Вы имеете ввиду Брента Мидлэнда[183]?
– Кончина Брента нанесла сильный удар – и не только в смысле потери друга и все такое. Но теперь у нас совсем новая группа, которую мы еще не испробовали и к которой еще не привыкли. Музыка, должно быть, изменится. И мы также думаем собраться с новыми силами, потому что немного перегорели. Немного осыпаемся по краям. Поэтому надо подумать, как нам самих себя заинтересовать. Такова задача на текущий момент, и для меня ответ на нее таков: давайте напишем много нового материала и постепенно оставим то, что мы прежде исполняли. Нам нужно какое-то время, чтобы отойти от старого, собраться с силами, провести репетиции с нынешней группой и освоить новый материал.
Вы понимали, что Брент умирает?
– Да, несомненно. Шесть – восемь месяцев назад у него была передозировка, и ему пришлось лечь в клинику; его едва спасли. Потом он прошел много обследований и прочее. Но, по-моему, близился момент, когда его должны были посадить. Ему грозило просидеть около трех недель в тюрьме за вождение автомобиля в состоянии наркотического опьянения, и, кажется, ему хотелось умереть, но только бы не это.
Брент вовсе не был счастливым человеком. Не был он и законченным наркоманом. Этот парень просто временами отключался и уходил в запой. Что его, вероятно, и сгубило. Иногда алкоголь, а иногда – что-то иное. Увлекаясь этим, он являл собой тот классический тип человека, который совершенно меняется, и он полностью выходил из-под контроля.
Брент так и не смог избавиться от своих привычек, которые превращали его в совершенно «нового» парня. А он не был новым; ведь он был с нами десять лет! А это дольше, чем существуют иные группы. И мы не обращались с ним как с кем-то новым. Никогда. Он сам с собой так обращался. Но, по правде говоря, в The Grateful Dead сложно… то есть мы так долго были вместе и столько вместе пережили, что с нами ему трудно было стать новым человеком.
Но где-то глубоко в Бренте сидело саморазрушение. И в плане интеллектуальной жизни его не слишком многое поддерживало. То есть тем, что я собой представляю, тем, что я делал и делаю, я во многом обязан битникам 50-х и моему знакомству с поэзией, искусством и музыкой. Я ощущаю себя частью непрерывающейся линии развития американской культуры, ее корней… Моя жизнь была бы убогой, если бы не скромные отрывки из Дилана Томаса и Т. С. Элиота. Даже не мыслю своей жизни без них. А самые прекрасные моменты в музыке, самые прекрасные моменты в кино… Это лишь часть того, что делает тебя человеком. Самые великие достижения человеческого рода дают тебе ощущение того, какого величия, каких высот можно достичь. Мне кажется, все остальные ребята в группе с этим согласны. У нас всех это есть, такие великие опоры. И если тебе повезет, то ты окажешься среди них, а если нет, то – нет. А в современной Америке многим людям не везет, и они ничего не знают об этом.
Если говорить о наркотиках, мне кажется, общество воспринимает группу The Grateful Dead как нарков, сидящих на марихуане и психоделиках – веселых, расширяющих сознание наркотиках. Но Брент умер от кокаина и передозировки морфия, а вы тоже долгое время боролись с героином. Кажется, это во многом создало имидж группы.
– Да, хотя… не знаю. Я все время имел дело с наркотиками. Окружающие всегда хотели, чтобы я подсел на наркотики, а я не могу. По мне, это так относительно и также очень индивидуально. Отношение человека к наркотикам подобно его отношению к сексу. Ну, кто стоит так высоко, что может судить: «Ты крутой. А ты – нет».
Для меня, в моей жизни, все наркотики приносили пользу, но они определенно мне и мешали. Поэтому, что касается меня, результат нулевой. Психоделики открыли мне совершенно иной мир, сотни и миллионы других миров. Так что это был невероятно позитивный опыт. Но, с другой стороны, я не могу употреблять психоделики и оставаться при этом профессионалом. Я тогда выйду на сцену и скажу: «Эй, пошло оно все, я пойду бабочек ловить!»
Кто-нибудь в группе The Grateful Dead все еще употребляет психоделики?
– О, да. Мы все время от времени прикладываемся к ним. Грибы и все такое, время от времени тянет покурить. Что касается меня, то мне просто нравится узнавать, можно ли их достать, просто потому, что я не думаю, что есть еще что-то в жизни, кроме опыта приближения к смерти…
А если говорить о смертельных наркотиках вроде кокаина и героина и так далее… если можно было бы рассчитать, как обращаться с ними и не подсесть на них или не допустить, чтобы они подавили твою личность… То есть, если наркотики имеют для тебя решающее значение, добра от них не будет. Говорю однозначно. Если ты сильно подсел на наркотик, все равно какой, то становишься его рабом, и наркотик добра не принесет. Этим не стоит увлекаться.
Именно так вы употребляли героин?
– О, да. Конечно. Я – человек, который привыкает к наркотикам. Сижу и курю, понимаете, о чем я? А наркотики опасны тем, что одолевают тебя. Твоя душа тебе не принадлежит. Вот в чем проблема наркотиков на личном уровне.
Как долго вы употребляли героин?
– О, бог знает сколько. Ну, время от времени, мне кажется, лет восемь. Довольно долго, знаете ли.
Трудно было отказаться от героина?
– Да, трудно. Да, конечно. Но теперь у меня реальная проблема с сигаретами. От других наркотиков я сумел отказаться, но сигареты… Сейчас идет борьба с курением. Поэтому теперь я прихожу к тому, что у меня остается еще одна или две вредные привычки. Мои друзья не позволяют мне больше употреблять наркотики, а я больше не хочу их пугать. Кроме того, я определенно не заинтересован в зависимости. Но я все еще надеюсь, что появятся хорошие наркотики, здоровые наркотики, наркотики, действие которых будет благотворным… У меня непреходящее желание изменить мое сознание… А последние четыре года я действительно всерьез занимаюсь подводным плаванием.
Правда?
– Да. Мне кажется, это многое заменяет. У меня есть проблема в плане физического здоровья. Я не могу заниматься физкультурой. Не могу бегать трусцой. Не могу ездить на велосипеде. Ничего не могу из этой ерунды. А на данном этапе моей жизни я должен сделать что-то для оздоровления. А подводное плавание – это вроде незримой тренировки, когда не осознаешь, что чем-то занимаешься. Сосредотачиваешься на том, что видишь, на жизни и красоте подводного мира, и это невероятно. Вот чем я занимаюсь, когда The Grateful Dead бездействуют, – плаваю на Гавайях.
Ведь ваш отец Джо Гарсия был музыкантом?
– Да, верно. Мне не удалось хорошо его узнать. Он умер, когда мне было пять лет, но, по-моему, увлечение музыкой передалось мне с генами. Когда я был маленьким, мы летом уезжали в горы Санта-Круз, и одно из моих первых воспоминаний – старенькая долго играющая пластинка, и я помню, что все время крутил ее на патефоне «Викторола», который надо было заводить. Так было до тех пор, пока туда не провели электричество, а я все крутил эту пластинку, а потом подумал, что ее у меня отнимут и разобьют, или спрячут, или еще что. В конце концов я просто всем безумно надоел.
На каком инструменте играл ваш отец?
– Он играл на деревянных духовых, в основном на кларнете. Был джазменом. У него был большой бэнд в 30-е годы – оркестр из сорока музыкантов. В полном составе: струнные, арфа, вокалисты. Сестра отца говорит, что он снялся в кино, в одном из первых звуковых фильмов. Я все пытаюсь разузнать об этом, но не знаю, как назывался фильм. Может быть, мне удастся увидеть, как играет мой отец. Я никогда не видел, как он играет со своим бэндом, но помню, как он играл для меня перед сном. Только почти забыл мелодию этой вещи. Но меня назвали в честь Джерома Керна[184], вот как серьезно относился к нему мой отец.
Как умер ваш отец?
– Он утонул. Ловил рыбу в одной из рек Калифорнии. Мы отдыхали, и я был на берегу. Я видел, как он ушел под воду. Ужасно. Я был совсем маленьким и по-настоящему не понял, что произошло, но потом, конечно, моя жизнь изменилась. Это одно из событий, которое повлияло на мое детство. И все несчастья посыпались потом, когда я был молод.
