Сначала Юстин обитал в Володином гараже, потом в офисной гостинице, потом упал духом. Володя уже не составлял компанию для пьянки, а в офисе Юстину не наливали. Он только слонялся по кабинетам, матерился и мешал работать, пока шеф не поместил его в свободный модуль, где старик совсем заскучал:

— Хоть бы в тюрягу посадил, — ругался он. — Там хоть знаешь, за че сел. Из тюряги хоть выйти можно.

— Придумай сам, как и где жить, — предложил ему шеф. — Выпустить тебя наверх без присмотра я не могу, болтуна и алкоголика. Не имею права.

Юстин решил, и шеф позвал меня для беседы.

— Он хочет поселиться у тебя, — сообщил шеф. — Согласен спать в саду, в гамаке. Потерпишь его немного?

— Что ж делать? — ответила я. — Потерплю.

Я освободила чулан, где когда-то прекрасно квартировал Сириус, разместила там шкаф и кровать. Юстин стал жить в моем модуле и, в общем-то, не мешал, даже работал в саду, пока сад ему не наскучил. Заодно ему наскучил модуль вместе с его обитателями и посетителями. Однажды мы поцапались:

— Ты нарочно меня в чулан заселила, — упрекал Юстин. — Вот ты как меня уважаешь!

— Твой чулан больше моего рабочего кабинета!

— Там ни одного хреновенького оконца!

— А где ты видел окна в моей комнате? Ты в модуле видел хоть одно окно?

— Все равно у тебя по-людски, а у меня — сучья конура!

— Потому что я делаю уборку и не складываю бутылки под кровать! Может, тебе Гуму нанять горничной? Восемь квадратных метров пропылесосить не можешь!

— Ты нарочно поселила меня в чулан! Хотела меня унизить! Указать, где мое место!

— Ладно, давай меняться. Живи в моей комнате, — согласилась я, привела в порядок чулан и поселилась там, но когда Юстин, приняв на грудь, свалился ко мне в постель, решила — хватит, и переехала в комнату к детям, а оттуда в верхний дом, куда Юстин, по счастью, доступа не имел.

Сначала он злорадствовал и размещался по территории модуля, потом опять на меня обиделся. Он обнаглел до того, что стал угрожать голодовкой, если я раз в день не буду спускаться вниз, чтобы приготовить ему горячее. Я терпела это ради одного удовольствия, посмотреть, что с ним сделает Миша, когда вернется с «Марсиона». Возвращение затягивалось. От этого ожидание становилось еще волнительнее.

В первый же день Миша вышвырнул Юстина прочь вместе с пожитками и организовал генеральную уборку.

— Куда я его дену? — растерялся шеф.

— Куда хочешь! — ответил Миша. — Можешь отправить на Блазу родственникам в качестве сувенира.

— Только на Блазе его не хватало!

— Зато Ирке он нужен позарез! Как она раньше без него обходилась?

Вопрос местожительства Юстина Миша решил сам. Сначала он выяснил, где у нас самая дальняя лифтовая отводка на территории России, потом произвел разведку с орбиты на предмет заброшенного села, максимально удаленного от очагов цивилизации. Затем он пошел в местный сельсовет и купил за бесценок относительно крепкий дом. Туда и был десантирован Юстин на пожизненное поселение.

Деревню окружали леса с дичью, ягодами и грибами, болота с клюкой, озера с рыбой. К дому прилагался участок в четыре гектара. Ближайший лифт находился в гараже, в окрестностях райцентра, куда мы перегнали старый Аленин джип, и стали возить Юстину спички, соль и крупу. Остальное, по мнению Миши, он должен был добыть и вырастить сам. Только голодной весной Юстин съел картошку, предназначенную для посадки. А вслед за ней сварил кашу из семян фасоли и огурцов. Мише он объяснил, что земля в здешних краях неплодородная, никак не годится для выращивания сельскохозяйственных культур. Понятное дело, мужики в разговоре между собой выражались так, что держись за забор. Я же, для экономии многоточий, позволю себе передать суть:

— Если дело в земле, — сказал Миша, — я пригоню тебе с фермы трактор коровьих фекалий.

— Вот как ты меня уважаешь, — ответил Юстин. — Фекалий!.. Мало того, что я без провианта, теперь и по уши в фекалиях буду?

Что делать? Мы стали возить Юстину еду, потому что так было спокойнее. Сам же Юстин не доставлял себе труд даже чистить картошку. Он ел ее с мундиром и пуговицами; дробил протезом не сваренные макароны и матерился. Когда мы приезжали, он материл нас. Когда не приезжали — материл пустую дорогу. Когда дождь размывал дорогу — материл дождь, когда выглядывало солнце, Юстин материл солнце.

Шло время, дороги размывало все больше. Однажды джип увяз в грязи всеми колесами. Миша психанул и решил гуманитарную помощь прекратить, посмотреть, что будет. Он перешел на орбитальное наблюдение: «За грибами побёг… — радостно докладывал Миша. — Глянь-ка, теперь косу точит. Никак, сена решил накосить для соседского мерина. Ага… выменял где-то яиц на старые сапоги». Юстин слишком бодро перемещался в окрестностях, чтобы в ближайшее время доставить нам похоронные хлопоты. Мы расслабились, но однажды шеф намекнул, что неплохо бы съездить, что некрасиво как-то получается. Мы опять нагрузили джип продуктами, прибыли на место и застали разительные перемены.

Во-первых, у Юстина наладилась личная жизнь. Точнее, возобновилась, так как в нашем обществе он не решался надуть «Мариванну». Во-вторых, угодья вокруг дома оказались засеяны; и, в-третьих, в гостиной Юстина появился изощренный самогонный аппарат немалой мощности. Все прочие помещения превратились в склад запчастей к нему и в хранилище пустой тары. На окнах появились железные решетки, на двери замок, величиной с тракторное колесо, и окошко с расписанием приема заказов и выдачи продукта, потому что все окрестные дома заселили алкоголики, — сизые носы проклюнулись по весне невесть откуда. Наверно жители окрестных городов избавились от семейных обуз, вывезли их в лоно природы, где они стали постоянными клиентами Юстина. Кто мог, платил наличкой и натурой, кто не мог — отрабатывал барщину. Юстин поил всех, поил часто и дешево. Теперь у него было все: грибы приходили из леса уже маринованными, рыба выпрыгивала из озера и вялилась сама, в чулане висел настоящий окорок. Юстину поправили забор и построили баньку. Он принимал и угощал нас, как родных, собирался попарить с березовым веником, но мы оказались не готовы к такому повороту событий. Тем более, что на стенке предбанника Миша нашел странный чертеж, сделанный мелом на обломке школьной доски. Меня он уверял, что это схема работы двигателя сигирийских «тарелок». Впрочем, может быть, Мише померещилось спьяну. В тот раз он оценил не только образ жизни бывшего коллеги, но и качество напитка, благодаря которому эта жизнь невероятно преобразилась. Миша оценил его так высоко, что мне пришлось волочь на себе до машины девяносто килограмм его полуживого веса.

Про чертеж мы забыли, не стали волновать шефа. Просто Юстин был человеком незаурядным, до конца не понятым. Даже до середины не понятым, в том числе самим собой. Может быть, ему, как Адаму, было тесно жить на Земле. Только в отличие от Адама, некуда было деться.

Ксюша вежливо дождалась, когда я закончу предаваться воспоминаниям, поливая клумбы, и замечу ее. Подошла, огляделась, словно опасалась слежки.

— Ирина Александровна, вы знаете, сколько на Земле таких же Секториумов, как наш? — спросила она.

— Думаю, мы единственные, — растерялась я. — Хотя, если честно, никогда об этом не думала.

— Не будете смеяться, если я вам кое-что покажу?

Она была напугана. Не представляю, какое зрелище могло напугать такого храброго человечка, как наша Ксю. Я пригласила ее в комнату.

— Можно, покажу на вашем экране? Только обещайте, что не расскажете Борисычу.

Она вошла в сеть, развернула сектор, где хранила личные файлы, мигнул глазок почтового ящика и на экран пошел текст:

«Куда ты пропала, радость?»

— Видите?

«Поговори со мной. Ты обиделась? Не хочешь общаться?» — обычный сетевой треп.

— Что тебя напугало?

— Он покойник. Я общаюсь с мертвым человеком. Как это может быть? Наверно Судный День настал, если мертвецы возвращаются?

— С чего ты взяла, что он умер?