Однако исключительную важность имели два более стремительных наступления, проходившие во многих городах. Первое требовало усовершенствований в освещении общественных мест. Являясь широко известным символом прогресса на протяжении XVIII столетия, свет обладал огромным потенциалом как оружие общественного контроля. В 1736 году Лондон получил почти 5 тысяч масляных ламп для ночного освещения в любое время года. В преамбуле парламентского акта, направленного на «улучшение освещения улиц», упоминались лондонские «частые убийства, грабежи, кражи со взломом» и другие «уголовные преступления», совершаемые «по ночам». Прогресс в освещении городов по обе стороны Атлантики был достигнут благодаря использованию для этой цели масла, полученного от китобойного промысла, набиравшего обороты в течение века. «Никто не может игнорировать тот незначительный факт, что преступления почти всегда совершаются ночью», — ходатайствовали женевские радетели повышения качества освещения. Внедренные в Лондоне в середине 1780-х годов масляные лампы Арганда радикально отличались тем, что фитиль в них зажигался при более высоких температурах. Это новшество, а также новый, закрывающий пламя лампы стеклянный цилиндр позволяли получить заметно более яркий свет¹⁶.

Несомненно, XIX век шел по пути, проложенному XVIII столетием, но все же внедрение уличных светильников, работающих на угольном газе, сыграло более значимую роль. После того как они впервые появились на лондонской Пэлл-Мэлл в начале 1807 года, The Times восторженно писала: «Для Британского королевства после мореходства не существует ничего столь же важного». Действительно, свет, который излучала одна газовая горелка, был в 10–12 раз ярче, чем свет свечи или старой масляной лампы. Поскольку светильниками теперь были снабжены все главные магистрали города, возникла необходимость в использовании матового стекла для смягчения яркости. К 1823 году почти 40 тысяч фонарей освещали более двухсот миль лондонских улиц. Многие большие и малые города как в Британии, так и за ее пределами, например Париж, Берлин и Балтимор, вскоре пошли по проторенному Лондоном пути. Растущая популярность газового освещения позволила Liverpool Mercury объявить, что «дневной свет» скоро будет «властвовать на наших улицах и в магазинах ночь напролет». Сидней Паркер из романа «Сэндитон» (1817) Джейн Остин утверждал, что газ «сделал для предотвращения преступности больше, чем любой человек в Англии со времен Альфреда Великого»¹⁷.

Не менее важным для общественной безопасности было реформирование органов законного принуждения. Как заявляла London Chronicle в 1758 году, «свет и бдительность — злейшие враги негодяев». На протяжении XVIII века количество ночных дозоров увеличивалось и рос их профессионализм. С созданием специальных сил по борьбе с пожарами дозорные смогли сосредоточить свои усилия на борьбе с преступностью. Париж, как и ряд других европейских городов, фактически уже полагался на силу garde, специально обученных полицейских. Меньшим энтузиазмом отличались англичане, жившие в тех местах, где по традиции недоверчиво относились к авторитарным силам. Критики парламентского билля 1755 года о реформировании бристольского дозора выражали недовольство усилением власти, которую констебли и дозорные имели право применять для задержания ночных бродяг, вследствие чего «свобода лучших горожан может быть подвергнута опасности». Не менее настойчиво один из авторов Public Advertiser протестовал против учреждения ночных патрулей по образцу французской полиции, «чтобы шокировать нас за каждым углом»¹⁸.

Тем не менее перед лицом растущей преступности настроение общества начинало меняться, и Лондон постепенно совершенствовал свой дозор. Один из первых сторонников «создания профессиональной полиции» в Лондоне писал в 1762 году: «Наши дома будут защищены от пожара и наши люди — от нападения грабителей; безработным ученикам ремесленников будет запрещено шататься по улицам, а дерзкой проститутке — обманывать нерадивого клиента». Сначала в Вестминстере, потом повсюду дозорные становились более организованными, более многочисленными и более энергичными, что в конечном счете вылилось в учреждение в 1829 году столичной полиции, а затем последовало разрешение парламента на создание провинциальной полиции. Главный сторонник столичной полиции министр внутренних дел сэр Роберт Пиль писал премьер-министру: «Я хочу научить людей, что свобода состоит не в том, что ваш дом может быть ограблен организованными шайками воров, и не в том, что улицы Лондона могут находиться в распоряжении пьяных шлюх и мерзавцев»¹⁹.

В течение XIX века газовое освещение и профессиональная полиция преобразили ночную жизнь по обе стороны Атлантики. Размыв границы между днем и ночью, они изменили темп и масштаб человеческой жизни. Говоря с иронией, в некоторых районах, обеспокоенных промышленным загрязнением, ночи становились ярче именно потому, что дым и копоть затемняли улицы днем. В крупных и малых городах ночью появилась возможность для большей, чем когда-либо, свободы передвижения во времени и пространстве. И несмотря на увеличение количества пешеходов, улицы и площади стали более безопасными. Посетитель Лондона уже в 1829 году сообщал: «Длинные огненные цепочки, образованные тысячами ламп, тянутся на огромные расстояния. Витрины магазинов, освещенные с особенным блеском и заполненные дорогими товарами, которые служат приманкой для покупателей и, кажется, сверкают ярче за счет отражения в многочисленных зеркалах, производят самый поразительный эффект. Улицы запружены людьми, и тысячи изысканных экипажей едут к определенному часу на званый обед или туда, где можно послушать мелодии Пасты. Встречаются и ночные дозорные, возглавляемые современным Догберри. Они отправляются на обход из окружного караульного помещения по двое, в добротных мундирах, с фонарями и дубинками, гордые своей кратковременной властью и полные свирепой решимости охранять покой короля».

Постоянный житель Нью-Йорка вторил в 1853 году: «Возможности для вечерних прогулок существенно улучшились, и по многим улицам вечером пройтись так же безопасно и приятно, как при дневном свете». Тогда же и освещение домов стало ярче и безопаснее. Снижение доверия к свечам и одновременно использование менее воспламеняемых строительных материалов резко сократили количество городских пожаров, таким образом поощряя семьи освещать свои дома по вечерам²⁰.

Улучшилась ли жизнь с отступлением темноты, нельзя сказать определенно. Помимо того что угольный газ имел тошнотворный запах, он являлся источником вредных выделений. Критики жаловались, что свет был слишком резким. На заводах стал применяться посменный труд, таким же образом владельцы осуществляли промышленный надзор. Ночь утратила свою конфиденциальность. Не только взгляд человека теперь получил возможность проникать дальше, но и самих этих взглядов стало гораздо больше, включая прежде всего взгляды полиции. По мере того как власти усиливали свое влияние, центры городов превращались в полицейские сообщества. Всех людей по ночам пристально осматривали, что иногда доводило до конфуза. Парадоксальный случай произошел в 1825 году: лондонский адвокат Джордж Прайс, помочившийся возле уличного фонаря на Мэйден-лейн, был обвинен в том, что имеет непристойный вид, — хотя темной ночью в таком поведении не было ничего необычного. Человек должен был вести себя в обществе все более и более сдержанно. Пьянство, драка, все формы хулиганства пали жертвой общественного надзора. Половые связи, даже романтические отношения требовали большей осторожности и контроля над физическими желаниями. «Все эти тайны, — писал французский поэт о недозволенном поведении, — освещены для свидетелей уличными фонарями из дурных углов»²¹.

Усовершенствование освещения и профессиональной полиции привели к противоречию между общественной безопасностью и личной уединенностью. Никто не сформулировал этот конфликт столь же изящно, как Ральф Уолдо Эмерсон, который написал: «В той же мере, в какой газовый свет признан лучшей ночной полицией, мир защищает себя безжалостной публичностью». Зачастую в английских городах не только полицейские ведомства обеспечивали уличное освещение, но и сами фонари приобрели известность «полицейских светильников». Даже домашние интерьеры, вследствие повышения качества освещения, стали лучше видны проходящим мимо; некоторые отправлялись на вечернюю прогулку только для того, чтобы внимательно рассмотреть своих соседей. Немного преувеличивая, автор работы «Берлин превращается в столицу» (Berlin Becomes а Metropolis) в 1868 году отмечал: «С изобретением газового света наша вечерняя жизнь получила неописуемую интенсивность, наш пульс участился, нервное возбуждение усилилось; мы должны были изменить свою внешность, свое поведение и свои привычки, потому что им нужно было соответствовать другому освещению»²².