— Вот мой ответ, — высокопарно произнес Юрген с некоторым восхищением самим собой, но все же слегка обескураженный неожиданной прочностью пергамента.

Юрген крикнул слова прощания падшей Левке и презрительно попрощался с филистерами и их приемами. Затем он подчинился их приемам. Так, не возражая особо против этого, Юрген был предан забвению и отправлен в Ад своих отцов за два дня до Рождества.

Дальше история рассказывает, как черти в Аду, в одной из своих церквей, праздновали Рождество в соответствии с тем, как они рассматривают этот день; и как Юрген попал через люк в ризницу; и как он с удивлением увидел существ, находящихся там. А после рождественской службы к нему подошли все те черти, которых предсказывали его отцы, и ни на волосок, чешуйку или ноготок не отличались они от наихудшего, что только можно вообразить.

«Анатомия здесь еще более непоследовательна, чем на Кокаине», — была первая мысль Юргена. А черти сначала очень тщательно обыскали Юргена, чтобы удостовериться, не пронес ли он в Ад воды.

— Кто ж ты такой, что попал к нам живым, в столь прекрасной рубахе, какой мы никогда прежде не видывали? — спросил Дификан. У него была голова тигра, но в остальном он походил на большую птицу с ярким оперением и четырьмя ногами: шея у него была желтая, тело — зеленое, а ноги — черные.

— Было бы нечестно по отношению к вам отрицать, что я — император Нумырии, — сказал Юрген, почему — то расширяя свои владения.

Теперь заговорил Амемон в образе толстого, цвета кишок, червя, ходящего вертикально на хвосте, сиявшем, словно светляк. У него не было ног, но пониже рта находились две короткие ручки, а на спине росли иголки, как у ежа.

— Но у нас уже полным — полно императоров, — сказал с сомнением Амемон, — и их преступления доставляют нам множество хлопот. Ты был злым правителем?

— Никогда, с тех пор как я стал императором, — ответил Юрген, — ни один из моих подданных не пожаловался на меня. Поэтому для всякого очевидно, что ни в чем серьезном я упрекнуть себя не могу.

— Значит, твоя совесть не требует для тебя наказания?

— Моя совесть, господа, чересчур хорошо воспитана, чтобы на чем — либо настаивать.

— Ты даже не желаешь, чтоб тебя пытали?

— Признаю, что ожидал чего — то подобного. Но, тем не менее, не буду этого доказывать, — со значением сказал Юрген. — Нет, я буду вполне удовлетворен, даже если вы не станете меня пытать.

И тут толпа чертей ужасно засуетилась вокруг Юргена.

— Чрезвычайно хорошо иметь в Аду, по крайней мере, одного непритязательного и невластолюбивого человека. Как правило, к нам попадают только необыкновенно гордые и совестливые призраки, чье самомнение невыносимо и чьи требования возмутительны.

— Как такое возможно?

— Нам приходится их наказывать. Конечно, они не бывают наказаны должным образом до тех пор, пока сами не убедятся, что происходящее с ними справедливо и отвечает всем требованиям. Ты не можешь и представить, на каких изощренных пытках они настаивают из — за своей чрезмерной порочности, словно сделанное или несделанное ими кого — то волнует. А изобретение таких мук нас совершенно выматывает.

— Но по какой причине это место называется Адом моих отцов?

— Потому что твои праотцы создали его в мечтах, — сказали ему, — из гордости, приведшей их к вере, что все их деяния достаточно важны, чтобы заслуживать наказания. Или, по крайней мере, мы так слышали. Но если тебе нужны точные сведения, ты должен пойти к нашему Дедушке в Геенну.

— Тогда я отправляюсь к нему. А мои собственные дедушки и все праотцы, что были у меня в древности, живут в этом сером месте?

— Все, кто родился с тем, что называют совестью попадают сюда, — сказали черти. — Думаешь, ты мог бы заставить их отправиться куда — нибудь еще? В таком случае мы были бы тебе глубоко признательны. Их самомнение вызывает жалость, но оно, к тому же и надоедает, поскольку не дает нам ни минуты покоя.

— Вероятно, я помогу вам добиться справедливости, и, несомненно, гарантированная справедливость для вас — мой императорский долг. Но кто правит этой страной?

Ему рассказали, что Ад разделен на княжества, которыми правят Люцифер, Вельзевул, Велиал, Ахеронт и Флегетон. Но над всеми ними — Дедушка Сатана, живущий в Черном Доме в Геенне.

— Я предпочитаю, — сказал Юрген, — иметь дело непосредственно с вашим главой, особенно если он может разъяснить государственное устройство этой безумной и мрачной страны. Сопроводите же меня к нему так, как подобает сопровождать императора!

Каннагоста достал тачку, а Юрген залез в нее, и Каннагоста укатил его прочь. Каннагоста напоминал быка, но больше походил на кота, а шерсть у него кучерявилась.

А когда они проезжали через Хоразму — весьма неуютное место, где в муках пребывали проклятые, Юрген увидел не кого иного, как собственного отца Котта, сына Смойта и Стейнворы, стоящего посреди особенно высокого пламени и жующего длинные усы.

— Остановись на минутку! — сказал Юрген своему провожатому.

— О, но это же самая беспокойная личность во всем Аду! — воскликнул Каннагоста. — И личность абсолютно непривлекательная!

— Никто не знает этого лучше меня, — заявил Юрген.

И Юрген почтительно поприветствовал отца, но Котт не признал этого щеголеватого молодого императора Нумырийского, разъезжающего по Аду на тачке.

— Значит, вы меня не узнаете? — спросил Юрген.

— Как мне тебя узнать, если я не видел тебя прежде? — раздраженно ответил Котт.

И Юрген не стал спорить, так как знал, что они отцом никогда не могли прийти к согласию относительно чего бы то ни было. Поэтому Юрген на сей раз промолчал, а Каннагоста стал опускать его сквозь серый полумрак все глубже в низины Ада, пока они не достигли Геенны.

Далее история рассказывает, как три черта громко заиграли на волынках, когда Юрген вошел в Черный Дом Геенны, чтобы переговорить с Дедушкой Сатаной. Внешне Сатана походил на старика лет шестидесяти или шестидесяти двух. Он был покрыт седой шерстью и имел рога, как у оленя. На нем была темно — серая набедренная повязка, и он сидел в черном мраморном кресле на возвышении в конце зала. Его пушистый хвост, похожий на беличий, непрестанно мотался у него над головой, пока он рассматривал Юргена, не произнося ни слова и не отвлекаясь от какой — то важной думы. А его глаза напоминали отблески света на поверхности чернил, ибо были без белков.

— Каково устройство этой безумной страны? — спрашивает Юрген, начиная сразу с самой сути дела. — В ней нет никакого смысла и вообще никакой справедливости.

— Ох, — ответил Сатана удивительно хриплым голосом, — вы вполне можете так сказать. Именно это я говорил жене не далее как прошлой ночью.

— Значит, у вас есть жена! — говорит Юрген, всегда интересовавшийся подобными вопросами. — Ну разумеется! И как христианин, и как женатый человек я должен был понять, что так и подобает Сатане. И как вы с ней ладите?

— Очень хорошо, — говорит Дедушка Сатана, — но она меня не понимает.

— Et tu, Brute! — восклицает Юрген.

— А что это значит?

— Это выражение, показывающее изумление по поводу события, не имеющего аналогов. Но в Аду все кажется весьма странным, и это место вообще не похоже на то, о котором распространяли слухи священники, епископы и кардиналы, что обычно увещевали меня в моем прекрасном дворце в Брехаусте.

— А где, вы говорите, ваш дворец?

— В Нумырии, императором Юргеном которой я являюсь. И нет нужды оскорблять вас, объясняя, что Брехауст — моя столица, знаменитая производством полотна, шерстяных тканей, перчаток, камей и коньяка, хотя большинство моих подданных заняты разведением скота и земледелием.

— Конечно, нет, я изучал географию. И я часто слышал о вас, Юрген, хотя ни разу о том, что вы — император.