Уходя, я собираюсь забрать свои снимки с граффити. Но Пикассо не хочется отдавать их…
ПИКАССО. А вы не оставите мне их до завтра? Я бы смог вечером рассмотреть все повнимательнее…
Четверг 28 ноября 1946
Как и договаривались, я прихожу пораньше.
ПИКАССО. Мне очень жаль, что я потревожил вас этим утром: мне придется уйти… У меня назначена встреча… Вы не могли бы прийти завтра? Мне бы очень хотелось, чтобы мы с вами занялись моими изделиями из бумаги. На днях я рассмотрел их в солнечную погоду, расставив против света. Это было чудесно… Они просвечивались насквозь, словно были из алебастра… (Пикассо выходит, потом возвращается.) А где мой берет? Ты не видел моего берета, Сабартес? Это очень ценная вещь, берет! У меня он единственный… Если я его куда-нибудь засуну или потеряю… До войны это не имело никакого значения… Заходишь в магазин и покупаешь новый… Но теперь! Скажи, Сабартес, есть ли в продаже береты?
Я спрашиваю, вернулся ли от литейщика маленький бюст Доры Маар.
ПИКАССО (немного смущенно). Да, его привезли… Но случился весьма досадный инцидент… Я хотел нанести на него патину и все испортил… И не знаю, смогу ли теперь спасти… Но у Доры есть еще один, совершенно такой же. Сходите к ней… Я ее предупрежу.
Этим утром – за неимением лучшего – я фотографирую большую кожаную папку, где Пикассо хранит свои рисунки и акварели, входную дверь с канакским изваянием, маленький столик с красками и кистями, который служит ему палитрой. А в углу мастерской – Дева Каталонская с нимбом из солнечных лучей. Это чей-то подарок? Испанская мадонна, такая неожиданная здесь, кажется одной из немногих нитей, связывающих Пикассо с родиной и с верой его детства…
* * *
Час спустя я у Доры Маар на улице Савой. Некоторое время назад она увлеклась живописью и при этом, что стоит подчеркнуть, сумела избежать опасного влияния Пикассо. Ее натюрморты – кусок хлеба, кувшин – весьма сдержанны по стилю и ни по цветовому решению, ни концептуально нисколько не напоминают творения мэтра какого бы то ни было периода.
У Доры – настоящая «коллекция Пикассо»: помимо ее многочисленных портретов, здесь немало натюрмортов и целый ящик миниатюрных поделок, созданных жизнерадостным, всегда активным и изобретательным талантом Пикассо… На днях она с огромными предосторожностями извлекла их оттуда, чтобы я смог сделать снимки: маленькие птички в капсулах из олова, дерева или кости; кусок дерева, превращенный в дрозда; фрагмент изглоданной морем кости, обернувшийся орлиной головой… Игрушки с сюрпризом, остроумные обманки – забавные и неожиданные; обгорелая деревяшка, выкрашенная коричневой краской, – настоящая сигара; смешная вшивая гребенка, сделанная из плоской кости… На ней Пикассо тщательно прорисовал частые зубцы, украсив их изображением парочки влюбленных вшей… Что же до многочисленных изображений на бумаге и картоне, вырезанных ножницами или просто контурно очерченный рукой, то они все были просто очаровательны… Большинство сделано из бумажных салфеток и коробок из-под сигарет… Буква Q на пачке CELTIQUE превратилась в голову забавного персонажа. Множество живых существ – рыба, лисица, козел, гриф; маски сатира, лица детей, черепа, длинная женская перчатка, и рядом – впечатляющая серия рисунков с собаками. У нее своя история. У Доры была белая болонка, которую она обожала… И вот однажды собачка потерялась… Чтобы утешить свою расстроенную подругу, Пикассо в течение нескольких дней каждый раз, как садились за стол, возвращал к жизни маленькую собачку с огромными черными глазами и висячими ушами. Иногда нос, глаза и рот обозначались просто дырками на бумаге, но чаще он рисовал животное на салфетке обгоревшей спичкой или погасшей сигаретой… И теперь перед вами предстает не бумага, не столовая салфетка, а шелковистая, волнистая шерстка словно ожившей собаки, глядящей на вас через свисающую на глаза длинную челку…
Когда я спрашиваю Дору о патине на бронзе и о несчастном случае с ее бюстом, она смеется.
ДОРА МААР. Так вы не знаете, как Пикассо его патинировал? Да очень просто: он на него помочился… И проделывал это в течение нескольких дней… Ему, наверное, было неловко вам об этом говорить… Бронза стала ужасная на вид…
БРАССАЙ. Надо же! Я тоже много слышал о том, что с помощью мочи можно состарить бронзу… Старик Майоль ежедневно «окроплял» большие статуи в своем саду. И, как мне рассказывали в Марли-ле-Руа, он часто, выходя в город, сдерживал там свои естественные потребности, чтобы не потерять ни капли драгоценного «эликсира», столь необходимого для его скульптур…
ДОРА МААР. Пикассо верил в это… Но результат оказался просто жутким… Бронза стала зеленой, но ужасающего оттенка… И ведь надо же, чтобы такое случилось с моим изображением…
Я возвращаюсь на улицу Гранд-Огюстен, чтобы оставить там свои фотоаппараты. Застаю Сабартеса. И мы с ним говорим о Маноло…
САБАРТЕС. В Барселоне я его не знал, хотя мы были в одной компании и ходили в одно кабаре. Познакомились только в Париже, во время моего первого приезда в 1901-м. Я хорошо помню, как мы встретились. Словно это было вчера… У меня была назначена встреча с Пикассо возле Музея в Люксембургском саду. Он пришел с каким-то каталонцем… Это и был Маноло. Мы подружились и с тех пор вместе ходили по кафе и кабаре Холма и Латинского квартала. В ту пору он не знал по-французски ни слова. Потом научился, но избавиться от весьма смачного акцента так и не смог. Увы! С тех пор как он обосновался в Сере, я потерял его из виду… Вам бы, наверное, хотелось увидеть его фотографию? У меня их нет. Но я могу вам показать его автопортрет, Selbstbildnis, напечатанный в немецком журнале.
Передо мной лицо Маноло: впалые щеки, высокий лоб, кустистые брови. Фернанда Оливье описывала его так: «Невысокий породистый испанец со слишком черными глазами на слишком черном лице под шапкой слишком черных волос…»
* * *
Спускаясь по лестнице, сталкиваюсь с Инес. Я не знал, что она живет в том же доме, но этажом ниже мастерской Пикассо. Она вышла замуж за Гюстава, рабочего-металлурга, и у нее уже шестимесячный сынишка… Удивительно было обнаружить это маленькое семейное гнездышко, укрывшееся под сенью великой фигуры Пикассо…
– Господин Брассай, – предложила она, дружелюбно улыбаясь, – не хотите ли взглянуть на мою «коллекцию Пикассо»?
Вхожу в маленькое, почти лишенное света помещение с потолком таким низким, что его можно коснуться рукой. На стенах – работы Пикассо, вперемешку с лубочными картинками, которые лишь еще сильнее оттеняют их ценность. Портреты Инес, написанные по большей части ко дням ее рождения. Очень красивый рисунок китайскими чернилами: бык, поваливший на землю лошадь пикадора. Дотиражный офорт с цесаркой из серии «Бюффон», сделанный гуашью натюрморт, несколько литографий…[66]
Пятница 29 ноября 1946
Ко мне пришел один американский журналист. Он отнюдь не первый, кто вообразил, что одного моего слова достаточно, чтобы перед ним гостеприимно открылись двери в дом Пикассо… Я действительно иногда привожу к нему своих друзей, но незнакомцам тут ничего не светит… Однако от этого молодого парня, г-на Уоллеса, отделаться оказалось непросто. К своей атаке он готовился целый год. На кон поставлено все, включая карьеру… Он полон решимости добиться своего, и у него уже все готово: составлен весьма внушительный список вопросов художнику. Если дело не выгорит, он, по-моему, меня просто придушит… Его настойчивость сделала свое дело, и я согласился попробовать… Встреча назначена на сегодняшнее утро.
Пикассо пока один. Мы говорим об альбоме его скульптур, который уже готов к печати. Издатель ждет, когда поступит бумага. Единственное, что его смущает, – это текст. Кому его заказать?
