Она поставила бокал на стол.

— О чем ты?

Проблем со стилем у нее как раз нет.

— О чем? Ну вот возьмем, к примеру, уличных художников возле Метрополитен-музея. Некоторые из них могут сделать точнейшую копию великих мастеров — только знаток отличит подлинного Рембрандта от того, что нарисован на тротуаре. Чтобы написать такую безупречную копию, нужен талант, а чтобы создать нечто оригинальное — гений.

Люси оттолкнула тарелку.

— Но, Уайет, мои работы оригинальны. Ты сам не знаешь, о чем говоришь.

Его удивила такая бурная реакция.

— Ты напрасно обижаешься. Я всего лишь говорю, что на всех страницах твоих альбомов видно, под каким сильным влиянием стиля других модельеров ты находишься, и ты сама это знаешь.

— И что? Ты хочешь сказать, что черпать вдохновение в работах других мастеров — преступление?

— Прошу прощения, ничего подобного я не говорил. И я не хотел тебя расстраивать.

— Из-за чего мне расстраиваться? Ты просто сказал, что я паразитирую на чужих идеях.

Произнося эти слова, Люси вдруг осознала, что он совершенно прав. Она училась, изучая великих — Диора, Лагерфельда, Валентино, — но разве создала она хоть одну модель, которая была бы рождена только ее собственным воображением? И что именно может родить ее собственное воображение?

— Если ты чего-то не сделала, это вовсе не значит, что ты не способна это сделать или вообще не сделаешь никогда. Я верю, что в тебе есть божья искра. Не забудь, я акционер “Дома Моды Люси Эллис”.

Она вздохнула с облегчением. Одно дело выслушивать критику Уайета по поводу ее осанки или волос, и совсем другое, когда под скальпелем его критики оказывается ее работа — ее страсть.

— Думаю, мне надо очень серьезно подготовиться к фотосессии для “Таунхауса”.

— Чтобы как следует подготовиться, тебе понадобятся деньги. Сколько?

— Нет, я… понимаешь, я сначала все обдумаю. Ты уже и без того столько на меня тратишь. Ну и вообще не будем забывать, что в субботу ты спас мне жизнь!

Он небрежно махнул рукой.

— Спасибо пожару, он избавил меня от Ирины. Господи, до чего глупа. Но бегает как олимпийская чемпионка.

Люси собрала тарелки и принесла из кухни главное блюдо. Об этой минуте она думала с содроганием. Вот Уайет взял в рот первую вилку и тут же откинулся на спинку стула и зажмурил глаза. Люси захотелось провалиться сквозь землю. Подать пасту из магазина такому гурману, как Уайет! Да как она посмела?

— Не могу поверить, — он открыл глаза, однако глядел на нее с изумлением. — Ты приготовила в точности по ее рецепту! Это она тебя научила?

— О чем ты?

— Паста а-ля Маргарет! В детстве это было мое любимое блюдо. Я просил Маргарет готовить его каждый вечер, и эта паста такая же вкусная, как тогда. Ты меня не обманула: ты отлично готовишь.

Он что, серьезно? Судя по тому, с каким удовольствием Уайет уписывал кулинарный полуфабрикат, и правда серьезно.

— Ешь на здоровье, я сделала много, — сказала она, сияя от радости. Зачем выдавать секреты Маргарет? Глядя на то, с каким аппетитом Уайет расправлялся с ужином, Люси представила его мальчишкой, когда он еще и знать не знал о манерах и приличиях.

— Тео Голт, полагаю, никак не проявлялся? — спросил он, оторвавшись от еды.

— Нет, звонил вчера. Хотел удостовериться, что я осталась в живых.

Уайет покачал головой.

— Прекрасно. А где он был, когда надо было тебя спасать?

— Говорит, его захлестнула толпа, а когда он за мной вернулся, меня уже там не было.

Уайет фыркнул.

— Чуть не забыл. Взгляни на мой подарок.

Он взял стоявшую на полу коробку и протянул ей.

Она открыла коробку: там лежала прекрасная кожаная папка, великолепное изделие, настоящее произведение искусства, а она-то еще со школьных времен хранит свои рисунки в дешевом пластике! На эту папку стоит взглянуть, и сразу придет вдохновение.

— Уайет, какая красивая, — прошептала она. — Я так благодарна.

— Пусть стимулирует твое творческое воображение, — улыбнулся он.

“Полный подгузник”. Вот какая ассоциация немедленно пришла Элоизе в голову, когда Люси надела чудовищное платье, которое доставил курьер — всего за три часа до гала-приема в Музее Вандербильта. Горчично-желтый цвет, неизбежно придающий коже малярийный оттенок, мешковатый корсаж, огромный буф на бедрах, который переходил в гигантский турнюр с узким шлейфом, похожим на русалочий хвост… Да, Люси действительно выглядела так, как будто надела памперс.

— Нельзя показываться на людях в этом страшилище! — заявила Элоиза (постаравшись выбрать самое мягкое выражение) и обошла платье кругом. — Не понимаю… Обычно Роланд делает такую замечательную одежду… посмотри-ка, а тут даже ярлычок как будто двухлетний ребенок пришивал.

Зато Элоизе Филипп прислал платье в греческом стиле, из черного шелка, которое оставляло одно плечо обнаженным. Оно роскошно смотрелось и идеально подчеркивало гибкую фигуру Элоизы, ее изящную красоту и золотисто-светлые волосы.

— Оно действительно так ужасно? — Люси вытащила вешалку на середину комнаты и приложила платье к себе, чтобы взглянуть под другим углом. Они с Элоизой решили собираться вместе — а значит, парикмахер и визажист могли прийти в любую минуту. Уайет настоял на том, чтобы перед таким важным событием ее “обработали” как следует. Платье запоздало, и теперь, казалось, руки у Люси связаны. Элоиза позвонила Роланду, но, разумеется, никто не ответил. Роланд, несомненно, и сам готовился к приему в Музее Вандербильта.

— Это самое кошмарное платье из всех, что я видела в жизни.

Люси застонала.

— И что делать? Мы ведь обязаны прийти в платьях от Роланда. Не хочу оказаться слабым звеном.

— Давай поменяемся, — героически предложила Элоиза. — На этих дурацких приемах я настолько примелькалась, что никто и не заметит, как я одета. Трип не обращает внимания даже на белье “Ла Перла”. А мимо красной дорожки я как-нибудь проскользну.

— Я ни за что не соглашусь меняться, — Люси была тронута, но настроена решительно. — Ты стилист. Плохое платье уничтожит твою репутацию.

Она прищурилась, молясь о вдохновении.

— А что если я внесу несколько изменений? Роланд не будет возражать?

— Милая, ты окажешь ему большую честь. Если ты покажешься на публике в этом… — Элоиза указала на платье и невольно содрогнулась, — репутация Роланда погибнет одновременно с твоей.

Люси схватила корзинку с принадлежностями для шитья и вытащила ножницы. С чего начать? Тяжелая желтая ткань была сшита прозрачными нитками. И в довершение всего — гигантский буф сзади, размером с арбуз… Прощай, турнюр (кажется, эта штука называется именно так). Люси щелкала ножницами с аккуратностью хирурга, удаляющего опухоль. И тебя, шлейф, ждет та же участь.

— Ты успеешь? — спросила Элоиза, когда Люси отрезала шлейф и наметала подол. — Да, так гораздо лучше. Давай-ка я подколю…

И она тоже принялась за дело.

Через сорок минут внизу позвонили — прибыли Генри и Элизабет, служба красоты. Элоиза оторвалась от шитья.

— Мне нравится. Сама не верю. Ты сотворила чудо!

— Как по-твоему, теперь его можно носить?

Люси надела ушитое платье. Она избавилась от большей части лишних складок. Цвет оставлял желать лучшего — и вблизи можно было заметить, что платье сметано на живую нитку, но для фотографов вполне сойдет. Люси повернулась перед зеркалом, изучая свою работу. Отнюдь не плохо. Оставалось надеяться, что Роланд Филипп будет не против.

Фернанда подняла блестящие волосы наверх, но потом передумала и позволила им рассыпаться по плечам. Мать наблюдала за ней в зеркале. Она всегда смотрела, как дочь готовится к выходу в свет, а сегодняшнее событие было важнее обычного.