БРАССАЙ. Восторг у меня вызывало сходство женского тела с сосудом, музыкальным инструментом или каким-то плодом. Искусство Кикладских островов буквально проникнуто этим ощущением: женщина предстает в образе скрипки… Меня очень удивило то, насколько самый большой фрукт – морской кокос – похож на женские ягодицы и низ живота…
ПИКАССО. Огромный кокосовый орех, о котором вы говорите, и правда самый странный фрукт, который мне встречался… А мой вы видели? Его мне подарили. Сейчас принесу…
И Пикассо приносит гигантский орех. Тот, что у меня, не очищен, его скорлупа имеет зернистую структуру и покрыта волосками. Его орех – гладкий, на нем видны все нити жизни экзотического леса.
ПИКАССО. Вы правильно делаете, что рассматриваете отдельные части женского тела. Это захватывающее зрелище…
Он начинает рассматривать моих «ню», преображенных в пейзаж. Очертания тела совпадают с рельефом окружающей природы – холмами и долинами, – что очень занимает Пикассо. Изгибы тела плавно переходят в холмистую местность. Пикассо замечает, что на некоторых фото шероховатость кожного покрова – «гусиная кожа» – напоминает шкурку апельсина, зернистую структуру камня или сеточку, которую образует наблюдаемая издалека поверхность бурного моря… Одна из выгодных сторон фотографии состоит в том, что она дает возможность такого приближения к натуре, которое делает подобные вещи видимыми. Дальше мы говорим о камнях: песчаник, гранит, мрамор…
ПИКАССО. Мне кажется странным, что людям пришло в голову делать статуи из мрамора… Я понимаю, что можно что-то увидеть в корнях дерева, в трещине на стене, в расколотом камне, в гальке… Но мрамор? Его режут кусками, и на срезе нет никакого рисунка… Он не вдохновляет… Как Микеланджело сумел рассмотреть своего Давида в куске мрамора? Если человек начал фиксировать образы, то это потому, что он видел их вокруг себя уже почти сформировавшимися, они были буквально под рукой. Он различал их на костях, на неровных, шероховатых стенах пещеры, на куске дерева… Что-то напоминало ему женщину, что-то – бизона, а что-то еще – голову чудовища…
Мы углубляемся в историю первобытного общества…
БРАССАЙ. Несколько лет назад я побывал в долине Ле-Эзи, в Дордони… Мне захотелось увидеть наскальную живопись… Меня удивила одна вещь: каждое новое поколение, абсолютно ничего не зная о предыдущих, тем не менее обустраивало свои пещеры точно так же, как за тысячи лет до него… «Кухня», например, всегда находится в одном и том же месте…
ПИКАССО. В этом нет ничего удивительного! Ведь человек не меняется. Он сохраняет свои привычки… Это инстинкт подсказывает людям приспосабливать под кухню одно и то же место… Разве, чтобы заложить город, люди не выбирают одну и ту же местность? Под городами, во время раскопок, всегда находят другие города; под церквями – другие церкви и другие дома – под домами… Расы и религии могли меняться, но рынки, места обитания, паломничества, отправления культа всегда остаются одними и теми же. Вместо Венеры появляется Дева, но жизнь течет по-прежнему…
БРАССАЙ. Во время раскопок в Нижнем Ложери долины Ле-Эзи археологам пришла удачная мысль сохранить срез высотой в четыре или пять метров со следами слоев, с целыми тысячелетиями, ложившимися одно на другое… Как пирожное наполеон… И в каждом слое его «жильцы» оставляли свою визитную карточку: фрагменты костей, зубы, кремневые орудия… Одним взглядом можно охватить не знаю сколько тысяч лет истории… Это производит сильное впечатление…
ПИКАССО. А благодаря чему? Благодаря пыли! У земного шара нет уборщицы, чтобы сметать с него пыль… И она изо дня в день падает на землю и там остается… Все, что доходит до нас из прошлого, сохраняет пыль. Взгляните хотя бы сюда, на эту кучу – за несколько недель нападал толстый слой… На улице Боеси, в некоторых комнатах – вы же помните? – стали исчезать мои вещи: они оказались погребены под слоем пыли… А хотите я вам скажу? Если я всегда запрещал убирать в моих мастерских, подметать и стирать там пыль, то не только потому, что не хотел, чтобы трогали мои вещи… А главным образом потому, что надеялся на ее защиту… Пыль – мой союзник… Я всегда позволял ей ложиться там, где ей хочется… Это как защитный слой… Когда здесь или там нет пыли, значит, мои вещи кто-то трогал… И я вижу сразу: здесь кто-то был… И поскольку я постоянно живу рядом с пылью, можно сказать, в пыли, то предпочитаю серые костюмы: на них она не так заметна…
БРАССАЙ. Чтобы набрался слой толщиной в метр, понадобится тысяча лет… Римская империя погребена под землей на глубине всего двух-трех метров… В Риме, в Париже, в Арле пыль сохранилась в наших погребах… Доисторические слои еще более толстые. Если мы что-то знаем о первобытных людях – вы совершенно правы – это именно благодаря «защитному слою» пыли…
ПИКАССО. На самом деле мы знаем не так много… Что может сохраняться под землей? Камень, кость, бронза, слоновая кость, иногда глиняная посуда… Но никаких деревянных изделий, ни тканей, ни кожи… И это сильно искажает наши понятия о первобытных людях… Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что самые красивые предметы каменного века были из кожи, из ткани и особенно из дерева. То есть каменный век должен был бы называться деревянным… Из негритянских изваяний сколько сделано из камня, кости или слоновой кости? Примерно одно на тысячу! А у первобытного человека слоновой кости было не больше, чем у негритянских племен… Скорее всего, даже меньше… У них должны были быть тысячи деревянных идолов, и все это исчезло…
БРАССАЙ. А вы знаете, Пикассо, что земля сохраняет лучше всего? Греко-римские деньги… Я был на раскопках в Сен-Реми, где откопали греческую деревню… Так там ковырнешь один раз лопатой – и обязательно найдешь монетку…
ПИКАССО. Это невероятно, сколько в земле римских монет! Можно подумать, что у римлян были дырявые карманы… Они сеяли свои монеты везде, где ходили… Даже в полях… Должно быть, надеялись, что прорастут…
БРАССАЙ. Раскопки всегда напоминают мне момент, когда разбивают форму, чтобы вынуть из нее статую… В Помпеях отливку произвел сам Везувий. Дома, люди, животные оказались в один момент заключены в эту кипящую оболочку. Видеть эти тела, сведенные судорогой, захваченные смертью врасплох, – это потрясает. Я видел их в стеклянных ящиках в Помпеях, в Неаполе…
ПИКАССО. Дали был буквально одержим картинами этих чудовищных слепков, мгновенным концом жизни, оборванной катаклизмом… Он мне рассказывал об одной своей идее – муляж площади Оперы, где было бы здание театра, «Кафе де ла Пэ», дорогие проститутки, автомобили, прохожие, полицейские, журнальные киоски, торговцы цветами, фонари, уличные часы, которые продолжают идти… Представьте себе все это в гипсе или в бронзе и в натуральную величину… Какой кошмар! Если бы я мог сделать такое, то выбрал бы Сен-Жермен-де-Пре: кафе «Флор» и «Дё Маго», пивная «Липп», Жан-Поль Сартр, официанты Жан и Паскаль, г-н Бубаль, кот и светловолосая кассирша… Какой великолепный, какой ужасающий муляж мог бы получиться…
Понедельник 25 октября 1943
Пикассо хочет показать мне витрину или, как Сабартес ее называет, «музей». Закрытый на ключ большой металлический застекленный шкаф, стоящий в маленькой комнате рядом с мастерской. Чтобы его открыть, Пикассо достает большую связку ключей. Внутри – штук пятьдесят бронзовых статуэток, резные изделия из дерева, камни с гравировкой и другие любопытные или редкие предметы, вроде этого слитка из стеклянных рюмок – перекрученных, деформированных, прижатых друг к другу. Рассматриваю его с большим интересом! Пикассо проделывает надо мной свои любимые «опыты»? Видя, что необычный предмет возбудил мое любопытство, он осторожно достает его из шкафа…
ПИКАССО. Я вижу… Эти бокалы вас заинтриговали… Потрясающе, правда? Так вот, это бокалы для бордо! Они с Мартиники. Вы слишком молоды и вряд ли помните ту жуткую катастрофу, которая разрушила город Сен-Пьер: извержение вулкана на горе Пеле, в 1902-м, по-моему. Вулкан уничтожил город за одну ночь. Оборвал множество человеческих жизней, но все же кое-что и создал: на руинах были найдены странные предметы вроде этого… Как и вас, его красота меня потрясла и очаровала… И, чтобы доставить мне удовольствие, мне его подарили. Жар земли переплавил это стекло, и получилось прекрасно – настоящее произведение искусства, не правда ли?
