В Гранд-Отеле Самюэль Куц упаковывает чемоданы… Veni, vidi, vici…[74] Он счастлив. С помощью бесчисленного количества звонков через Атлантику он организовал-таки свою выставку Пикассо в Нью-Йорке, сделал заказы на печатание билетов, афиш, каталогов, подключил прессу… Чтобы сделать успех еще более оглушительным, он собирается пригласить на ночной вернисаж Луи Армстронга с его оркестром… Париж его совершенно не интересует. Ему было глубоко безразлично, находится он на Левом берегу или на Правом, на Монпарнасе или на площади Оперы. Он так и не увидел Эйфелевой башни и даже Фоли-Бержер его не соблазнила… Он ни разу не вышел из такси, чтобы сделать хотя бы пару шагов по парижским улицам. Я поинтересовался, был ли он в Лувре. «Лувр? Это недостаточно абстрактно для меня…» – ответил он. В голове у него была только одна мысль: Пикассо.[75]
Канны, вторник 17 мая 1960
Мы ужинаем у Генри Миллера в гостинице «Монфлери». За соседним столиком – Бунюэль, его сын и несколько друзей.
БРАССАЙ. Вчера я говорил с Пикассо по телефону… У него был такой молодой голос, что я подумал: «Да он ли это?» И он был очень дружелюбен: «Какой сюрприз слышать вас, Брассай! Приходите послезавтра, если вы не заняты. Мы сможем провести вместе всю вторую половину дня. И будем одни… Я жду вас в “Калифорнии”, в половине третьего…»
ГЕНРИ МИЛЛЕР. Значит, послезавтра вы его увидите…
БРАССАЙ. Генри, вы писали и говорили мне в Париже, что согласились стать членом жюри Каннского кинофестиваля исключительно в надежде познакомиться с Пикассо…
ГЕНРИ МИЛЛЕР. Да, я писал и просил меня ему представить… Канны для меня навсегда связаны с именем Пикассо… Но послезавтра у меня очень загруженный день. Фестиваль заканчивается, и мы там буквально как на привязи… Три киносеанса вместо двух, и второй начинается в три часа…
БРАССАЙ. На такси от Дворца кинофестивалей – это не больше пяти минут. И вы с ним познакомитесь…
ГЕНРИ МИЛЛЕР. Познакомиться с Пикассо… Разумеется, это одно из моих самых больших желаний… Но я не люблю так резко менять планы. Я бы мог, конечно, пойти к нему с вами… Но мысль о том, что в определенное время я должен буду встать и уйти, отравит мне всю радость от нашей беседы… Стоит ли так торопиться? Чтобы подготовить первое знакомство, нужно больше времени и спокойствия…
БРАССАЙ. Я вас ему представлю… И вы сможете прийти к нему в другой день… В Каннах и даже в «Калифорнии» вы от Пикассо буквально в нескольких шагах… Скоро вы окажетесь в Биг-Суре, в Греции, в Японии или еще бог знает где… А Пикассо, возможно, уедет в Вовенарг… Грешно пропускать такой случай…
ГЕНРИ МИЛЛЕР. Скорее всего, вы правы… Ха-ха-ха… Однако не соблазняйте меня… Лучше положиться на случай… И в один прекрасный день возможность представится… Я фаталист… Возможно, Ларри сможет отвезти меня в Вовенарг, когда я буду в Ниме…[76] А если мне не удастся увидеться с ним на этом свете – мне шестьдесят восемь лет, ему восемьдесят, – я уверен, что встречусь с ним позже, в предстоящие десять миллионов лет. Я не знаю, где это произойдет, потому что такие силы, такая энергия всегда очень активны…
ЖИЛЬБЕРТА. Вы и правда так думаете? Вы верите в бессмертие?
ГЕНРИ МИЛЛЕР. Да, в каком-то смысле… Бессмертие! Ха-ха-ха… Вы знаете, дорогая Жильберта, я могу считать себя учеником Кришнамурти, хотя мне так и не представилось возможности увидеть его лично… Этот мудрый индус, вы знаете, живет в Охае, в Калифорнии… Бессмертие? То, что впавший в безумие Ницше называл вечным возвращением… А почему бы и нет? Я в своем возрасте тоже становлюсь философом… Во всяком случае, объясните Пикассо, как я его люблю и как им восхищаюсь. И как мне хотелось бы с ним познакомиться…
Канны, среда 18 мая 1960
В половине третьего на Каннских холмах, напротив «Калифорнии». Вилла Пикассо – солидная, но совершенно такая же, как и те, которыми застроена вся округа со времен великих герцогов, славной эпохи Лазурного Берега… Но сады… Судя по всему, рука садовника их не касалась: сосны, кипарисы, эвкалипты, мимоза, мушмула, олеандры, жимолость росли там, как им вздумается, душа друг друга в объятиях пышной зелени. Из этого буйства удавалось вынырнуть только пальмам, которые вдыхали морской воздух и вглядывались в голубой горизонт Средиземного моря… Как случилось, что этой заурядной вилле выпала честь принять под свой кров Пикассо и его богатства и даже вдохновлять его на творчество в эти последние годы, вписав таким образом свое имя в список рядом с Бато-Лавуар, Буажелу, Валлори, дворцом Гримальди? Объяснить это можно отчасти отвращением, которое Пикассо питал ко всему, на что можно было навесить бирку «хороший вкус», его нежностью ко всему смешному, несуразному, странному – а вилла буквально ломится под тяжестью лепнины, виньеток и украшений из искусственного мрамора. Только его равнодушие к местам своего обитания и склонность доверяться провидению могут объяснить этот выбор… Именно так он возложил на Канвейлера заботу о переезде мастерской с Монмартра на Монпарнас во время своего свадебного путешествия с Евой, «моей красоткой», а позже поручил Розенбергу найти ему квартиру, в то время как сам, далеко от Парижа, переживал в Испании страстный роман с Ольгой.
Я собираюсь позвонить, но, к моему великому удивлению, решетчатая калитка не заперта. Жена сторожа объявила о нашем приходе хозяину. Во дворе никого. В гараже – несколько машин, среди которых царит внушительный белый «линкольн». Справа от крыльца – старый знакомый: «Олень» из парка Буажелу. Налево – странный металлический цветок с оборванными лепестками, взорвавшийся смертоносный снаряд.
На крыльце появляется Пикассо – под защитным тентом над лестницей он кажется совсем маленьким – и целует меня в обе щеки. Он совсем не изменился. Обтягивающий шерстяной свитер, лицо коричневое от мистраля и жаркого солнца, по-прежнему крепкий как скала и в глазах – прежний огонь… Он ведет нас в свою «мастерскую» – анфиладу из трех просторных комнат, залитых светом, проникающим через широкие, застекленные оконные проемы, выходящие в парк.
В сущности, с тех пор как мы познакомились на улице Боеси, ничего не изменилось, разве что вокруг стало просторнее да вещей собралось больше. Я очень счастлив видеть его снова. К сожалению, я не увижу Жаклин Рок, его молодую подругу, с которой он познакомился в Валлори и которая делит с ним жизнь уже шесть лет. Она только что перенесла операцию, но Пикассо спокоен. Ей уже лучше, ее отправили на «Калифорнию».
ПИКАССО. Я часто вас вспоминаю… У вас ведь недавно прошла выставка рисунка и скульптуры, так? Я о ней слышал. Я вообще в курсе всего… Сколько мы с вами не виделись?
БРАССАЙ. С 1947 года, по-моему. Тринадцать лет…
ПИКАССО. Неужели? Целых тринадцать лет? А почему вы не приезжаете меня повидать?
Сколько раз мне хотелось к нему пойти… Это желание особенно мучило меня во время фестиваля в Каннах в 1956-м, где показали не только «Тайну Пикассо», но и мой фильм «Пока есть животные»…
БРАССАЙ. Я довольно много времени провожу на Лазурном Берегу… В Эз у меня есть дом. И в мыслях я часто к вам приходил. Но звонить вам…
ПИКАССО. Это вы зря… Я больше не хочу видеть новых лиц. Зачем? Но для старых друзей я всегда дома… И поскольку я живу как затворник, даже как заключенный, их посещения для меня тем более дороги… Такой известности, как у меня, не пожелаю и злейшему врагу… Я страдаю от нее физически… И защищаюсь по мере сил… День и ночь живу за дверями, запертыми на два оборота ключа…
БРАССАЙ. Но калитка была открыта…
ПИКАССО. Она была открыта потому, что я вас ждал и приказал к половине третьего ее отпереть…
БРАССАЙ. Если я правильно понял, вы живете как в крепости. А для друзей опускаете подъемный мост…
ПИКАССО. Увы! Примерно так…
БРАССАЙ. А Вовенарг? Там вы разве не защищены?
ПИКАССО. Там еще хуже… Набегает огромное количество зевак. И они наблюдают за нами в бинокль… Караулят каждое движение… очень может быть, что в данный момент кто-то наблюдает за нами с Леринских островов в телескоп… Если бы я действительно хотел спрятаться от чужих взглядов, мне бы пришлось задвинуть шторы на этих окнах… Но в этом случае я лишил бы себя возможности видеть парк и весь этот пейзаж, который мне необходим… Это ужасно…[77]
ПИКАССО. Но это не все. Еще одна опасность подстерегает меня здесь: на соседнем участке строится высоченное здание с немыслимым количеством этажей… Мало того, что оно закроет мне вид на Леринские острова, вдобавок все его жильцы смогут наблюдать за нами со своих балконов… Возможно, мне придется бежать из этих мест… А что вы делаете на побережье?
БРАССАЙ. Я приехал сюда на три недели, чтобы повидаться с Генри Миллером. Он – член жюри фестиваля. Днем он очень занят, а вечера мы проводим вместе… Он тоже боится славы: опасается, что, если его произведения будут публиковать в Соединенных Штатах, покоя у него не будет…
ПИКАССО. Я его понимаю… Зачем нужно еще больше денег, если их и так достаточно? Если ты будешь богаче, чем прежде, то все равно не сможешь съесть четыре завтрака или четыре обеда… Богат я или беден, я все равно буду курить все те же сигареты «Голуаз»… Единственные, которые люблю… Ну и что? Кстати, не могли бы вы дать мне сигаретку? В доме не осталось ни одной…
БРАССАЙ. Я хотел бы представить вам Генри Миллера… Он просто жаждет с вами познакомиться. Но сегодня очень неудачный день… У него киносеанс в три часа… А приходить к вам на три минуты ему не хочется…
ПИКАССО. Генри Миллер вызывает у меня восхищение. А что, если вы приведете его ко мне после фестиваля?
