— Нет, — отрезал Його.

— Ты ведь не знаешь, о чем я собираюсь просить! Надо, чтобы кто-то вроде тебя этому человеку раз и навсегда объяснил…

— Нет, — повторил он. — То не человек. Его надо бросить за борт.

Поразительно, как могут совпасть убеждения двух совершенно разных существ. Мишино тайное желание прозвучало бы точно так же. Но, к сожалению, с таким результатом переговоров мне стыдно было вернуться на борт.

— Может быть, если ты скажешь ему, он поверит, что фронов искать бесполезно. Ужас в том, что кроме тебя он не поверит никому.

— Фронов глупо искать, потому что их нет. Говорить о них тоже глупо, потому что флионеры не могут знать. Флионеры ушли из космоса.

— Тогда кто похитил меня из Хартии? — спросила я. — Кто, если не флионеры?

— Такого не было, — ничуть не смутившись, ответил Птицелов.

— Не поняла.

— Событие, о котором ты говоришь… я не знаю.

— Неужели? Может, ты не понял вопроса?

— Я не знаю такого события, — стоял на своем Птицелов.

— Не знаешь? — удивилась я. — А это ты узнаешь? — я показала белое пятно на запястье, которое с годами не затянулось пигментом. Что еще можно было предъявить в доказательство? Только память. Наши с ним общие воспоминания, от которых он с наглой легкостью отказался. — Його, опомнись! — взмолилась я. — Я имею право! Мне уже не семнадцать лет и я пока еще в космосе. Если не флионеры, кто же похитил меня из Хартии и зачем?

Птицелов швырнул в грот последний моток лозы и грозно встал над обрывом.

— То были не флионеры.

— Тогда кто? Не хочешь признаться, что это был ты?

— Не я.

— Интересно, кому до тебя принадлежал корабль? Может, у тебя угнали его?

— Угнали.

— Кто? Скажи мне, по совести, Його, кто мог угнать его? Разве можно его угнать?

— Тот человек, который пришел с Земли… Его надо бросить за борт.

— Я поняла мысль, но мы не об этом человеке сейчас говорим.

— То не человек. Человек не будет искать фронов. Ты не понимаешь.

— Да, не понимаю. Поэтому спрашиваю. Заметь, не о фронах. Я спрашиваю, кто меня похитил? Тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было!

— Что было тогда, того нельзя знать сейчас. Чего нельзя знать, того объяснить нельзя.

— Это почему же?

— Потому что нет органа, которым понять, — сказал он, указывая на мою голову.

— А может быть здесь, — я указала на его загорелую лысину, — нет слов, которыми выразиться? Или слова есть, но нет храбрости?

Птицелов нервно моргнул, но не ответил. Кажется, он начал понимать, что Айра и впрямь мне не копия, что я не убегу от одного слова «поди».

— Молчишь? Не знаешь, что сказать? Правильно делаешь, потому что сказать тебе нечего. Потому что ты лучше меня знаешь, где искать фронов. Каждый флионер это знает, иначе ты не принимал бы меня на дикой скале. Это не вопрос. Вопрос в том, какой ценой Сириус до них доберется. Ты поможешь сделать это или мы будем пробовать сами?

Лицо Птицелова не выразило эмоций, почти как Имо в момент плохого настроения: спокойствие и безразличие ко всему, этакая непроницаемая стена сарая, за которой кустарным способом изготавливается водородная бомба.

— Флионеры не знают фронов, потому что фронов нет, — ответил он. — Их не знает никто. Фроны не живут. За ними нет космоса, только белые планеты. Землянам там быть не надо, флионерам тоже не надо. Там не надо быть никому.

На Флио меня никто не держал, но и не гнал. Миша психовал и выражался на языке Юстина. Сириус приобщался к микрофону с полезными советами, которые должны были помочь заманить на борт Птицелова. Но солнце впадало в ущелье, огромное и красное. Його бросил мне на циновку плащ, видя, что я не собираюсь возвращаться, а также отогнал Айру, которая к вечеру успела меня утомить.

Имо по-прежнему сидел у синего языка плазмы, и что-то плавил на поверхности медальона. Напротив него неподвижно и безмолвно сидел отец. Проводив солнце, я перетащила циновку к ним ближе.

— Можно посмотреть, что ты делаешь?

Имо протянул мне на ладони медальон. В синем свете я разглядела контуры самолета, распластанного христианским крестом. Вокруг него изгибались свастикой четыре звездных рукава, напоминая контур Млечного Пути. Поверх был размечен треугольник с кругом внутри. Если круг превратится в глаз, получится сигирийский символ наблюдаемой цивилизации, который был присвоен Земле раньше, чем на ней возникло человечество. Это был наш обратный билет. Теперь я знала абсолютно точно, что Имо не сдвинется с места, пока не закончит работу.

Утром Миша ультимативно потребовал меня на борт.

— Насладилась рассветом? — злобно спросил он. — А о нас, простых тружениках космоса, не позаботилась?

— Он не согласен на переговоры. И слушать не хочет.

Сириус пришел Мише на помощь:

— Если он не хочет, может, найдется другой флионер? Мы могли бы сами прийти на станцию клана или договориться о встрече на нейтральной территории.

— Вас никто не подпустит к станции. Мне не позволили даже сойти со скалы на равнину. Трап идет только на скалу и управляется местной навигацией. Исключено.

— Допустим… если я хочу просто увидеться с ним, я могу сойти на скалу?

— Нет, Сириус, извини. Трап с чужаком не пройдет даже границу системы. И Птицелова я больше уговаривать не буду, он упрямее, чем Имо.

— Имо не отказывался меня выслушать.

— Потому что на тот момент не имел собственного мнения, а теперь он с отцом заодно.

— Я так и знал! — злорадствовал Миша. — Я сразу сказал, нахрен в это ввязываться? Чтобы Макака развлекалась с папашей, а мы здесь торчали за так… Я ему в почетный эскорт не нанимался!

— Твой акваланг уже пригодился, — напомнила я и пошла в душ.

— Это последний раз, когда меня поимели флионеры! — сказал Миша и пошел за мной. — Ты хоть полетала и все такое… А я тут зачем? Что я делаю в экспедиции, я не понял? Багажники для вас открываю?

— «Полетала» — ты имеешь в виду, без скафандра в космическом вакууме? Или удары током, от которых у меня ожоги по всему телу годами не заживали? Или ты завидуешь тому, что у меня чуть череп не треснул от перегрузок? Уйди сейчас же, дай мне принять душ!

Миша не ушел. Кроме того, его общество дополнилось угрюмой фигурой Сириуса, которую я узнала сквозь полупрозрачное окно душевой кабины. Все время, пока я мылась, они стояли рядом и совещались.

— Что они сделают, если я просто встану в «колокол» рядом с Имо? — спросил Сириус.

— Ничего хорошего, — ответил Миша.

— Можешь обсудить свою проблему с Айрой, — предложила я, — если тебе все равно с кем.

— Разве это моя проблема? — удивился Сир. — Разве она не наша общая? Если вы, конечно, считаете себя землянами.

— Лично я не вижу проблемы, — признался Миша.

— Потому что вас в любой момент примет Блаза, и вам наплевать на несколько миллиардов…

— Да, наплевать! Еще как наплевать! Я же не презираю весь мир за то, что ему наплевать на меня!

— Не сравнивайте ваши возможности, Михаил Борисович, с возможностями обычного человека. То, что вам дано Богом, отнюдь не ваша заслуга. Это скорее налагает ответственность, нежели дает права.

Я ушла, чтобы не слышать их, но дебаты переместились в мой сегмент.

— Что Айра?! — возмущался Сириус. — Айра ребенок. Вот, если бы отстегнуть ходовую часть от «Марсиона»… Мы бы за сутки достигли Флио. Не будут же они стрелять в нас, в конце концов!

— Э… — возражал Миша. — Причем тут мой «Марсион»? Хочешь проверить, лети сам. Лети на автономном движке скафандра. Лет за двадцать доберешься.

— Наверно, я так и сделаю, — ответил Сириус и пошел к себе.

Миша пошел за ним. У него было настроение поругаться с Сиром. В этом удовольствии он не мог себе отказать.

Имо вернулся вскоре. Булочку проведать, взять кое-что из инструментов. На нас, выстроившихся парадом, он внимания не обратил. Ну, как же! Теперь у него на шее висело целых два медальона, он стал дважды командиром корабля, который приобрел способность совершить обратный бросок. Джон уловил разницу раньше всех: