— Ничего себе шуточки! — удивился Миша. — Кто это, интересно? Что за шутник завелся в конторе? Быть не может, — он обернулся ко мне, — если только Славабогувич не вернулся?

— Может, и вернулся. Почему сразу Славабогувич?

— Вернулся или нет? — сердито спросил Миша.

— Могу сказать тебе одно: я не знаю, кто это сделал.

— Зато я знаю! — заявил он. — Тысяча чертей ему в задницу! Убью, гада! — и, грозно потрясая рулоном, понесся к лифту. — Убью!!! — повторил он, прежде чем в офисе опять стало тихо.

На моей памяти это был второй случай, когда жизни Адама на Земле угрожала реальная опасность. Первый раз с таким же решительным намерением убить к нему отправился шеф, только потрясая газетой. Увесистой английской газетой, на первой полосе которой была фотография фермерского поля с таинственными кругами, которые ужасно возбуждали уфологов. Да ладно бы один круг. Вся территория посева по периметру была оформлена орнаментом таинственных кругов так виртуозно, что автора можно было упрекнуть в чем угодно, только не в отсутствии художественного вкуса.

В те времена шеф имел вредную привычку читать по утрам прессу на всех доступных ему языках. Английский Вега знал лучше, чем русский, тем не менее, не стал тратить время на статью. О происхождении орнамента он знал больше любого журналиста. Свидетели решили, что Адаму конец. Если, по счастливой случайности, он не будет убит ударом газеты по лбу, то уж точно будет уволен и выстрелен с Земли в созвездие Кузькиной Матери.

Свидетели успели предупредить Адама по телефону, а Адам успел выпрыгнуть из окна своей дачи, перемахнуть через забор и укрыться в придорожной канаве.

Вероятно, местное население не увидело в этом ничего такого. Вокруг хижины Адама всегда происходили странные вещи. Там он входил в образ человека, и ему требовались соответствующие декорации: пьяная драка у калитки и разломанный мотоцикл в сарае. Домик находился в дачном поселке, поэтому массовка была, как положено: бомжи, братки да заблудившиеся туристы. Адаму нравилась такая жизнь, за что он регулярно получал то в глаз, то в челюсть, и не собирался менять ни жилья, ни компании. Только в тот день, увидев на своем заборе шефа, он, вероятно, догадался, что дело дрянь. Выпрыгнул из канавы и пустился, куда глаза глядят.

По легенде, шеф шел по следу, как полицейский бульдог. Адаму некуда было деться, он выбежал на ржаное поле, где во всей красе предстал свирепому оку начальника. По той же легенде, оба гуманоида до ночи вытаптывали посев. Поле стало похоже на место брачных игрищ тиранозавров.

— Это не я, — кричал Адам! — Мамой клянусь, не я!

Шеф продолжал преследовать его, потому что знал, у Адама Славабогувича в помине нет никакой мамы. Еще лучше шеф знал почерк нижних силовых полей своей летучей машины и никогда не питал иллюзий насчет благоразумия подчиненных.

Ржаное поле было приведено в непотребный вид, но никто не заподозрил инопланетян, и не стал фотографировать с самолета. Ничего художественного в этом зрелище не было.

По старой дружбе мне захотелось и теперь предостеречь Адама, но я забыла его номер, и с автонабора он давно был снят.

— Адам вернулся? — спросил меня Джон.

— Боюсь, что да.

— Он всегда так шутит?

— Когда башкой стукнется, — ответил Имо.

— Придется терпеть, если хотите работать с ФД, — сказала я, и дети сделали вид, что проблемы родителей их не волнуют.

Неизвестно чем закончилось выяснение отношений между Мишей и Адамом. Они оба пропали до утра. Они пропали бы на больший срок, если бы Ксения опять не напортачила с корректировкой орбиты.

— Твоя дочь задалась целью поссорить Китай с Америкой, — сообщил Мише шеф.

На этот раз в американский спутник врезался кусок космического мусора с надписью «сделано в Китае», на котором Миша установил следящий глазок и поднял на орбиту, нехарактерную для предметов такого типа. Двадцать лет назад никто в конторе не обратил бы внимание, но Лунная База предупредила: человечество подрастает и начинает кое-что понимать в инопланетных технологиях. Секториум, в свою очередь, изменил политику в отношении земного прогресса. Миша перестал контролировать космические экспедиции и заботился только о сохранности оборудования. Он наблюдал, как другие миссии, пришедшие сюда в последние годы, пробиваются нашим путем, совершая наши ошибки. «Если они опять полезут на Марс, — предупреждал Миша, — я здесь ни при чем! Нечего на меня смотреть, мне все равно не стыдно!»

Ксюхе перестало быть стыдно после второго испорченного радара:

— Будут в следующий раз думать о защите корпуса, — заявила она, но Миша взялся расстыковать объекты. Тем более что «глазок» зависал как раз над монастырем.

— Есть два варианта решения проблемы, — обучал он Ксю. — Первый: отбить его импульсом, но тогда сдвинется орбита спутника, и НАСА будет заниматься этим вопросом. Или второй: развернуть радар вместе со спутником, чтобы восстановить обзор, и стабилизировать. Но тогда НАСА тем более будет заниматься…

— Будут разворачивать спутник обратно? — догадалась Ксюха.

— Разумеется.

— Тогда лучше сдвинуть орбиту. Пусть думают, что метеорит.

— Посмотри на схему, — сердился Миша. — Может метеорит подлететь с такого угла? Прежде чем говорить, думать надо, — он открыл перед ученицей каталог американских спутников. — Ну-ка, определяй его тип и назначение. Вид, класс, срок службы…

— Да ну, Борисыч! — канючила Ксю.

— Скоро она поссорит нас с Лунным братством, — сообщил Миша шефу. — Если в Галактике из-за этой куклы начнется война, я здесь ни при чем. Ты притащил ее на работу.

Под Мишиным руководством Ксения справилась, и показала нам перекопанную коробку монастыря сквозь пелену облачного балтийского неба.

— Узнаете? — спросила она. — Если опустить зонд, мы точно узнаем, есть ли на территории люди.

Но у Миши было настроение поработать.

— Как надо опускать зонд, чтобы на него не сбежались зеваки? — спросил он свою ученицу, и та смутилась в предчувствии «незачета». — Иди, погуляй, — сказал он и сам сел за компьютер.

Ему на помощь пришел Антон. Шеф вызвал его, как специалиста по геологии и ландшафтам, чтобы тот проанализировал древние отложения. Шеф подозревал на глубине поселение первопроходцев — ровесников черепа, который до сих пор украшал его кабинет.

Вместе с Антоном приехал Этьен, сдать материал, отснятый им для сигирийских нужд. На человечество Этьен уже не работал, наверно разучился держать в руках камеру. В кабинете стало не протолкнуться, но я влезла, чтобы поздороваться с французами.

Антон перебрался в Париж, как только стал работать в Секториуме. Сначала он арендовал мансарду в доме Этьена, потом они вдвоем съехали в пригород, стали жить единым хозяйством, обзавелись лифтом и модулем на двоих, что дало Мише повод для пошлых шуточек. Иной раз, обидных. На одну из вечеринок Миша откровенно явился в голубом галстуке, сел напротив двух товарищей и стал всем своим видом демонстрировать осведомленность. Его не побили только потому, что шеф до сих пор никого не освободил от обязанности терпеть Мишу во всех его безобразных проявлениях.

Подготовка к экспедиции проходила в той же узкой Мишиной комнатушке, отвоеванной у холла. Попытки перенести совещание в компьютерную ничем не увенчались. Миша лип к своему рабочему месту, все остальные — к Мише. В его кабинете сидели на шкафах и на тумбах, даже на старом принтере, который давно следовало сдать в Политехнический музей. Адам присоединился к нам в последний момент. Для него осталось лишь место на пороге.

Адам выглядел так, словно с утра отработал спектакль: он уже стоял на ногах, мог внятно говорить и воспринимать речь, но взгляд его блуждал, и лицо казалось мертвецки бледным. Он был одет в старую проклепанную косуху, кожаные штаны и сапоги, вышедшие из моды в конце восьмидесятых: не то рокер на пенсии, не то байкер в отставке. А может, просто забыл, что такое мода, — некогда определяющее понятие своего бытия. Зато догадался перекрасить волосы из сине-черного в каштановый, характерный оттенок землян, и припустил седины. Мне всегда было интересно, какими красителями он пользуется, а с годами особенно.