! Во-первых, куда я ее посажу?

— Рядом со мной, — предложил Уайет. — Я смогу за ней приглядывать. Не позволю ей пить из чаши для ополаскивания пальцев и облизывать тарелку.

Дотти быстро перетасовала в уме сидящих за столом гостей. Ее редкий талант их рассаживать граничил с гениальностью.

— Ладно, так и сделаем. А как ее зовут? — спросила она.

— Люси Эллис. Ничего страшного не случится, обещаю. Я научил ее вести себя в обществе…

— Как человек, совершенно не умеющий вести себя в обществе, может научить кого-то хорошим манерам? Не ты ли недавно сказал моей приятельнице Миллисент, что она похожа на ее любимого французского мопса?

Уайет рассмеялся.

— Признаю, я не был образцом любезности, но наблюдения дают основание утверждать, что после долгого совместного проживания хозяева и их домашние любимцы…

В дверях появилась служанка в синем форменном платье.

— Миссис Хейз, гости пришли.

— Спасибо, Грасиэла. Попросите, пожалуйста, Пэм написать гостевую карточку для Люси Эллис. Она будет сидеть справа от Уайета. А Мими Резерфорд-Шоу между Банкрофтом Стивенсом и Роджером Розенталем. Слава богу, у нас за столом оказался свободный кавалер.

Уайет поднялся вслед за матерью.

— Люси пока о книге ничего не знает. И очень важно, чтобы никто не узнал, кто она такая на самом деле. От этого зависит моя карьера.

— Конечно, я никому не расскажу о твоем странном эксперименте. Бедная девушка. Считаешь, меня надо просить, чтобы я не ставила свою гостью в неловкое положение?

— Я очень благодарен тебе за поддержку, мама.

— Почему ты решил, мой дорогой, что я тебя поддерживаю? — Дотти тяжело вздохнула. Она никогда не могла сказать сыну “нет”, и это многое объясняло.

— Марта, приветствую! — Уайет окунулся в витающее вокруг унылой вдовы облако духов “Амариж” и поцеловал ее в щеку. При виде его на лице Марты Фейрчайлд отразилось удивление — он редко появлялся на приемах, которые устраивала его мать, — но оно тут же сменилось привычным выражением кислого безразличия. За спиной стояли ее дети, Макс и Фернанда, которые произвели на Уайета впечатление скорее подростков-переростков, а не взрослых людей. Макс являл собой идеальное доказательство в подтверждение теории, что голубокровный инбридинг в течение многих поколений лишает эту самую голубую кровь кислорода. А вид темноволосой, с бегающим взглядом Фернанды мгновенно заставил Уайета насторожиться. Фернанда, он знал, находится в рабском подчинении у Корнелии, богатой, дерзкой, гламурной красавицы, а Фернанда обо всем этом только мечтает. Надо ему вести себя очень осмотрительно, ведь она опишет Корнелии прием в мельчайших подробностях, включая новость — рядом с Уайетом сидела высокая, яркая, никому не известная девушка. Уайет не хотел, чтобы после сегодняшнего приема о Люси заговорили. Пусть лучше ее дебют пройдет тихо — так новая яхта сначала проходит испытания в гавани и только потом выходит в открытое море.

— Значит, ты вернулся из… я забыла, где ты был на этот раз? — спросила Фернанда.

— Я был здесь.

Он знал, что она старается как можно больше выведать, и потому был лаконичен.

— Тебя очень не хватало на благотворительном балу Красного Креста. В этом году это было что-то грандиозное.

— Не сомневаюсь, — сказал Уайет. Он посмотрел поверх костлявого плеча Фернанды — не появились ли Трип с Элоизой и Люси. Теперь, когда гостиную матери заполнил цвет высшего общества, Уайет не мог не ощущать легкого волнения по поводу своей протеже — удержится она на поверхности в этих коварных водах или утонет? Она по-прежнему способна выкинуть что угодно.

Большая часть нью-йоркского общества разъехалась на каникулы, и он рискнул несколько раз вывести ее в ресторан, где они ужинали никем не замеченные. Три дня назад они были с Трипом и Элоизой в “Амаранте”. Уайет внимательно изучал сидящую напротив него за столиком утонченную, очаровательную молодую женщину, которая свободно поддерживала разговор о выставке рисунков Рембрандта в Метрополитен-музее, где они побывали днем. Ежедневная многочасовая ходьба с томом “Светского календаря” на голове избавила Люси от тяжелой, неуклюжей походки, теперь она двигалась легко, словно и не стеснялась своего высокого роста, и не скрючивалась, как горбунья, когда разговаривала с Трипом, который едва доставал ей до подбородка. Суровые нескончаемые уроки фонетики очистили ее речь от мусора междометий и отучили от “аканья”, которое заставило Уайета поклясться, что ноги его не будет в миннесотской тундре.

Занимаясь спортом дважды в день, она очень быстро похудела, и выяснилось, что у нее крепкое, но женственное тело. Ей никогда не стать хрупкой ланью, но она стройна, у нее спортивная фигура и вид такой, будто она по субботам играет в хоккей на траве в парке Уэллсли. У нее появилась талия, а когда недавно Уайет заглянул в спортзал, где она занималась, он невольно залюбовался красотой ее длинных, стройных ног. Благодаря здоровому питанию, физическим нагрузкам и еженедельным питательным маскам ее кожа излучала свет. Она знала, о чем следует говорить за ужином — то есть, в сущности, ни о чем, — и знала, как именно об этом “ни о чем” следует говорить: сдержанно и не слишком увлеченно. И, что не менее важно, она знала, “кто” она: они так основательно отрепетировали рассказ о ее семье, что она даже начала гордиться состоянием, которое ее предки якобы нажили на продаже древесины.

И все равно она непредсказуема. Стоит ему вздохнуть с облегчением, как Люси Джо тут же выскочит в своем прежнем обличье: исковеркает французскую фразу, которой он ее научил, чтобы вставить в нужном месте в разговор, высморкается за столом, начнет выяснять, сколько стоит такая-то вещь. Слишком часто улыбается, иной раз, как ему кажется, не к месту, дома носит широкие штаны, даже когда не занимается йогой, и шлепанцы, употребляет выражения типа “вот это класс!” и “фантастика!”. В тот вечер в “Амаранте”, когда он увидел, как она рассматривает отражение своих зубов в лезвии ножа для сливочного масла, он почувствовал, что надежды, которые он возлагал на сенсационный успех своей книги, рушатся у него на глазах. О каком успехе может идти речь, если не будет триумфа в конце? И уж конечно, он проиграет пари Трипу — прощай его часы, а уж какой удар по его самолюбию. Сегодняшний вечер, он знал, может стать первой победой в его эксперименте с Люси, но может стать и сокрушительным поражением.

— Уайет, ты что? — обиженно сказала Фернанда. — Я спросила тебя, пойдешь ли ты на свадьбу Тамсин и Генри?

— Прости, — ответил он. — Я задумался.

Фернанда сочувственно положила руку ему на рукав.

— Ну что ты, я так тебя понимаю. Как тут не волноваться, ведь ты встретишься с Корнелией в первый раз после…

Уайету показалось, что громкий гул голосов в гостиной затих.

— Что ты такое говоришь? — прошипел он с такой яростью, что Фернанда попятилась. — Никакой Корнелии сегодня здесь не будет!

— Как, разве твоя мама тебе не сказала?

— Прошу меня извинить.

Уайет устремил на мать испепеляющий взгляд. Ведь она же знает, что он расстался с Корнелией, даже была довольна их разрывом. О чем она вообще думала?! Ему не только противно видеть Корнелию, ее присутствие здесь сегодня вечером может привести к катастрофе: ведь Люси еще не готова к неприятельскому огню. Уайет так резко шагнул в сторону, что отдавил ногу Максу, бросился через всю гостиную к матери и прервал ее беседу с коллекционером голландских изразцов Ларсом ван Севером и его супругой.