Костя жадно читал:
«Четвертого июня представители четырех держав: Англии, Франции, Италии и Северо-Американских Соединенных Штатов — сделали нам по вопросу о чехословаках заявление, в котором указывали, что если разоружение чехословаков будет приведено в исполнение, то перечисленные правительства будут рассматривать это как. недружелюбный акт, направленный против них, так как чехословацкие отряды являются союзными войсками и находятся под покровительством и заботами держав Согласия».
Нота заканчивалась следующими словами наркома иностранных дел:
«Советское Правительство приняло самые решительные меры к подавлению вооруженной рукой чехословаков и их безусловному разоружению. Никакой другой исход для Советского Правительства недопустим».
Многое, что было непонятно, что вызывало сомнения, споры, разногласия среди деятелей Совета, стало ясным.
Дверь в кабинет открылась, и вошел доктор Гирса.
— Здравствуйте! — сказал он.
— Здравствуйте, — ответили ему Костя и Всеволод.
— Садитесь, — Костя указал свободней стул у стола.
Гирса сел.
— Вы хотели меня видеть?
— Да, мы вновь хотели выразить наше беспокойство в связи со столь длительной задержкой во Владивостоке ваших войск, — сказал Костя. — Сегодня двадцать восьмое июня. Прошел месяц после моего… в вашем присутствии… разговора по прямому проводу с Центросибирью, и ни один ваш солдат не вывезен. По распоряжению Совнаркома мы отвели для ваших солдат лучшие казармы, выдали обмундирование, продовольствие. Но дальнейшее пребывание в городе такой большой армии, поймите, ставит нас в затруднительное положение.
— Мы уже неоднократно заявляли, — очень любезно ответил Гирса, — что чрезвычайно тронуты вашей дружеской заботой о наших солдатах. Мы едем туда, где можем безотлагательно продолжать борьбу против наших вековых угнетателей — германцев, на французский фронт. Это наша единственная цель. Наш народ продолжает воевать за свою независимость. К России, как к братской славянской стране, мы всегда были и будем лояльны. Как демократический народ, мы приветствуем свержение царского режима, попиравшего человеческие права, но в дальнейшую борьбу русского народа мы не вмешиваемся и вмешиваться не будем.
— К сожалению, — сказал Костя, — много фактов, свидетельствующих об обратном… Да что говорить! Вы прекрасно осведомлены обо всем.
Гирса несколько раз кивнул головой.
— Да, это так. Мы с вами вместе говорили об этих фактах с господином Яковлевым. Еще раз просим передать всем русским солдатам наше глубокое сожаление о том, что могли возникнуть конфликты, приведшие к кровопролитию. Наши эшелоны, находящиеся в Сибири, стремятся во Владивосток, и они должны быть уверены в искреннем желании советской власти продвинуть их для дальнейшего следования морем на французский фронт. При всех сношениях с нашими людьми считаем крайне целесообразным посылать исключительно русских людей и ни в коем случае не посылать принявших русское подданство мадьяр и немцев. Это нервирует наших людей.
— Мы этого не делаем, — возразил Костя. — Прошу вас принять самые срочные меры к скорейшей отправке ваших солдат. Это и в наших и в ваших интересах.
— Безусловно. С каждым днем нашего пребывания здесь в наших войсках становится все больше коммунистов, — Гирса как бы в недоумении приподнял высоко брови. — От нашего шестого полка откололась значительная часть солдат, под командой Мировского и других организован красногвардейский батальон. На Светланской улице красуется вывеска штаба чешского красногвардейского батальона: чешские солдаты приглашаются вступать в Красную гвардию. Я вижу у вас на столе чешскую большевистскую газету, которая стала выходить здесь. Говорят, она печатается в вашей типографии и даже, кажется, в этом здании? — Гирса вопросительно посмотрел на Костю. — Все это не в наших интересах.
— Почему же вы, — вежливо спросил Костя, — не спешите с отъездом?
Помолчав, Гирса ответил:
— Вы же знаете: нет пароходов.
— Требуйте у союзников. Мы самым категорическим образом настаиваем на вашем скорейшем отъезде. Прошу вас о нашем разговоре передать членам «Национального совета».
— Я немедленно доложу. — Гирса встал и любезно откланялся. — До свидания. — Он закрыл за собою дверь.
В кабинет вошел Дядя Володя, только что приехавший из Хабаровска, где он докладывал о забайкальских делах.
После взаимных приветствий Володя сел к столу, вынул из кармана кисет с трубкой, набил ее табаком.
— Закуривай, — предложил он Косте.
— Я своего, — Костя взял со стола свою трубку.
— кто это здесь сейчас был? — спросил Володя.
— Это член «Национального совета» доктор Гирса.
— А! Слуга двух господ?
— По-моему, трех, — заметил Всеволод Сибирцев.
— Тогда уж четырех, — возразил Володя.
— Это вернее, — сказал Костя.
— Сегодня прямо с поезда я пошел в железнодорожные мастерские, — заговорил Володя. — Рабочие недовольны Советом. Говорят — мало бдительности к действиям чехословацких войск, Совет слишком доверяет чешским главарям. Те клянутся: мы-де ваши друзья, — а сами роют окопы.
— Какие окопы? — встревоженно спросил Костя.
— Вчера легионеры вырыли окопы на Первой речке, неподалеку от железной дороги. Говорят, для учебной стрельбы. Что-то подозрительно..»
Наступило молчание.
Весь ход событий, связанных с контрреволюционным мятежом чехословацких войск в Сибири, говорил о полной возможности и даже неизбежности такого мятежа и во Владивостоке.
— Но только что был Гирса, — нарушил молчание Костя, — уверял в лояльности…
— Дипломатия! — возразил Володя.
Опять замолчали. В кабинет входили другие члены Исполкома. Каждый понимал, что положение создалось не только тревожное, но и безвыходное. Против советской власти в Приморье стояли Япония, Америка, Англия, Франция, Италия, Канада и пятнадцать тысяч чехословацких солдат. У Совета не было войска. Армия была демобилизована. Крепость разоружена. В городе находились лишь небольшие красногвардейские отряды.
С каждой минутой молчания тревога росла, она, казалось, таилась в каждом углу большого Костиного кабинета.
В открытые окна уже смотрела ночь. Пошел дождь, зашумел в листьях деревьев.
* * *
К утру дождь стих. Над сопками за Гнилым Углом взошло солнце.
В кабинет Кости, где кроме него были Дядя Володя и начальник милиции Дмитрий Мельников, вошел сотрудник канцелярии с пакетом в руке.
— От чешского штаба, — сказал он и вышел из кабинета.
— Что такое?! — изумленно воскликнул Костя, прочитав коротенькое отношение, написанное на машинке. — Вы слышите? Чехословацкое командование требует разоружения Красной гвардии в тридцатиминутный срок.
— Разоружения Красной гвардии? — с не меньшим изумлением переспросил Володя. — Требуют?..
В кабинет вошел тот же сотрудник:
— Офицеры пришли за ответом.
— Какие офицеры? — спросил Костя.
— Те, что принесли пакет.
— Скажите, что ответа не будет, — сказал Володя. — Какая наглость! — Гнев кипел в нем.
— Я поеду в «Национальный совет» с протестом, — проговорил Костя, беря со стола фуражку.
Мельников позвонил своему заместителю:
— Вооружи людей с ног до головы. Я сейчас приеду. — Он бросился из кабинета.
Но в канцелярию Совета уже ворвались чешские солдаты и, взяв ружья наперевес, замерли. Офицер скомандовал:
— Ни с места! Все арестованы.
Сергей Гуляев, сидевший за одним из столов, выхватил из кармана браунинг и выстрелил себе в висок; по щеке у него потекла темная кровь, он грохнулся на пол.
В кабинете у Кости в этот момент прозвенел телефонный звонок. Костя снял трубку.
— Слушаю… Да, да, я у телефона… Что? — бледность покрыла его лицо. — Слушаю… Слушаю! — кричал он в трубку. — Прервали! — Он бросил трубку
— Что случилось? — спросил Володя.
— Звонили из штаба крепости… Чешские войска окружили штаб, идет бой. Японцы захватывают пороховые склады. Английские матросы заняли вокзал. Американцы выставили караул у консульства… Идем! — Он схватил фуражку со стола.
