«А для мудрости какое время драгоценные ночи?» — вопрошал святой Кирилл Иерусалимский. Помимо всех возможностей, которые ночь предоставляла для любовных похождений и дружеских посиделок, она также давала людям, жившим в доиндустриальную эпоху, беспрецедентную свободу для познания собственной личности. Численность людей, отводивших вечерами не один час для размышлений в одиночестве, постоянно возрастала, что в конечном счете приводило к росту самосознания. Эта часть суток казалась им особенно подходящей для раздумий, а святые мужи знали об этом уже многие столетия. Тишина создавала идеальную обстановку для наблюдений за собой, да и ограничивающих обстоятельств было несравнимо меньше. «[Ночь] гораздо более подходит для работы разума, чем какое-либо другое время суток», — выразил свое мнение один французский писатель XVII века. Автор книги «Досуги мудреца» (La Ricreazione del Savio) замечал: «День исчисляется трудом, ночь — раздумьями. Шум полезен для первого; для второго же — тишина»⁴⁰.

Естественно, представители средних и высших классов, удалившись в свои спальни, имели прекрасные условия для погружения в собственный мир. Чем ниже человек стоял на социальной лестнице, тем меньше предоставлялось часов и пространства для одиночества. И все-таки уже в середине XVII века многие семьи рабочих проживали в домах с более чем одной комнатой, к тому же в приятные вечера выдавался случай удалиться в сарай или хлев. В конце XV века парижский слуга Жан Стандонк работал днем в монастыре исключительно для того, чтобы вечерами подниматься на колокольню и читать при свете луны книги. Томас Платтер, ученик веревочных дел мастера, вопреки воле своего хозяина нередко поднимался в ночной тишине, чтобы в тусклом сиянии свечи учить греческий. Чтобы не поддаться сонливости, он держал во рту куски сырой репы или камешки, а то и холодную воду. (Известны случаи, когда люди обматывали голову мокрыми тряпками, чтобы не заснуть.) Очевидно, что широко известная пословица «Ночь — добрая советчица» имела смысл для представителей разных социальных слоев⁴¹.

Чтение становилось все более привычным времяпрепровождением, несмотря на огромную массу безграмотных.

Бедняки знакомились с печатным словом в основном сообща, например благодаря чтению вслух в ходе прядильных посиделок и других встреч в узком кругу. Причем в раннее Новое время число грамотных людей увеличилось в большей степени, чем можно было бы предположить. На закате эпохи Средневековья не многие из тех, кто не принадлежал духовному сословию, умели читать и писать, но Реформация и развитие книгопечатания сильно ускорили рост грамотности. Уже к XVII веку значительное количество йоменов и квалифицированных ремесленников в английской сельской местности были хотя бы минимально образованными, равно как и многие горожане мужского пола. Женщинам повезло меньше, поскольку их образовательные горизонты были очень ограничены, но существовали и исключения из общего правила. Драматург эпохи Стюартов сэр Уильям Дэвенант писал о «тех печальных историях любви, которые были излюбленным чтением невинных девушек в долгие зимние вечера». В целом уровень грамотности был выше всего в Северной и Северо-Западной Европе, что отчасти объяснялось распространением пиетизма — протестантской доктрины, придававшей особое значение индивидуальному изучению Писания. Хотя и в ряде других регионов уровень этот значительно поднялся в течение XVIII века⁴².

В образованных семьях основной переход от чтения вслух к чтению «про себя» произошел еще в XV веке. Постепенно и другие читатели освоили эту технику, предоставляющую человеку некоторую степень свободы. Революционное по масштабам, чтение «про себя» давало возможность легко и быстро изучать книги. Не менее важно, что это позволяло им исследовать тексты самостоятельно, отдельно от семьи, друзей или хозяев. По мере того как все большее число людей размышляли над книгами и самостоятельно формировали свои взгляды, чтение становилось занятием чрезвычайно интимным, личным. Как писал Никколо Макиавелли в письме от 1513 года, «когда приходит вечер, я возвращаюсь домой и погружаюсь в мои штудии. Вначале я снимаю повседневные грязные, потные одежды и облачаюсь в платье придворного, и уже в этих более внушительных одеяниях я предстаю при античном дворе. Мудрецы приветствуют меня, и я вкушаю пищу, которая предназначена лишь для меня, для которой я был рожден. И там я осмеливаюсь говорить с ними и вопрошать о мотивах их действий. И они, по своей человечности, отвечают мне. И на четыре часа я забываю о мире, не помню неприятностей, не боюсь нищеты, не трепещу перед смертью: я полностью поглощен ими»⁴³.

Многие отводили для чтения час или два перед сном, помимо другого времени суток. Согласно инвентарным хозяйственным записям, личные библиотеки зачастую располагались в спальнях. Пепис, к примеру, часто читал ночами. «Я опять к своей книге, дочитал до конца „Жизнь мистера Хукера" — и в постель», — записал он 19 мая 1667 года. Иногда вечерами он просил слугу почитать ему вслух. В течение девяти лет, пока он вел дневник, Пепис прочел приблизительно 125 книг, большую часть из них целиком. Его вкусы были разнообразны. Наряду с традиционными трудами по истории и теологии он читал научную и художественную литературу. Давида Бекка книги порой занимали и после полуночи. «Пришел домой в одиннадцать вечера, прочел целиком Евангелие от Иоанна», — отметил он в 1624 году в один из ноябрьских вечеров. В излюбленное «меню» этого начинающего голландского поэта входили стихи Якоба Кат-са и Пьера де Ронсара. Юношеские вкусы Джона Кэннона из Сомерсета — это и оккультные книги, и Аристотель, и Библия. В шестнадцать лет он изучил книгу о повивальном искусстве с целью познать «запретные тайны природы». Трудолюбивый крестьянин, он жадно читал, несмотря на неодобрение дяди, нанимавшего его для работы. «Невзирая на все мои тяжелые и трудоемкие занятия, — отмечал Кэннон в 1705 году, — я никогда не пренебрегал книгами, изучение которых умножало мое разумение, находил возможности для чтения и днем, но в основном ночью, когда все точно уже были в своих постелях и я мог сидеть допоздна»⁴⁴.

В ту религиозную эпоху ночное одиночество обычно посвящалось личному общению с Богом. После Реформации число богословов, придававших огромное значение самостоятельным духовным актам индивидуума, постоянно росло. Несмотря на разницу в религиозных доктринах, протестантские и католические лидеры в равной степени стремились укрепить личную связь человека и Бога посредством молитвы. И чаще всего люди совершали молитвы вечером, готовясь ко сну. От них ожидалось также, что до вознесения молитвы некоторое время будет посвящено чтению религиозной литературы и размышлениям над событиями, происшедшими днем. «Благочестивые раздумья и отрешенные мысли готовят нас к молитве», — отмечала Сара Каупер⁴⁵. Еврейские богословы поощряли ночные бдения, следуя май-монидеанской концепции, что «человек получает большую часть мудрости, обучаясь по ночам». Как утверждал раввин XVIII века Ионатан Эйбеншюц, Бог, наказывая «первого человека» за его «грех», отвел день для труда. Длинные зимние ночи, наоборот, были предназначены для изучения Торы. «Бог затемнил свой мир, чтобы человек мог учиться» и «сконцентрировать и сосредоточить свой разум на мыслях о Боге», разъяснял Эйбеншюц⁴⁶.

Люди читали несмотря ни на что, в том числе опасности и расходы, которые нес читающий, чтобы осветить место для книги. В XVIII веке Томас Райт вспоминал о своем детстве, прошедшем в Йоркшире, о том, как он при свете свечи склонялся над Библией в постели. «Так я обычно читал до полуночи, часу или двух ночи, пока не засыпал, и опасная же это была привычка». А некоторым молодым людям приходилось заботиться об освещении самим: они отыскивали в мусоре огарки, сосновые сучки или крохотные кусочки сала. Франсуа-Рене, виконт де Шатобриан, казалось бы отпрыск аристократического семейства, был вынужден в годы студенчества воровать огарки свечей из часовни, дабы читать проповеди Жана-Батиста Массийона, знаменитого епископа Клермонского. Фридриху Бехайму, немецкому студенту XVI века, просто повезло. Проживая в городке Альтдорфе, он получал посылки от своей матери из Нюрнберга с большими свечами. «Купи себе несколько маленьких свечек, — советовала она ему в 1578 году, — и используй их, когда не читаешь и не пишешь, так чтобы большие свечи сохранялись для учебы»⁴⁷. Но плохое искусственное освещение, каков бы ни был его источник, оказывалось для читателей помехой. Пепис с возрастом все сильнее страдал из-за «больных глаз» и перестал вести дневник в 36 лет, опасаясь, что может вовсе ослепнуть. Поздние часы, проведенные за работой в конторе, были основной причиной ухудшения зрения, но книги усугубляли ситуацию. «Мои глаза, перегруженные работой, начинают болеть, как только свет свечи падает на них», — жаловался он в 1666 году. Ланкаширский доктор сетовал на снижение остроты зрения из-за «занятий чтением и письмом при свете свечи», несмотря на его попытки использовать «толстые свечи» и «поддерживать стабильный свет»⁴⁸.