Поскольку сон теперь занимал меньше времени, день каждого человека увеличился. Важно и то, что сон все большего количества людей приобретал цельность. Начиная с конца XVII века, благодаря тому что спать стали ложиться позже и освещение улучшилось, сон, поделенный на части, в крупных и малых городах постепенно, сначала среди зажиточных семей, затем среди прочих социальных слоев, утрачивал свою обыденность. Более интенсивное использование искусственного освещения как в доме, так и вне дома изменило согласно возрасту суточные ритмы человека. К середине XIX века — видимо, только у тех, кому было недоступно достаточное освещение, — сон по-прежнему делился на части, особенно когда приходилось рано ложиться спать. Например, выходец из рабочей среды, автор сочинения «Великий грязнуля» (The Great Unwashed; 1868), отмечал, что ночью, когда улицы города еще находились «в состоянии относительной суеты», рабочие, которые должны были «вставать ранним утром», «уже спали первым сном». Соответственно изменилась и значимость ночных сновидений. Как правило, промежуток бодрствования уже не был занят обдумыванием приснившегося ночью. С переходом к более крепкому и непрерывному сну все больше людей теряли связь со своими сновидениями и, как следствие, утрачивали повод для глубочайших душевных волнений. Мало иронии в том, что, превратив ночь в день, современная технология помогла преградить путь человеческой душе. Очень вероятно, что это было самой серьезной потерей, по словам старинного поэта, «уничтожившей наш первый сон и обманувшей наши мечты и фантазии»²³.

По крайней мере несколько главных городов противились усовершенствованию искусственного освещения. В Риме папа Григорий XVI (1765–1846), руководствуясь неожиданным поворотом логики, запретил уличные фонари, дабы простой люд не мог воспользоваться их светом для разжигания бунта. Возражение против освещения прозвучало и в Кёльне, который, как объявил один из посетителей в 1801 году, «отстал по меньшей мере на два века от остальной Германии в развитии искусств и наук». Kolnische Zeitung в 1819 году опубликовала список аргументов, включавший в себя утверждение, что лампы противоречат «Божественному замыслу мироздания», предопределившему «темноту в ночное время». В Англии, чтобы сэкономить деньги, такие провинциальные центры, как Шеффилд, Лестер и Норидж, в 1820-е годы по-прежнему откладывали на потом освещение улиц «темными ночами»²⁵. Даже в городах, снабженных газом, это происходило не везде. Центральные бульвары, как и торговые районы, и зоны проживания зажиточных классов, имели большую вероятность получить светильники. Искусственное освещение стало и символом, и определяющим фактором городской дифференциации. Многочисленные отдаленные переулки, боковые улицы и аллеи были по-прежнему лишены общественного освещения. Писатель вспоминал о своем детстве в Берлине: «Стоило сделать шаг на боковые улицы, и вы ощущали, что вернулись в прошедшие столетия». Со своей стороны, низшие классы в плохо освещенных многонаселенных районах чувствовали себя изолированными от основных городских магистралей и зон проживания более богатых людей. Хотя их предки когда-то слонялись по городам, как им заблагорассудится, удерживая ночное господство над обширными территориями, бедняки все более сосредоточивались в неосвещенных районах, подверженных разгулу преступности, как показано на гравюрах Гюстава Доре, изобразившего лондонские трущобы. «За пределами цивилизации», — заметил в середине века богатый житель Нью-Йорка, говоря об убогих окрестностях²⁶.

Примечательно, что во время вспыхивавших порой городских беспорядков в первую очередь страдали уличные фонари. В противоположность папским опасениям, свет был другом установленного порядка. По тактическим и символическим причинам именно этот инструмент правительственного надзора подвергся разрушениям от Милана до Гётеборга. Посвященный Парижу периода революции 1830 года знаменитый роман Виктора Гюго «Отверженные» (1862) содержит главу, названную «Уличный мальчишка — враг освещения» и демонстрирующую технику битья фонарей сиротой Гаврошем в буржуазных районах. «Вместе с reverberes[96], — говорилось в сообщении о первой ночи Июльской революции, — были уничтожены все прочие символы предательской королевской власти». Подобное рассказывал очевидец и о революции 1848 года в Вене: «Множество людей, в основном низших сословий, собрались на Гласисе, били газовые фонари, рушили фонарные столбы… Из труб шел газ и вырывались гигантские красные столбы огня»²⁷.

Несмотря на эффектность данного зрелища, оно не было последним вздохом сопротивления современному освещению. На протяжении большей части XIX века темнота встречала гостеприимный прием в сельской местности, где сохранялись крупные очаги деревенского фундаментализма, враждебно настроенного к развитию торговли, транспорта и средств сообщения. Там усилия, направленные на модернизацию, время от времени сдерживались или возрастали, чтобы по меньшей мере приспособиться к деревенским обычаям. В целях поддержания рабочей дисциплины на ланкаширской хлопкопрядильной фабрике в 1830-е годы было заведено во время ночной смены выставлять на обозрение изображения привидений, чтобы не позволить малолетним работникам уснуть. Для искусственного освещения деревенские семьи продолжали использовать сальные свечи, свечи с фитилем из сердцевины ситника и масляные лампы. Так западнойоркширская деревня Падсей избежала «грубого вторжения» «бесцеремонных людей», чем в 1887 году хвастался один из местных жителей. «Там нет газа, нет уличных фонарей и очень мало света в домах». Европейская сельская местность, по-прежнему таинственная и непредсказуемая, оставалась миром фей и сказок у камина, браконьерства и озорства. «Тогда на улицах не было газа, — вспоминал стаффордширский работник текстильной мануфактуры в 1892 году. — Это средство против шалостей и призраков тогда еще не вошло в разряд доступных ресурсов цивилизации»²⁸.

К концу века газ, а затем и электричество вместе с другими чудесами современности неуклонно меняли сельские территории. Ко времени Первой мировой войны, если не раньше, деревни незаметно изжили в себе многие остатки традиционной жизни. Так, саррейский колесный мастер Джордж Стёрт в своей небольшой классической работе «Преображение деревни» (Change in the Village; 1912) описал, как «издающие ужасные звуки» машины, «новые придорожные фонари» и «горящие окна домов» нарушали «потаенные глубины темноты». Там же Стёрт упомянул о своем «первом сне», хотя и это уйдет в прошлое²⁹.

Сегодня мы живем в эпоху динамично развивающейся культуры, для которой характерно повсеместное распространение электрического света — как внутри и снаружи домов, так и в любых сферах деятельности. Никогда раньше в нашей повседневной жизни мы настолько не зависели от искусственного освещения, возможно главного символа современного прогресса. Помимо того что вечер является счастливым обладателем круглосуточно работающих телевидения и радио, открытых двадцать четыре часа станций обслуживания и супермаркетов, он стал основным временем занятости для растущего сегмента западной рабочей силы, не говоря уже о миллионах совместителей. Темнота остается самым большим препятствием для расширения торговли. Изречение Томаса Эдисона «Поместите неразвитого человека в среду с искусственным освещением, и он станет лучше» касается как ночи, так и дня. В Европе и Северной Америке нет недостатка в столичных территориях, объявивших се-бя «двадцатичетырехчасовыми» городамй. Неудивительно, что сон тоже пал жертвой торопливого темпа и плотного расписания современной жизни. В Соединенных Штатах сегодня, наверное, 30 процентов взрослого населения ночью спит в среднем шесть или менее часов, и эта доля возрастает, поскольку все больше людей продлевают часы своей работы. Сну многих подростков, пренебрегающих им как напрасной тратой времени, наносят вред телевидение, компьютеры и другие средства сенсорного воздействия. Между тем армия Соединенных Штатов, добиваясь преимущества на поле сражения, инициировала изучение способов поддержания у солдат состояния бодрствования на период протяженностью до семи дней³⁰.