Вылазка секториан на Лунную Базу ставила перед собой задачу понять, действительно ли мы спровоцировали возмущение матриц или это братья по разуму затеяли игру, смысл которой тем более следовало уяснить как можно скорее. Шеф должен был задать направление разговора, я — сделать экспертизу достоверности того, что нам скажут. Адам брался обеспечить регламент, проще говоря, уладить технические вопросы, которые могут возникнуть по ходу, или растащить оппонентов, увлеченных дискуссией. Это была его прямая секретарская обязанность, которую он выполнял много раз. Мне же впервые предстояло работать не с записью, а с живым «белым гуманоидом», потому что от факта присутствия контактера на подобных переговорах зависело едва ли ни больше, чем от его способности переводить. Тогда же я узнала, что моя специальность называется именно «контактер», и котируется в Галактике только в смутное время.

Птицелов понял это давно и на дрянном русском пытался преподать мне урок поведения, которое обеспечивает контактерам доминирующую позицию в переговорах. То есть, задался целью, с которой не справилась даже Алена, в совершенстве владеющая языком и знающая особенности моей психики лучше, чем я сама. Сначала он убеждал меня в том, что не Вега, а я являюсь главной фигурой мероприятия. Я не позволила себя в этом убедить. Птицелов внушал мне, что я, а не шеф, должна направлять линию разговора. От такой перспективы я отреклась категорически. Даже не стала обсуждать. Мой хартианский товарищ не сдался, он погряз в заблуждении, что я — самый умный и ценный сотрудник Секториума. Да что там Секториума, на всей Земле и в ближайшей, обозримой части космоса, вплоть до границы его флионерских владений. Возможно, в глубине души я готова была поверить, но житейский опыт заставлял усомниться, и я усомнилась. Птицелов остался на прежней позиции, он поставил передо мной иную, более масштабную задачу, которую в двух словах можно выразить так: «Белые гуманоиды» знают историю Земли лучше людей и сигов, но эта информация скрыта. Только хартианин может достать ее из глубины памяти поколений, но хартианина ни одна «белая» особь к себе не подпустит. Надо пользоваться ситуацией, пока есть возможность. Надо плюнуть на сиюминутную мелочную разборку и узнать все, что можно узнать, потому что из каждого нового поколения обитателей Лунной Базы информацию будет добыть сложнее. Надо подойти к «белым» как можно ближе, сбить управляющую матрицу и считать с фона все, что возможно.

Я решила не уточнять, что такое управляющая матрица и как ее сбить, но мой наставник был настойчив: «Если «белые» вредят сигам, — рассуждал Птицелов, — значит, к предстоящим переговорам они будут готовиться. Если будут готовиться, значит, промеж них должна образоваться матрица, которая поможет вести согласованную политику. Она же броней закроет локальный архив. Если вовремя сбить матрицу, то в мутной воде поймается интересная рыба».

— Його, эта задача мне не по зубам, — сопротивлялась я. — Если бы я прожила в Хартии сто лет…

— Ты не должна бояться! Я не позволю тебе бояться! Это стыдно!

— Знаю. Слышала миллион раз.

— Ты должна делать дело, а сиги помогать… Не наоборот. Объясни им.

— Здесь не Хартия?! Мне не дадут самовольничать на Лунной Базе! Там регламентирован каждый шаг и звук! О чем ты говоришь?

— Я говорю, что ты сможешь…

— Нет, и даже пытаться не буду.

— Теперь удачный момент. Надо сделать это, тогда ты поймешь, зачем идти к Флио. Тогда объяснишь всем…

Его упрямство выводило меня из терпения, но оттого, что я возмущалась, стучала кулаками по столу, а ногами по полу, ничто не менялось. Його был туп и упрям, как стенобитное орудие. Он не воспринимал мои доводы и не оставлял меня в покое ни в кабинете, ни в душе, ни в офисе. Он погнался бы за мной по улице, если бы я решила спастись наверху. Он не стеснялся вытащить меня среди ночи из-под одеяла, чтобы еще раз повторить:

— Ты можешь так сделать. Поди и сделай. Не надо бояться никогда и ничего! Я не позволю тебе бояться!

Його объяснял смысл вещей, которые вне Хартии были мне недоступны. Груда не усвоенной информации давила на психику. Новый срыв был предопределен, и Семен предупреждал, что рецидивы помешательства могут случаться на почве усталости и отчаяния. Меня это пугало больше, чем предстоящая миссия. Утомляло и злило. Потому что «миссии приходят и уходят», потому что «на Флио будет жизнь, а на Земле еще одна миссия». Мне выпал шанс, а я — ничтожество, потому что не верю в удачу.

В день старта на Лунную Базу я была счастлива уже оттого, что сегодня все закончится. Неважно, триумфом или провалом. Я была не в том состоянии, чтобы ставить перед собой сверхзадачи. Я была в состоянии, когда нормальные люди приглашают врача и просят выписать бюллетень. Вместе с врачом, я бы с удовольствием пригласила милиционера, составить протокол на Птицелова. Именно Птицелов явился причиной моего физического расстройства; но, взвесив свои желания и возможности, я решила просто не идти на работу. Выразить лежачий протест, не покидать постель, пока внешний мир не приведет себя в порядок и не определит мне место там, где все спокойно и ясно.

Миша ворвался в модуль с криком: «Что за дела?!» Я не испытала угрызений совести. Радужные пятна шевелились перед глазами, пока Миша вел меня по коридору офиса.

— Клея нанюхалась! — объяснил он Веге и Адаму.

— Прекрасно, — сказал шеф. — Наконец-то все в сборе.

Мы вчетвером уселись в капсулу, загерметизировались, замолчали. От тишины меня развезло еще больше:

— Аленка считает меня трусихой, — сказала я, мужики продолжали молчать. — Вы тоже считаете?

— Я же говорил, — напомнил Миша. — Натурально, занюхала пробку от тюбика.

Вега снял очки и достал из кармана футляр, в котором хранились плевы — гибкие фильтры-накладки для глаз. Он заложил плевы под веки и передал футляр Адаму, который проделал то же самое. Теперь оба гуманоида созерцали мой позор черными глазницами. Более жуткого зрелища нельзя было представить, но мы привыкли. В первый раз, увидев такое, я чуть не упала в обморок, а потом загорелась идеей попугать курс. Как-нибудь, в солнечный день, зайти в аудиторию в зеркальных очках, снять их невзначай при большом стечении народа. Но, приложив плеву к глазу, я не увидела ничего. Только веко распухло и чесалось.

— А нам такие штуки?.. — пошутил Миша.

— А вы обойдетесь, — спокойно ответил шеф, возвращая на нос очки.

Миша-то и подбил меня примерить плеву много лет назад. Только с тех пор мне удалось повзрослеть, ему — нет.

— Посмотри, как им идет, — сказала я. — Красавцы!

Инопланетяне не улыбнулись. Никогда в жизни я не позволила бы себе распустить язык в присутствии шефа, но реальный мир продолжал плавать вокруг, оставляя несуразные очертания, словно я провалилась в фазу, а может, прежняя реальность отказалась сосуществовать со мной на едином уровне бытия.

— Ирка, — шепнул мне на ухо Миша. — Ты, часом, ни того?.. Что-то ты больно это…

— Отстань, маньяк! У меня миссия.

Адам фыркнул и сделал вид, что смотрит в сторону. Куда он смотрел на самом деле, понять было несложно. Я подмигнула ему, как он частенько подмигивал сам… особам женского пола. Адам не шелохнулся.

— Сколько ночей любви я вам задолжала, Михаил Борисович? — спросила я, не спуская глаз с Адама.

— Расслабься, старуха, — ответил Миша. — В моих эротических фантазиях ты все отработала.

Адам сделал над собой усилие… Ни один мускул не дрогнул на его «марсианской» физиономии.

— Я кому-нибудь еще задолжала?

Пауза повисла меж нами. Теперь на меня смотрел шеф. Его взгляд я бы почувствовала на краю света и, скорее, сорвалась бы в бездну, чем выступила против его управляющей матрицы. Тем не менее, эксперимент продолжался: я выступала — они помалкивали. Только Миша легонько щипал меня за локоть.

— Ирка, ты давай кончай… — советовал он.

— Не трошь ее, — сказал Вега.

«Прекрасно, — решила я про себя. — Птицелов мог бы мною гордиться. В этом пространстве теперь я главарь стаи». Миша отодвинулся от меня, как от заразы. Адам до самой Базы не посмел открыть рот. Сам шеф запретил меня «трогать»! Уже тогда я подумала: что-то не то, но не придала значения.