Во многих регионах вполне привычным делом для женщин было собираться у соседей, взяв с собой прялки и веретена. В некоторых частях Франции специально для этих целей каждую зиму строили времянки, называемые «маленькие укрытия» (ecrignes). По описанию, сделанному в XVI веке Этьеном Табуро, некоторые из них, как, например, в Бургундии, по размерам едва превосходили палатку. Слишком бедные, чтобы обеспечить своим дочерям очаг, у которого можно прясть, виноделы использовали колья и возводили на улице небольшие «хижины», обложенные навозом и глиной, «так хорошо перемешанными, что стены становились непроницаемыми». Согласно более позднему свидетельству, в Шампани ecrignes, напротив, представляли собой «дома, вырытые под землей», и они тоже покрывались навозом. Лампа, принесенная одной из женщин, висела посредине. «Каждая приходит, неся свою прялку и веретено, скрестив обе руки на фартуке, в котором сложен набор необходимых принадлежностей, входит торопливо и усаживается на свое место»⁶³.

Такие посиделки позволяли женщинам работать и общаться без мужчин. В течение дня подобные встречи были ограничены — пути женщин могли пересекаться на рынке, возле колодца или на общинных мероприятиях вроде крестин и поминок. Прядильные вечера способствовали возникновению долгих, часто очень бурных разговоров. Среди оживленного подшучивания, болтовни и пения женщины обменивались новостями. «Зимняя ночь — для чаши сплетен», — считал Николас Бретон. По свидетельству другого современника, там «делились сокровенным о детях, родне, соседях, о льне и пряже; о гусях, утках, курах и яйцах; о сбивании сыра и масла и, вероятно, знали, что сказать и о скисшем молоке, и о больной корове, поскольку причины всех несчастий крылись в деяниях злобной соседки». Слухи и сплетни формировали местные представления о людях и событиях. Рядовые женщины посредством одних лишь разговоров оказывали на жизнь общины большое влияние, которое не зависело от установленной официально власти мужчин. «Слова — удел женщин, дела же — мужчин» — утверждала итальянская пословица⁶⁴.

Не менее важной для женщин была эмоциональная поддержка, оказываемая своим подругам по вечернему труду, ведь женское сочувствие представляло собой желанный противовес патриархальным устоям. Известно, что «многие камни, долго и тяжко лежавшие на сердце, были сброшены» с помощью «истолкований, объяснений, знаний и опыта присутствующих на посиделках женщин». Вдохновленные рассказами о деяниях библейских героинь, таких как Юдифь и Эсфирь, женщины обменивались практическими советами, в том числе делились магическими заклинаниями, приносящими семейное счастье. Среди откровений, изложенных в книге XV века «Евангелия от веретен» (Les Evangiles des Quenouille»), было заклинание для смягчения жестокого нрава мужей. С другой стороны, жены, склонные к мести, могли прибегнуть к такой формуле из сборника:

«Случись так, что женщина ночью до третьих петухов встанет, чтобы помочиться, и перешагнет через мужа, да будет вам известно, что, если какие-то из его членов одеревенели, они никогда не расслабятся, если она не вернется на свое место тем же путем». Женщины также узнавали, как отгонять демонов и способствовать зачатию: ночью, если хотелось родить девочку, утром — если мальчика⁶⁵.

Такие «рассадники непослушания» доставляли мужчинам беспокойство. В XVI веке итальянский моралист бранил женщин за то, что они «весь вечер пересказывали грязные истории», а один немецкий писатель подметил «ревность мужчин, когда их верные половины покидали родные стены». Кроме того, прядильные вечера в силу самой своей природы разжигали страх перед шабашами ведьм. Некоторые общины пытались — впрочем, тщетно — запретить подобные «скандальные» сборища. И при этом явившиеся незваными мужчины рисковали, что их строго отчитают и даже побьют. В1759 году подмастерье Конрад Хюгель, явившись на Spinnstuben, был жестоко побит женщинами, вооруженными прялками. Три недели подряд он пролежал, будучи на краю смерти. Утверждая, что такое наказание было их «святым правом», поскольку Хюгель позволил себе неприличные заигрывания, женщины позже заявили, что «им следовало побить его еще больше»⁶⁶.

Ночь хранила день. Соседские вечеринки и рабочие посиделки освобождали от самых срочных дневных занятий. Новости и слухи надо было переварить и обсудить до того, как они становились достоянием улицы. В значительной степени veillees и подобные сборища не только отражали общинное сознание, они также формировали и усовершенствовали его, оставляя в стороне мнения и вкусы социальной элиты. В более широком смысле такие мероприятия, сохраняя и защищая устное наследие общин доиндустриальной эпохи, были жизненно важными для передачи следующим поколениям древних традиций. «Вечерним развлечением вокруг любого очага был пересказ историй давних времен», — отмечал некий шотландский священник. Очевидно, вечерние посиделки помогали смягчить суровые будни, позволяя соседям разделить друг с другом и нужды настоящего, и память о славных деяниях прошлых лет. «Работа переставала быть тягостной», — писал посетивший Ирландию путешественник. Пока в очаге горел огонь, искусство мудрого рассказчика уносило счастливых слушателей в далекие страны и эпохи. На несколько бесценных часов в тусклой, продуваемой ветрами хижине крестьяне могли стать богачами или знатными господами и дамами. Современник писал о простом люде: «Народные сказки и истории, которые они слышат во время veillees, производят на них большее впечатление, чем проповеди священников»⁶⁷.

Разумеется, даже трудовой люд не всякий вечер посвящал работе. Как и более состоятельные семейства, бедняки использовали свободные часы в свое удовольствие. В балладе XVI века говорилось: «Наградой станут работяге по завершении трудов утехи радостные ночи и наслаждения покров». Значительная часть вечеров отводилась, прежде всего мужчинами, отдыху и развлечениям. «Бог установил отдохновение от тяжких забот», — утверждал голландский писатель².

Если современные представления об отдыхе только начинали формироваться в доиндустриальный период, то традиционные понятия «праздности», «удовольствия» и «забавы» уже и тогда были общими для всех сословий. Саффолкский фермер Уильям Коу регулярно заносил в дневник записи о ночах, проведенных в «забавах». «До полуночи развлекался», — отметил он четыре разных случая в январе 1694 года. Городские и сельские работники днем на время прерывали свои занятия, чтобы перекусить и передохнуть, но эти передышки были, как правило, короткими, особенно для тех, кто зависел от хозяина или нанимателя. Подобно воскресным и праздничным дням, ночь представляла собой достаточно длительный период для того, чтобы расслабиться и получать удовольствия. Отсюда и ликующий рефрен, звучащий на маскараде XVII века, устроенном Компанией бакалейщиков Лондона: «Трудиться мы готовы целый день, / А ночь веселье дарит нам взамен. / Приносит шутки, табака дымок / И бурный наслаждения поток»[40]³.

Конечно, некоторые люди по возвращении домой просто валились с ног от усталости и едва могли подняться, чтобы поужинать, особенно это касалось селян, у которых летняя работа в поле забирала все силы. Джон Обри из Южного Уилтшира сокрушался, что работникам, «измотанным тяжелым трудом», не хватало «свободного времени для чтения и размышлений о религии, и они прямиком направлялись в постель отдыхать». Некий доктор из департамента Верхняя Луара в 1777 году описывал, как крестьяне «возвращались домой вечером, изнуренные, измученные и несчастные»⁴. И все-таки для подавляющего числа людей ночь представляла собой нечто большее, чем просто перерыв на сон между двумя рабочими днями. Несмотря на множество опасностей, именно ей, а не утру или дню отдавали предпочтение.