В щуплом седовласом старике, одетом в поношенное платье торговца зеленью, Скулда, до сих пор не ошибавшаяся, не увидела священника, которым он был на самом деле. Какая–то неведомая сила, не присущая попадавшимся на ее жизненном пути людям, скрывалась в этом человеке. Растерявшись, девушка передала словами самую суть своих ощущений.

— Вы обладаете знаниями, дающими власть, истинную власть, — сказала она, не в силах отвести взгляд от посетителя.

Старик был явно заинтригован ее словами, но все же постарался перевести все в шутку.

— Да уж, я всегда знал, что торговец из меня никакой. Может я священнослужитель, приобщенный к святым таинствам, или того лучше — городской казначей, которому доступны многие земные тайны?

— Не думаю, — возразила ему Скулда, успевшая немного раскрепоститься. — Ко мне приходили разные люди. Среди них были и священники и казначеи. Но вы другой. Совершенно другой.

— Ты льстишь мне, — ответил ей посетитель, но его улыбка при этом была явно наигранной. — И что же такое особенное я знаю? Мне даже самому интересно. Может, я зря всю жизнь считал себя невеждой?

Смутная догадка появилась в голове Скулды, и связана она была с рисунками дядюшки. Девушка посмотрела на Олли, устроившегося у двери, и тот будто прочитал ее мысли. Толстяк мгновенно приложил палец к губам, и Скулда не успела поделиться ими с загадочным стариком.

— Я достигну того, к чему стремлюсь? — перестав иронизировать, напрямую спросил тот.

По его застывшему в ожидании лицу, девушка поняла, насколько для него важен ее ответ. Прежде чем ответить, она снова посмотрела на Олли, усиленно подсказывавшего ей, что нужно сказать. Но Скулда не смогла, побоялась или не захотела соврать.

— Нет, — ответила она и тут же вынуждена была опустить голову под тяжестью двух холодных взглядов.

Больше старик ни о чем не спрашивал. Он медленно встал со своего места и, не прощаясь, вышел из комнаты. Дядюшка Олли, потерянно махнув рукой, последовал за ним. Назад он уже не вернулся. Вместо него среди ночи явилась стража.

Только за день до назначенной казни, когда все самое страшное уже осталось позади, Скулда снова увидела своего толстого родственника. Даже в сырой темной камере и под тяжестью обстоятельств, приведших его в это ужасное место, Олли не вышел из своего излюбленного образа.

— Помнишь, я говорил тебе, что знаю твою судьбу? — буднично спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Так вот, завтра ты будешь спасена, и я заберу тебя из этого негостеприимного города.

— Вряд ли все будет именно так, — после некоторых раздумий ответила ему девушка.

— Ты не веришь мне? — толстяк изобразил обиду.

— Верю. Верю, что если мне и суждено сгореть в огне, то не завтра. Я сомневаюсь, что ты мне теперь нужен.

— Вот как. А я думал, что ты хочешь узнать тайну кристалла.

Ироничная улыбка появилась на измученном лице девушки, и дядюшка Олли прекрасно понял, что она означает. Изобразив для приличия досаду, он вышел из камеры.

Генрих последним проехал ворота своего замка. Как только он это сделал, позади него с оглушительным грохотом разорвалась шаровая молния. Всадникам стоило огромных усилий обуздать своих испуганных лошадей. Передав животных под присмотр прислуги, они толпой направились в обеденный зал, по дороге обмениваясь бравурными фразами, за которыми пытались скрыть свои тревожные предчувствия. Каждый стремился поскорее сменить мокрую одежду и оказаться за щедрым столом, чтобы снова вернуться в то хмельное состояние, в котором даже сегодняшняя выходка их вожака покажется очередной забавой. Кое–кто втайне надеялся уговорить Генриха пойти на попятную, пока церковь не спустила на него всех собак. Особые надежды в этом вопросе возлагались на Отто Визара, к мнению которого граф прислушивался чаще всего.

До сих пор все, кто был близко знаком с Генрихом и его друзьями, не переставали удивляться, каким образом в эту банду головорезов затесался Визар, внешне больше походивший на придворного чинушу или университетского профессора. Всегда спокойный и осмысленный взгляд, изысканная речь и манеры, умеренное отношение к различного рода наслаждениям делали Отто «белой вороной», на которую нельзя было не обратить внимания. Банда Генриха поначалу настороженно приняла его, не упуская случая высмеять его манеру поведения и худощавое телосложение, но хватило одного серьезного сражения, чтобы почувствовать в нем настоящего бойца, не оставляющего к тому же в беде своих соратников. В общем, вскоре все сошлись во мнении, что Визар удачно дополняет грубого и прямолинейного Вильштока, смягчая неприятные последствия некоторых его промахов, особенно на поприще дипломатии. Самым же ценным в этой непростой компании было такое достоинство Отто, как скромность. Он никогда не кичился своим привилегированным положением и не пытался навязывать свою точку зрения кому бы–то ни было.

Мужчины расселись по своим местам, но не спешили притрагиваться к еде и напиткам, дожидаясь появления своего главаря. Переодевшись в сухую одежду и отдав распоряжения по поводу своей гостьи, тот вскоре присоединился к компании. Как только Генрих оказался за столом, несколько рук тут же потянулись к кувшинам с вином. Визар и Вильшток, как и следовало ожидать, усердствовали меньше других. Когда хмель основательно ударил в головы и за столом начались громкие пьяные разговоры, Генрих неожиданно вернулся к прерванному в пути разговору. Отто хватило нескольких минут, чтобы понять, что граф рассчитывает на его помощь в решении возможных проблем, но, как всегда, не решается открыто попросить об этом. Визар не стал увиливать и прямо высказал свое мнение по этому поводу.

— Генрих, единственная неразрешимая проблема в этом мире — это смерть. Со всем остальным можно справиться. Главное не усугублять существующее положение. Неприятности будут непременно. Но, учитывая твое положение, нам следует ожидать компромиссных предложений. Поверь мне на слово, уже завтра кое–кто поспешит воспользоваться твоей выходкой. Не кипятись и не принимай скоропалительных решений, и мы все уладим. Раз эта ведьма тебе так нужна, значит, никуда она не денется. К тому же в ней действительно что–то есть.

Вильшток остался вполне довольным услышанным и, дружески похлопав Отто по плечу, молча покинул застолье. Решив один вопрос, он поспешил решить и другой, занимавший его куда сильнее.

Генрих по–хозяйски без стука вошел в отведенную гостье комнату и молча расположился в кресле напротив грубо сколоченной кровати, на которой, поджав ноги, сидела спасенная им женщина и спокойно наблюдала за его движениями. Граф стал в свою очередь с интересом рассматривать ее. Горячая ванна, чистое платье и еда оказали благотворное влияние на внешность женщины, и она выглядела еще привлекательнее. Вильшток не относился к ценителям женской красоты, но, тем не менее, отдал должное увиденному, хотя больше ему импонировало то спокойствие, с которым держалась его гостья. В ней явно прослеживалась какая–то внутренняя сила, а силу граф ценил куда выше внешней красоты. В сочетании с женской хрупкостью эта сила сбивала с толку хозяина замка, не давая ему возможности собраться с мыслями и определиться со своим дальнейшим поведением.

— Кто ты? — в конце концов, начал он разговор с само собой напрашивавшегося вопроса.

— Скулда, — грудным голосом ответила ему женщина.

— Странное имя для здешних мест, — заметил граф.

— Я из деревни, что в горах недалеко от Хеба, — сказала гостья, как будто это могло объяснить происхождение ее имени. Но вдаваться в подробности ей не хотелось.

— Ты действительно ведьма?

— Не знаю.

— Это как? — с усмешкой поинтересовался Генрих.

— За то время, которое я провела в подземелье, мир для меня стал другим.

— Перед лицом смерти все становятся другими, — поддержал ее граф.

— Возможно, — совершенно без эмоций согласилась с ним Скулда.

— В чем тебя обвиняли?