Алгоники, тем не менее, закрывают собой брешь в категории видов именно там, где цивилизацией быть максимально неудобно: на стыке материи и антиматерии. По этой причине они относятся к так называемым, «неустойчивым расам», также как мы относимся к «гуманоидам», а «белые» — к «субгармоналам».

Упоминания об алгониках содержат хроники нескольких древнейших архивов. Эти твари описаны, как эфирные субстанции, неуловимые для приборов, которыми пользуются расы 1–2 ключа. Эти существа, по свидетельству очевидцев, копируют любую флору и фауну, не имея собственных устойчивых форм. Их можно обнаружить, как теневое свечение на фоне неярких, ровных предметов. Для контакта с гуманоидами они используют приемы, которые вызывают психическое расстройство контактера. Точнее сказать, прямой контакт возможен только в состоянии психического расстройства. В тех же хрониках были запечатлены сами алгоники: небольшие дымчатые мешочки, похожие на скорчившихся человечков с очень большими головами и недоразвитыми конечностями. Они висели на фоне белого диска в вечерний час. Диск занимал большой процент площади горизонта. Всего «мешочков» насчитывалось около сотни. Те, что оказались за контуром, не были видны. Да и на фоне были видны лишь те, кто чуть-чуть шевелился. Эта запись считается самой подробной видеохроникой. Для энтузиастов она стала бесценной реликвией. Для всех остальных — пример того, как можно изощренно и безнаказанно дурачить общественность на протяжении миллиардов лет.

На всякий случай, алгоники были вписаны в общий каталог цивилизаций, в категорию «вояжеров», с пометкой ключа 4(-4). На этом минусе стоит остановиться подробней. Дело в том, что физическая природа этих существ состоит и чистейшей антиматерии (-4), которая обладает свойством иногда создавать впечатление объектов реального мира. Также как материальное тело гуманоида в определенных условиях обнаруживает признаки антиматерии. Речь идет о мельчайших субъектах микромира, способных появляться и исчезать, удивляя ученых-физиков. Ниже алгоника в категории рас градации нет. Ближе алгоников к этому пограничному состоянию материи тоже ничего не замечено. Все, что вышло за пределы материального мироздания, называется алгонимом. С этим веществом ассоциируется четность (симметричность) природы бытия: общая масса алгония Вселенной примерно равна общей массе реальной материи. Общее количество вещества, соответственно, адекватно антивеществу. И если данный «симметрический» способ мышления пустить на самотек, почему бы ни предположить зеркальные цивилизации, т. е. существование разумной жизни в недоступной нам природе пространства? Так рассуждают аналитики. Практики рассуждают проще: «Цивилизация развивается ступенеобразно, — рассуждают они, — каждая новая ступень имеет свой уровень мышления и бытия. Зачем совершенствовать колесо, если мы давно летаем на реактивных устройствах? Кто вспомнит о шаманах, когда машины научатся оперировать матричными программами и редактировать будущее. Цивилизация алгоников только тем и отличается от остальных, — утверждают практики, — что, совершая движение вверх, забыла выполнить ступенеобразный маневр и пролетела, как фанера над Парижем, мимо всех удовольствий прогресса, сохранив в себе первозданную квинтэссенцию разумного существования».

Алгонические цивилизации казались таким абсурдом, что не каждый ученый был способен признать их «де-юре». Как и алгоническая материя, которой пропитан реальный космос, казалось бы, существует только в рассуждениях о симметрии мироздания. Исследователи удивляются, если сгустки этого «теоретического» вещества, называемого биоплазмой, вдруг обнаруживаются в естественных планетах, и начинают реально влиять на соседние объекты. Например, парализуют каналы связи на транспортных магистралях. Растворяют и разжижают матричные узлы на микросхемах тонких приборов. Планету, смердящую алгонием, приходится изолировать оболочкой, а каналы выброса затыкать особыми пробками. Но, сделав это, ученые все равно не верят догадкам. «Истина должна быть полной и абсолютной, — утверждают они. — А теория алгонических цивилизаций состоит из сплошных домыслов и допущений. Соответственно, и алгоники-информалы — категория сомнительная, возможно, недостойная науки. А если нечто подобное наблюдается в природе, живет и чувствует себя некомфортно, лучше ему не знать о причине своего недуга». Возможно, только в этом они и правы.

От стола меня отодрали. Я не собиралась вставать. Даже не думала, что мне удастся удержаться на ногах. Я догадывалась, что произошло что-то страшное, но не могла вспомнить подробностей последнего года. Тело было покрыто серыми пятнами. На щиколотках и запястьях имелись сильные повреждения. Я искала, во что завернуться, и вдруг с ужасом вспомнила, что нахожусь на Флио.

Мне помогли выйти в вестибюль и сесть на пол. Я не смогла разглядеть лица того, кто сделал это, близкие предметы расплывались. Существо проявило трогательную заботу, поставив рядом корзину с фрагментами клоновых скелетов, которые я узнала на ощупь. Ясно было одно: я достаточно жива, чтобы покинуть медицинский стол, и не представляю большого интереса, чтобы лечиться дальше от серых пятен, внезапной близорукости, головокружения, боли в костях, онемения в конечностях, тяжести в области сердца. Список можно было продолжить, но тот, кто выставил меня из лаборатории, решил, что сгодится и так, что клоновые кости, в крайнем случае, меня утешат, потому что являются моей любимой игрушкой. Может быть, это были мои кости? Зрение сфокусировалось на близком объекте: «Нет, — решила я, — не похоже. Слишком белые. Мой скелет наверняка отдает желтизной». Я нечаянно опрокинула корзину. «Конструктор» рассыпался по вестибюлю. Рядом остановились две ноги. Наверно, для того, чтобы зафиксировать проблески интеллекта. Я не просто собирала кости, я делала нового человечка рядом с собой в строго анатомической последовательности. Он должен был стать моим товарищем в беде, чтобы, глядя в его незрячие глазницы, я чувствовала, что кому-то хуже, чем мне, и знала, что не все потеряно. Еще одна пара ног задержалась рядом. Надо мной завязалась беседа. Смутное чувство подсказывало, что я снова начинаю сходить с ума. Вхожу в блаженное состояние овоща, потому что перестаю соображать.

Две пары ног продолжали стоять рядом. Мой отрешенный взгляд вскарабкался по подолу и засвидетельствовал образ Птицелова-старшего. Цепляясь за его тканый наряд, я стала совершать восхождение. Почему-то мне захотелось обнять его, но, когда до шеи остался один рывок, расхотелось. То ли я сослепу обозналась, то ли произошел сдвиг восприятия, позволивший мне увидеть знакомые черты в незнакомце. Что-то чужое было в облике Птицелова, прежде не присущее ему. Да и с моей стороны таких фамильярных манер прежде не наблюдалось.

— Это Кумо, — сказал стоящий рядом, и я узнала Ясо. — Ты поняла? Кумо, мой старший брат. Смотри, — обратился он к Кумо, — она поняла.

Кумо иначе истолковал мой бросок вверх по его мантии:

— Она хочет накрыться. Она мерзнет, — сказал он. — Меня опять усадили на пол. Сверху опустилось пончо с дыркой для головы. Под тяжестью в глазах поплыло. Поплыли и ноги, стоящие напротив. Вскоре они зафиксировались в горизонтальной позиции.

— Надо же, упала, — удивился Ясо, и стал меня поднять.

— Пусть так будет, — остановил его брат.

— Она поняла, — настаивал Ясо. — Она понимает то, что мы говорим без «переводчика».

— Она не может. Посмотри, «переводчик» наверняка провалился в ухо.

Ясо посветил мне в ухо фонариком и пощупал пальцем.

— Может. С ней так бывает.

Кумо склонился надо мной и поглядел в глаза точно, как отец.

— Она ничего не понимает. Пусть лежит здесь. На Флио ее не пускай.

Они пошли. Я схватила Кумо за подол и проехалась за ним на спине по глянцевому полу.

— Это еще что? — удивился он.

— Я же говорил, — обрадовался Ясо. — Понимает.

Новая жизнь началась. С каждым днем я чувствовала себя лучше, видела дальше, чем надо и понимала все, что происходит вокруг, но не могла собраться, чтобы принять в этом участие. Братья Ясо и Кумо считали себя непревзойденными специалистами по оживлению мертвецов. Возможно, мой случай служил для них тренировкой. А может, проще: они напортачили и теперь пытались исправить ошибки. Кумо все время старался меня разговорить. Неудачи приводили его в отчаяние. Ясо утверждал, что ситуация не так плоха, как выглядит со стороны. Мысленно, я была на его стороне.