Дядюшка Олли, как он сам предпочитал себя называть, вошел в дом Скулды не стучась, словно медведь в берлогу. Сначала боком втиснулось его безобразно толстое тело, потом с кряхтением на заплывшей шее повернулась его голова с несуразно оттопыренными, будто выкрученными ушами и какой–то овечьей шерстью вместо волос. Маленькие колючие глазки моментально нашли застывшую возле печки девушку, после чего настала очередь неестественно маленького рта сделать жалкую попытку изобразить нечто схожее с широкой добродушной улыбкой.
— Приветствую тебя, милая барышня. Здесь ли проживает Якоб Трот? — обратился к Скулде толстяк звонким моложавым голосом.
— Якоб Трот умер. Я его дочь Скулда, — ответила ему девушка.
— Скулда… Какое оригинальное имя. Могу поставить последний грош из своего кармана, что этим именем тебя наградил никто иной, как отец, — тот еще оригинал. Думаю, твоя матушка была не в восторге от его идеи, — рассмеялся гость.
— Моя мать умерла при родах. Так что у нее не было возможности высказать свое мнение по этому поводу, — уже с явным неудовольствием сообщила незнакомцу молодая хозяйка.
Только тут в сознание гостя стал проникать смысл сказанного ею, и его лицо стало принимать выражение более подходящее случаю.
— Да, время — страшная штука, — с горечью изрек толстяк и, тяжело вздохнув для приличия, вернулся к насущным делам. — Я был в этом доме лет двадцать назад, еще до твоего рождения. После этого как–то не выпадало случая снова свидеться с Якобом. А теперь вот я направляюсь в Хеб и подумал, почему бы по пути не заглянуть к своему родственнику. А оно видишь, как получилось.
— Заглянули к родственнице, — добродушно ответила Скулда, пытаясь выйти из неловкой ситуации.
Эти слова и улыбка на лице девушки снова раскрепостили толстяка, и он тяжело опустился на стоявшую у порога скамью, истерично завизжавшую под ним.
— Устал я что–то, Скулда. Годы берут свое. Ты будешь не против, если я погостюю у тебя пару деньков? Заодно и познакомимся. Все–таки, как ни как, родственники. Кстати, зовут меня Олли, дядюшка Олли.
Несколько деньков растянулись на несколько недель, в течение которых Скулда действительно неплохо изучила своего неожиданно объявившегося родственника. И впечатление о нем у нее сложилось двоякое: с одной стороны ей нравилась его простота, которая заключалась в том, что он хоть и часто лицемерил, но никогда особо этого не скрывал; с другой — девушка порой чувствовала себя довольно неуютно, ловя на себе внимательный колючий взгляд. В такие моменты она не сомневалась, что дядюшка Олли узнал о ней самой гораздо больше, нежели ей хотелось бы. К тому же, во время ежедневных прогулок Олли успел познакомиться со многими жителями селения, и можно было не сомневаться, что они поделились с ним сведениями о его молодой родственнице. Потому–то Скулда и не удивилась, когда однажды вечером дядюшка Олли заговорил с ней на совершенно необычную тему. Недоброжелатели девушки многое отдали бы, чтобы послушать этот разговор.
— Скулда, почему тебя называют ведьмой? — неожиданно спросил девушку Олли, удобно устроившись на застеленном мягкой периной лежаке у окна и уже привычно что–то рисуя в небольшой книжице в дорогом кожаном переплете, украшенном серебряными побрякушками.
— А разве тебе еще не рассказали, почему? — в свою очередь поинтересовалась Скулда, которую больше интересовала книжица в руках дядюшки. Ей давно хотелось заглянуть в нее, но она не решалась попросить об этом Олли. А тот в свою очередь не расставался со своей любимой вещью.
— Рассказали, — ответил ей родственник и, нахально уставившись на девушку, добавил. — Но мне хотелось бы услышать эту историю из твоих уст, чем полагаться на слова темных и вечно чем–то запуганных крестьян.
— Мне не хочется об этом говорить, — после некоторых раздумий сказала Скулда и, чтобы отвлечься, стала прибирать со стола.
Дядюшка Олли не стал ее упрашивать, полностью сосредоточившись на рисовании. Прошло немало времени, прежде чем он снова заговорил.
— Хочешь посмотреть мои рисунки? — неожиданно предложил он, отложив в сторону карандаш.
— Хочу, — ответила ему девушка и подошла к толстяку, чтобы взять протянутую ей книгу. Потом она села за стол и, придвинув поближе свечу, с интересом стала листать страницы, подолгу задерживаясь на некоторых из них. Олли тем временем с хитрой улыбкой наблюдал за ней, явно получая удовольствие от того, какое впечатление производили на хозяйку его незамысловатые рисунки. В конце концов, побывав в состоянии глубокой задумчивости, растерянности и озабоченности, Скулда, если судить по выражению ее лица, приняла для себя какое–то решение и закрыла книгу. Еще какое–то время она продолжала думать над последним рисунком с изображением кристалла из двух пересекающихся правильных пирамид, часто встречавшимся в ее снах, а потом заговорила, отбросив в сторону всякие сомнения.
— Я вижу насквозь каждого человека, на которого падает мой взор. Я знаю, что с ним было и что будет, — начала она с самого главного, чувствуя, что в долгих предисловиях нет никакой необходимости.
— Так ли уж каждого, — наигранно усомнился дядюшка Олли.
— Каждого, — настойчиво повторила Скулда, но тут же с грустью поправилась. — Вот только что ждет меня саму, я не знаю.
— А что ты можешь сказать обо мне? — не унимался толстяк, пропустив мимо своих ушей ее последние слова.
Девушка уже было собралась сказать ему, что его действительно зовут Олли и что он всю жизнь только то и делал, что обманывал других людей и еще долго будет продолжать в том же духе, но тут она посмотрела на него и запнулась от неожиданности. Какие–то несуразные картины стали с калейдоскопической скоростью сменять друг друга в ее сознании, и в каждой следующей дядюшка Олли представлялся ей совершенно по–разному. Девушка так запуталась, что у нее даже закружилась голова. Не давая ей опомниться, толстяк снова заговорил.
— Скулда, ты можешь видеть будущее других людей, а я знаю, что ожидает тебя. Думаю, мы нужны друг другу, — сказал он с той же прямотой, с которой до этого говорила сама девушка.
Скулда долго думала над его словами, а потом задала вопрос совершенно на другую тему.
— А что означает этот кристалл?
— Пускай это пока будет моим маленьким секретом, — весело ответил ей дядюшка Олли. — Всему свое время.
Вскоре пришло время покинуть родной дом и отправиться с дядюшкой Олли в Хеб. Положение Скулды в селении почему–то резко ухудшилось, а Олли красочно описывал все преимущества жизни в городе, где никто не будет считать Скулду ведьмой, а, наоборот, она сможет найти применение своим способностям за хорошее вознаграждение. Может быть, девушка и не последовала бы за ним, но уж больно ей хотелось посмотреть на мир и узнать тайну дядюшкиных рисунков.
Город поразил Скулду своей суетливостью и наглостью. У нее сложилось по началу впечатление, что большинство горожан только тем и заняты, что стремятся раньше других «обобрать ничейную яблоню», не заботясь о том, будет ли она после этого плодоносить. Потом девушка попривыкла и перестала удивляться многим вещам. Когда же она под чутким руководством дядюшки Олли стала предсказывать судьбу, то перестала вообще чему–либо удивляться. Все оказалось даже хуже, чем в ее родном селении. Помня о горьком опыте прошлого, Скулда старалась обходить неприятные моменты в своих предсказаниях и очень скоро стала известна всему городу. Особенно это обстоятельство нравилось Олли, который воспользовался первым же случаем, чтобы начать отсев небогатой клиентуры и проникнуть в высшие слои общества. Стали поступать даже приглашения на различные светские рауты, но девушка упорно не хотела посещать богатые дома. В снятой Олли уютной квартирке вблизи торговой площади, она чувствовала себя хоть немного защищенной. Может быть потому, что даже самые богатые посетители теряли какую–то часть своей привычной уверенности, попадая в ее комнатушку с низким потолком. Эта особенная реакция выдавала даже тех вельмож, которые пытались скрыть свой статус за одеждой простолюдинов. Только одному из них удалось скрыть свое происхождение и запутать Скулду, но у нее нашелся достойный ответ, едва не ставший роковым.
