– А когда вы оттуда уехали?

– Когда ему исполнилось четыре – почти сразу после этого. Я помню этого кролика – как он его хотел на день рождения, он его увидел в «Кей-Марте» – и захотел, и он его любил. – Мэри вернула игрушку на полку, пытаясь посадить кролика прямо, но тот все время наклонялся вперед ушами и сворачивался клубочком. – А потом я очень скоро встретила Боба, и он пил, и я начала пить вместе с ним и поехала с ним в Астон, а потом мы расстались, но к тому времени наши пути уже разошлись, у Макса и у меня, мы потеряли друг друга. Я не знаю, как это можно – потерять человека, но можно, вы сбиваетесь с пути и теряете людей по дороге, и я думаю, я стала плохой матерью. – Мэри вдруг повернулась к Эрику, глаза ее блестели от слез: – Я понимаю, вы думаете, что я была плохой матерью. Так оно и есть – и я это сама знаю.

– Я не осуждаю, – ответил Эрик, хотя на самом деле осуждал, просто старался сохранять профессионализм. – Я знаю, как тяжело быть родителем. Мы все допускаем ошибки.

– У вас есть дети?

– Да, у меня дочь семи лет.

– Здорово, и как ее зовут?

Эрик понимал, что не стоит говорить имя дочери пациентам, но успокоил себя тем, что Мэри ведь и не была его пациенткой.

– Ханна.

– Вы проводите с ней много времени?

– Да.

Эрик почувствовал, как сжалось его горло, – он не хотел бы, чтобы их с Ханной пути разошлись, ни за что.

– Это хорошо, не повторяйте моих ошибок, нужно быть с ними ближе, нужно всегда оставаться рядом с ними. – Мэри моргнула, смахивая слезы с ресниц, она уже почти рыдала, и Эрик не был уверен, к кому она обращается сейчас: к нему или в большей степени к самой себе.

– Расскажите мне, что случилось с Максом.

– Я старалась быть хорошей матерью, и была такой – довольно долго, но потом все покатилась по наклонной, и… Ладно, возможно, я слишком много пью, признаю, и я совсем этим не горжусь, нет, я даже была в реабилитационном центре как-то, но это не помогло. – Мэри поправила волосы, убирая их в хвост, и поплотнее запахнула халат на груди. – Но это же нормально, так все говорят, срывы – это часть восстановления и все такое, у всех случаются падения время от времени… А потом мы переехали сюда, к моей матери, и она стала о нем заботиться и все для него делать, и он ее так сильно любил, очень любил, больше, чем меня, я это знаю. – Слезы текли у нее по щекам, она опустилась на кровать, бессильно склонив голову: – А теперь уже ничего не изменить, не вернуть, он вырос – и все кончено… кончено… слишком поздно.

– Нет, не слишком поздно, никогда не бывает слишком поздно, – возразил Эрик, кладя руку ей на плечо. – Нам нужно найти его, и если мы найдем его – я обещаю, что помогу ему. Я и вам тоже помогу, чем смогу.

– Нет, вы не сможете, это невозможно. – Мэри покачала головой, вытирая глаза краем слишком длинного рукава.

– Возможно. Вам нужно только захотеть, Мэри. Я знаю людей, которые совершенно меняли свою жизнь, людей, которые находились в куда более бедственном положении, чем вы.

– Правда? – Мэри взглянула на него, широко открыв глаза, в которых вдруг появился проблеск надежды, и Эрик услышал в ее голосе интонации Макса, вспомнив, как тот сказал ту же самую фразу во время их первого сеанса.

– Да, правда, – ответил Эрик.

Но прежде всего ему надо было найти Макса.

И у него оставался всего один вариант.

Эрик ехал по улице, держа телефон у уха – он оставил еще одно сообщение для Макса, который по-прежнему не отвечал на звонки: «Макс, это доктор Пэрриш снова тебе звонит. Пожалуйста, набери мне, неважно, когда это будет – как угодно поздно. Я могу помочь, поэтому, пожалуйста, позвони!»

Нажав «отбой», он набрал 911.

– Что у вас случилось? – спросила женщина-диспетчер, и Эрик узнал ее голос: он уже слышал его раньше. Рэднор был небольшим городом, так что ничего неожиданного в этом не было.

– Это доктор Пэрриш. Вы, наверно, помните, я уже звонил вам по поводу своего пациента – насчет риска суицида. Макс Якубовски. Я все еще не могу найти его. Были ли какие-то звонки – от него или в связи с ним, хоть что-нибудь?

– Это не в моей компетенции.

– Но вы ведь в курсе – не было ли каких-то звонков, связанных с ним, вы ведь знаете, не так ли? Это же не сфера деятельности полиции, а у вас не могло быть за это время так уж много звонков.

– Доктор Пэрриш, я не могу обсуждать поступающие звонки с вами.

– Просто скажите мне – вы ведь на данный момент единственный диспетчер?

– Нет, есть еще один. Может быть, я переведу ваш звонок непосредственно спасателям, и они ответят на ваши вопросы? Этот номер предназначен только для приема вызовов.

– Спасибо, будьте так любезны. – Эрик мчался по темным улицам, думая о том, каким должен быть его следующий шаг. Он не просто выполнял свой профессиональный долг – он чувствовал свою личную ответственность за Макса и в глубине души слишком хорошо понимал, что больше мальчику не на кого рассчитывать. Он вдавил педаль газа в пол и еще сильнее прибавил скорость.

– Офицер Мелани Натан. Чем могу помочь?

– Офицер Натан, я заведующий отделением психиатрии в клинике Хэвмайер. Я пытаюсь найти своего пациента по имени Макс Якубовски, который, как я опасаюсь, может покончить с собой. Его бабушка скончалась сегодня вечером, и он в отчаянии. Офицер Гамбия ездил к нему домой, но там его не было, только его мать.

– Где находится его дом?

Эрик назвал ей адрес.

– Он живет с матерью и бабушкой, но мать не знает, где он может быть.

– Ее имя?

Эрик назвал и имя.

– Я говорил с его матерью, она ничем не может помочь.

– Когда он пропал?

– Я звонил примерно в полседьмого, но я не знаю, объявлен ли он пропавшим официально. Я бы хотел сделать это сейчас, если можно.

– Когда он должен был вернуться домой?

– Он не должен был вернуться – он был дома. Его бабушка умерла, и он был с ней дома один, а потом внезапно исчез, и никто не знает, где он сейчас находится.

– Во сколько это было, доктор Пэрриш?

– Около шести часов, – терпеливо ответил Эрик.

– Вечера?

– Да.

– Прошло слишком мало времени, чтобы можно было объявлять его пропавшим, вы, наверно, и сами понимаете.

– Я понимаю, что с такими пациентами время просто на вес золота! Мне нужно знать, не звонил ли он вам или кому-то еще из офицеров, может быть, вы что-то слышали о нем…

– У меня нет никаких сведений, доктор.

– Но вы ведь знали бы, если бы Макс позвонил или если бы позвонили насчет него? Он мальчик, подросток. Как много звонков о попавших в беду подростках у вас бывает за дежурство в Рэдноре?

– Я поспрашиваю у ребят и позвоню вам. На какой номер звонить?

– Спасибо. – Эрик продиктовал свой номер, они попрощались, и он повесил трубку, а потом набрал номер Лори и подождал, пока она ответит.

– Эрик? – в голосе Лори звучала тревога. – Что случилось?

– Макс все еще не нашелся, мне нужна твоя помощь.

– Ты хочешь, чтобы я глянула, не поступал ли он в другие больницы в «скорую»?

– Да, пожалуйста. – Именно об этом Эрик и думал. – В нашу, я так понимаю, он точно не поступал?

– Нет, не поступал. Я бы позвонила тебе. Уже дважды проверяла – и велела им позвонить мне, если хоть что-нибудь в этом роде будет. А в полицию обращался?

– Да, в городское отделение, но и там ничего.

– Я знаю многих в Честере и Дэлавере. Давай я попробую что-нибудь нарыть.

– Да благословит тебя Господь. – Эрик говорил искренне: так приятно было ощущать, что кому-то не все равно.

– А ты сам где? Что делаешь?

– Ищу его.

– Как? Где? Компания нужна?

– Нет, спасибо. – Эрик был тронут. – Ты больше поможешь, если позвонишь во все эти места. А у меня только один вариант остался, куда поехать.

– И куда?

– Я тебе потом расскажу, если получится. Все, мне пора.

– Конечно, позвони мне потом. Я тут смотрю Джимми Феллона – он мое новое телевизионное увлечение. В последнее время моя жизнь стала просто невероятно насыщенной и увлекательной.