Приступили к составлению телеграммы Ленину и протеста консулам.

— Надо им вручить лично, — предложил Костя.

— Примут ли? — усомнились некоторые.

Костя пододвинул к себе телефонный аппарат, снял трубку. -

— Японского консула… Господин Кикучи?

Разговор продолжался две минуты. В течение этих двух минут все смотрели на Костю, стараясь угадать, что отвечал японский консул.

Окончив разговор, Костя сказал:

— Могу, говорит, принять представителя Совета только как частное лицо.

Второй звонок был американскому консулу.

— Господин Колдуэлл?

Этот согласился принять и назначил время — четыре часа.

— Не кажется ли вам, товарищи, — сказал Костя, — что разные ответы японского и американского консулов говорят о несогласованности их действий?

Мнения разделились.

— Господин Хадсон? — говорил Костя в трубку.

Английский консул дал положительный ответ.

С французским разговор был более продолжительным.

Положив трубку, Костя сказал:

— Отказался говорить по поводу десанта. Ссылается на отсутствие инструкций от правительства.

Разговоры с консулами укрепили у большинства членов Исполкома ошибочную, как потом оказалось, мысль, что японцы действуют самостоятельно.

Договорились, кто к какому консулу пойдет.

Виктор Заречный изъявил желание пойти к японскому консулу. Костя поднялся из-за стола. Усталость была написана на его лице. Взяв текст депеши Совнаркому, он поехал на телеграф.

Выйдя у телеграфа из автомобиля, Костя услыхал радостный возглас:

— Конец советской власти!

И сейчас же до него донеслись слова:

— Радуются! Ради собственной шкуры готовы продать родину!

На телеграфе Костя узнал, что грузчики на Эгершельде прекратили работы по разгрузке японских судов, но что русских грузчиков заменили японцы[37].

Возле здания японского консульства разгуливал патруль японских солдат: три солдата со стороны Китайской улицы и три — со стороны Пекинской.

Виктор Заречный нажал кнопку электрического звонка у входа в консульство. Дверь — это была массивная черная дверь — открылась.

— Я представитель Совета, — сказал Виктор японцу, открывшему дверь. — Хотел бы видеть консула.

С приторной вежливостью японец пригласил его в приемную. Через минуту туда вошел секретарь. Он сделал короткий вздох со свистом и не торопясь сказал:

— Консур может принять вас торько как частное рицо.

— Да, я знаю.

Секретарь ввел Виктора в кабинет консула. Запахи, которыми был пропитан воздух в кабинете, мгновенно воскресили в памяти Виктора улицы Нагасаки, чайный домик чернозубой японки, образ очаровательной Тори. Кикучи сидел за письменным столом. Он был в кимоно, что подчеркивало неофициальность приема.

— Садитесь, пожаруйста, — сказал Кикучи.

Виктор сел. Они смотрели друг на друга. Глаза консула ничего не выражали. В них нельзя было увидеть ни добрых движений души, ни злых. Они были словно задернуты темной пеленой.

— Курите? — консул пододвинул к Виктору сигарету в черепаховом портсигаре.

— Благодарю, я не курю, — ответил Виктор, — Председатель Совета Суханов поручил передать вам протест Совета против высадки десанта японских солдат.

Кикучи вынул из незаклеенного конверта отпечатанный на пишущей машинке протест.

— Я могу разговаривать с вами торько как с частным рицом. И ноту Совета я не могу признать как официарьный документ. — Консул превосходно говорил по-русски, речь его текла плавно, слова он выговаривал ясно, произносил с необычайной важностью, но тон был любезный.

— Каждый русский человек сказал бы вам то же, что и представитель Совета, — возразил Виктор. — Высадку десанта без согласия советских властей мы рассматриваем как нарушение суверенных прав Российской республики.

Кикучи прочитал протест.

— Десант совершен, — сказал он, — адмираром Хирохару Като дря защиты жизни и имущества японских подданных. Адмирар питает грубокое сочувствие к настоящему порожению России и жерает немедренного искоренения междоусобиц и брестящего осуществрения реворюции…

«Какое лицемерие!» — подумал Виктор.

— Адмирар Хирохару Като абсорютно избегар совершать такие действия, как вмешатерьство во внутреннюю поритику России ири оказание той ири иной пори-тической партии поддержки ири даврения. Подобные действия напрасно препятствовари бы осуществрению реворюции и ришари возможности вынести соответствующее закрючение, основывающееся на разуме русского народа…

«Какая забота о русской революции!» — снова подумал Виктор.

— Адмирар Хирохару Като грубоко встревожирся, что в~ настоящее время здешние поритические споры становятся все борее острыми и в конце концов не будет возможным избегнуть возникновения беспорядков. Увидя, что в надрежащих органах, на которые возро-жено поддержание безопасности в городе, не набрюдается порядка и город попар в такое порожение, что у него как бы нет пориции, адмирар не мог не беспокоиться о жизни и имуществе проживающих в городе подданных Японской империи и держав Сограсия….

— Защита проживающих на территории Российской республики лиц, — прервал консула Виктор, — лежит всецело на обязанности русских властей.

— Русские врасти не в состоянии обеспечить порядок в городе, — возразил консул, положив дымящуюся сигарету на бронзовую пепельницу в виде какой-то рыбы. — В городе среди бера дня произошри убийство и ранение трех японцев, что и заставиро адмирара Хирохару Като принять на его ответственность защиту жизни и имущества подданных Японской империи. Адмирар Хирохару Като принужден быр высадить десант с вверенной ему эскадры и принять меры, какие он считает соответствующими, а о дарьнейшем направрении испрошена у императорского японского правитерьства инструкция… Потрудитесь, пожаруйста, прочитать вот это заяврение городского самоуправрения. — Кикучи передал Виктору газету «Далекая окраина», где было опубликовано заявление городской думы от 29 марта. — Городское самоуправрение заявряет, — продолжал Кикучи, — что оно, как там написано, бессирьно охранять порядок в городе. Японские резиденты, которым старо известно это заяврение, быри очень встревожены и обратирись к адмирару Хирохару Като с просьбой о принятии мер дря защиты их жизни и имущества. Особенно японских резидентов встревожиро убийство двух японцев в конторе «Исидо».

— Совет считает заявление городской думы, — возразил Виктор, — не имеющим под собой почвы. Порядок в городе охраняет милиция, которая находится в ведении Совета. Не дело думы заниматься вопросами охраны порядка. Совет рассматривает заявление думы как акт, направленный к тому, чтобы возбудить общественное мнение. Если адмирал Хирохару Като и вы, как представитель японского правительства, беспокоились о жизни и имуществе японских подданных, вы могли обратиться к Совету…

— Японское правитерьство не признает советской врасти, — перебил консул Виктора.

— Но обращение ваше к думе — это беспредметное обращение.

— Как вы сказари?

— Я хочу сказать, что обращаться к думе с вопросами об охране порядка — это все равно, что обращаться к луне. Что же касается убийства японцев, — продолжал Виктор, — то это случилось впервые в нашем городе. И согласитесь, господин консул, убийство это весьма загадочно. Милиция и следственные органы стараются разгадать его, но оно все еще остается загадочным. Убийств без определенной цели не бывает. В данном случае не было грабежа конторы, что могло бы служить целью убийства. К сожалению, вы не помогаете нам отыскать убийц, а, напротив, препятствуете этому, укрыв у себя раненого и не допуская к нему начальника уголовного розыска, чтобы снять с Него показание. Во всяком случае, повторяю, это случилось впервые в нашем городе и не может считаться причиной для нарушения нормальных отношений между Россией и Японией. Мне поручено просить вас передать правительству Японии, что Совет самым энергичным образом протестует против высадки японского десанта и пребывания здесь японских военных кораблей. Вместе с тем Совет выражает свою искреннюю дружбу к Японии, к японскому народу.