— Прикидывалась астероидом, — доложил Миша. — Так маскировалась, что астрофизики не засекли аномалий. Я рассчитал примерный объем багажника, думаю, «Марсион» войдет туда целиком, если понять, как он открывается.

— А если не понять?

— Тогда я вам не завидую, братцы. Грузить придется вручную, — он обернулся к Сиру. — Что молчишь, батюшка? Укачало в дороге?

— Кислорода мало, чтобы болтать, — ответил Сириус.

С кислородом на транспортных узлах действительно было туго, лучше было надеть маску… тем, у кого она есть. Или предложить тем, у кого нет. Еще лучше сказать спасибо диспетчеру, который выгрузил нас на кислородной палубе, хоть и не обязан был этого делать.

— Все-таки мне хотелось бы знать, где Имо?

— Разве он скажет? — Миша набрал код коммутатора. — Я его спросил: «Где ты?» Он сказал: «Здесь». Я спросил: «Зачем?» Он сказал: «Надо». Сейчас будешь сама разбираться. Але! Макака чумазая! — обратился он к командиру корабля. — Говори матери, где ты есть! Мать волнуется, батьке Сиру воздуха не хватает высказать все, что он думает о тебе. О! Слыхала? — Миша добавил громкости на динамик. — Где, ты сказал?

— Здесь, — услышала я спокойный голос.

— Ну, что я говорил?! Здесь это где, я тебя спрашиваю?

— Открой глаза и увидишь.

Если бы контейнер не заслонял обзор, мы бы конечно увидели, что в конце коридора открыта площадка подъемника. На ней сидит Джон и держит Булку в кислородном пакете. Имо держал ногой площадку, чтобы она не плавала между этажами. В руках у Имо были маски, приготовленные для нас, как напоминание, что кислородные ванны в Андромеде могут позволить себе только очень богатые люди.

— Что? — спросил Имо, видя Мишину недовольную гримасу.

— Едем, едем! Шевелись! Время — деньги! — оживился Миша. — А то без багажа полетим.

«Еще не факт, что полетим», — подумала я, но вслух не сказала.

Лифт опускался в траповый отсек станции. Корабль Птицелова мог совершить Вселенскую кругосветку, пока площадка спотыкалась об этажи. Палубы сначала впечатляли своей пустотой и простором, потом от них зарябило в глазах. Лифт застопорился в круглом зале. Точнее, Имо прижал его стальной подошвой ботинка. Стеной вокруг стояли закрытые порты-приемники. Только одна дверь зияла космической чернотой.

— Узнаешь? — зачем-то спросил Миша.

Глупее вопроса нельзя было придумать. Как же не узнать, если это был единственный открытый трап. Вдобавок, возле него были сложены наши коробки. Он думал, я испугаюсь? Мне было все равно. Я не узнала трапа, но успокоилась. Конечно, если бы на месте болтливого Миши стоял флионер, молчаливый и желтоглазый, мне было бы еще спокойнее. Я не узнала ничего, но именно сейчас почувствовала, что скучаю по Птицелову. Что скучала все эти годы, питая к нему странные чувства, которые затруднялась себе объяснить. Когда он был, мне хотелось от него бежать; когда отсутствовал, мне его не хватало; когда он исчез, я готова была смириться с этим, но до сих пор не смирилась. В отсеке стоял мрак и почти космический холод, а из трапа веяло теплом. В отсеке невозможно было дышать без маски, а над трапом мигал индикатор воздушного фона, соответствующий землянам и флионерам, как расам схожим по среде обитания. В отсеке колени гнулись, и шея болела от гравитации — в трапе корабля Птицелова она была почти лунной. Можно было допрыгнуть до потолка, как я это делала в юные годы, перед тем, как наступала полная невесомость. Теперь мне было прилично за сорок. В понятии нового поколения, мне пора было работать мумией, а не искать космических приключений.

— Вы, сударыня, намерены сегодня зайти на борт? — спросил Миша. — Или намерены предаваться воспоминаниям? Время!

— Отвяжись, — попросила я и вошла в темноту.

Следом вошел Имо, которого в тех воспоминаниях не было. Его не должно было быть даже после. Присутствие Имо мешало мне сбросить двадцать лет, но пока я думала, как остаться наедине с его отцом, контур замкнулся и открылся в другой мир, завернутый круглым коридором вокруг двигательного отсека.

Имо вошел, как к себе домой. Его поведение говорило о том, что он бывал здесь не раз и не два. В доказательство я подняла с пола обрывок журнала и собралась предъявить ему в качестве улики, но заметила, что журнал старше Имо. Бумага, на которой он напечатан, с тех пор должна была истлеть. Я сама брала его в дорогу и собственными руками вырвала лист, потому что увидела в рекламе название знакомой улицы. Вырвала и выбросила, чтобы не плакать. Итак, вся дорога к Флио была полита моими слезами. Надо мной не сжалился ни шеф, ни Птицелов. Даже Миша в предвкушении потирал руки, он рассчитывал по мокрому следу в космосе установить координату пропавшей цивилизации.

— Имо! — крикнула я в пустоту. — Где ты? — и пошла по отсекам, в надежде найти еще что-нибудь с тех времен.

В сегменте, где меня терзала бессонница, валялась подушка. Корабль был пустой, свет — мягкий и ровный, стены — шершавые. Имо стоял у стены, на которой серой краской было написано сегодняшнее число, месяц, год.

— И здесь стенку испачкал!

— Это не я.

— А кто?

Имо пожал плечами. Действительно, почерк был размашист, неаккуратен. Имо так не писал.

— Как это понимать?

Он еще раз пожал плечами.

— Твоя же краска.

— Моя, — согласился он.

— А чей почерк?

— Эй, на борту! — раздался встревоженный Мишин голос в наушнике. — Вы живы? Если живы, тогда где трап?

Мишин биопаспорт трап принимать не хотел. Пропускные коды Джона и Сириуса вошли сразу, Мишин не шел ни в какую. Автомат упорно выплевывал его из ячейки. Представить не могла, что кодировщик трапа умеет отказываться от пассажира, сам выбирает, кого принять. Это противоречило логике также, как цифры на стене. Я спросила у Миши совет, он не поверил:

— Ты нарочно не хочешь пустить меня на борт. Дай Макаке паспорт и отойди!

«Вот же дурень», — подумала я и попросила Имо убедиться: машина сама не хочет пускать Мишу. Именно машина, а не мое подспудное желание. Имо поступил проще — вставил паспорт в ячейку, прижал ладонью и не позволил выплюнуть его до тех пор, пока трап не усвоил: Мишу пустить придется, Мишу мы не бросим одного в Андромеде. В ячейке вспыхнул зеленый свет, потом послышался треск. «Плохи дела», — решила я, но у Имо хватило сил перебороть автомат, и Миша незамедлительно возник на борту.

— У… холера! — сказал он, осматривая интерьер. Он прошелся по кольцу коридора и вернулся в исходную точку. — Что еще за технические новости?

— Наверно, машина тебя боится.

— Меня все машины боятся, но заподляны пока не кидали.

— Здесь еще одна загадка, — сказала я и подвела его к цифрам. — Как будто нас кто-то встречает?

— Макака, — догадался Миша.

— Нет, не Макака!

Миша махнул рукой. Двигательный отсек интересовал его куда больше.

Джон с Сириусом носили коробки, которые любовно назывались «ручной кладью» и захламляли траповую палубу до потолка. Имо ушел, не объяснившись. Появился и снова пропал. Миша перестал отзываться. Сначала я думала, что он увязался за Имо, потом нашла его внутри двигателя, озадаченно стоящего между герметичных тумб, которые когда-то напомнили мне кладбищенский мрамор.

— Что ты делаешь? — испугалась я. — Без защиты здесь находиться нельзя!

— Движок в дохлом режиме, — ответил Миша и поднял глаза на потолок. — Что-то я не воткнулся, — сказал он растерянно. — Ну-ка, иди сюда.

— Поищи дурочку. Я жить хочу.

— Говорю тебе, машина не на ходу. Не исключено, что это имитация. Иди, елки зеленые, я знаю этот тип движка. Сто раз видел такие. Иди, посмотри. Ты уверена, что другого двигателя нет?

— Чем тебе этот плох?

— Нет, штука борзая… Если от Магелланова до Андромеды вполне годится. Но сектор Кольца такая «кастрюля» своим фарватером идет лет двести. При благоприятной астродинамике — пятьдесят.

— Ошибаешься.

— Ирка, не морочь мне голову. Это тот самый корабль? — он еще раз посмотрел вверх. — Я же знаю принцип работы такой машины. У нее естественный предел скорости. Даже если пойдем на пределе, не перекроем скорость Кольца. Фуфло подсунули.