Считайте нас старомодными, однако нам очевидна вся опасность публичных записей происходящего в частной жизни. Конечно же, специалисты по маркетингу будут использовать их для того, чтобы и дальше топить нас в море раздражающей рекламы. Уже сейчас розничная сеть Target может использовать свои аналитические данные для вычисления того, кто из его клиенток ожидает ребенка. Как-то раз купоны Target донесли информацию о беременности девушки-подростка ее ничего не подозревавшим родителям. Можно только представить себе, насколько неприятным для нас будет нерегулируемый доступ специалистов по маркетингу и глобальных корпораций к нашей личной информации[212].
Однако вмешательство со стороны корпораций – это не главное, чего стоит опасаться. Нужно помнить о том, что может сделать правительство[213]. Уже сейчас компании типа Google и Facebook открывают свои записи для федерального правительства в случаях, когда на кону стоит национальная безопасность. Иногда правительству удается получить доступ к этой информации, нравится это компании или нет. В сентябре 2012 года уголовный суд Нью-Йорка обязал Twitter предоставить доступ к частным сообщениям Малкольма Харриса, одного из лидеров движения Occupy Wall Street («Захвати Уолл-стрит»). В 2013 году разоблачения Эдварда Сноудена вызвали немалое возмущение в стране и заставили президента Обаму убеждать американцев в том, что никто не прослушивает их телефонные звонки. Где проходит граница между законным общественным интересом и деятельностью Большого Брата? Очевидно, что она должна существовать. В мире, где правительство может получить доступ к личной информации любого человека в любой момент времени, сопротивление будет бесполезным.
Еще страшнее антиутопии, представляющиеся в том случае, если регистрация мышления станет технически возможной. Представьте себе, что некое тоталитарное правительство вынудит всех жителей постоянно фиксировать каждую свою мысль. Граждан будут наказывать за отказ это делать, а частные мысли станут делом прошлого. И это еще не самый пугающий сценарий. Представьте себе, что правительство станет навязывать гражданам определенный тип мыслей, граждане будут обязаны повторять их раз за разом, подобно школьникам, заучивающим наизусть клятву верности или катехизис. Потерявшись в обязательном потоке сознания, граждане станут узниками собственных мыслей.
Это не может не пугать. Хотя регистрация жизни разрабатывается пока лишь в теории, уже заметны некоторые шаги в обратном направлении[214]. Так, владельцы кафе 5 Point в Сиэтле обеспокоены, что присутствие технологий регистрации жизни помешает людям заниматься привычными для них развлечениями. Очевидно, что отказ от развлечений плохо скажется на бизнесе, поэтому владельцы бара запретили заходить туда людям, носящим Google Glass. Сетевой стартап под названием Snapchat предлагает своим пользователям отправлять сообщения, которые удаляются после определенного периода времени[215]. По мере того как регистрация жизни становится все более распространенным делом, возникает необходимость в незаписываемых местах, незаписываемом времени и незаписываемом общении.
Наша жизнь всегда отбрасывает цифровую тень. Уже началась битва за большие тени, за право владеть собственной историей и контроль над доступом к ней. Чем станут новые цифровые права? Огромной и занимательной детской площадкой? Мощным инструментом правоохранительных органов? Нравственным наследием для будущих поколений? Или же становым хребтом государственного надзора? Этот вопрос будет лежать в основе самого значительного морального конфликта грядущего столетия.
Родственные души
Телескоп Галилея – две линзы, обращенные друг к другу, – знаменовал собой поворотную точку в истории нашей цивилизации. Увиденное Галилеем противоречило доктрине Католической церкви. Инквизиция посадила Галилея под домашний арест, где он оставался до конца своих дней. Однако Церковь не могла арестовать его идеи. После Галилея – и в значительной степени благодаря ему – долгое господство Церкви над западной мыслью стало угасать.
На ее месте возникли две великие интеллектуальные традиции. Первой стали точные науки, призванные разобраться с природой Вселенной с помощью эмпирического наблюдения. Второй стали гуманитарные науки – изучение человеческой природы с помощью тщательного критического анализа. В совокупности эти две традиции сделали множество подарков для западной цивилизации – начиная со свободы и демократии и заканчивая инженерными и технологическими новшествами.
Однако эти близкие направления оказались отрезаны друг от друга. И сегодня обычному студенту приходится выбирать между точными или гуманитарными науками; редко встречаются учебные программы, охватывающие обе области. Типичный исследователь должен примкнуть к одной или другой группе. Эти границы начинают пролегать в школах, университетах и во всей экосистеме знаний. Мы изучаем математику. Мы изучаем творчество Шекспира. Но мы не изучаем их вместе.
По крайней мере, так было до недавних пор[216]. Работавший в Стэнфорде итальянский ученый Франко Моретти обратился к цифровым книгам для изучения системы персонажей и их взаимодействия в произведениях Шекспира, применяя методы и подходы из областей компьютерных наук и статистической физики в совершенно непривычной области. Мэттью Джокерс, преподаватель литературы в Университете штата Небраска, изучает такие вещи, как статистическое распределение местоимений, что позволяет ему анализировать литературные связи в романах XIX века. Работающий в Национальном гуманитарном фонде Бретт Бобли возглавляет работу инновационной программы Digging into Data Challenge («Вызов: поройся в данных»), помогающей гуманитариям по всей территории Соединенных Штатов разобраться, что полезного могут привнести новые доступные данные в их работу. Все эти люди заходят на территории, куда математика прежде не добиралась.
Исключением может считаться Дартмут, где математик по имени Дэниел Рокмор использует цифровые книги для изучения влияния стиля одних авторов на других. Он использует значительно больше математики, чем Моретти, но сам читает значительно меньше. Однако их можно считать родственными душами. Стоит вспомнить и об университете штата Техас в Остине, где психолог Джеймс Пеннебейкер отслеживает связь между распределением местоимений в тексте и настроением автора. Пеннебейкер и Джокерс представляют совершенно разные интеллектуальные традиции, но их тоже можно считать родственными душами. А работающий в департаменте научной и технологической политики Белого дома Том Калил реализует, по личной просьбе президента Обамы, еще один значительный проект в области больших данных. Калил и Бобли помогают разным людям, но делают, по сути, одно и то же дело.
Происходящее меняет саму природу исторических данных и позволяет стирать границы между точными и гуманитарными науками. Возникающая в результате неразбериха имеет множество названий. Историки, занимающиеся подобными вещами, начинают называть себя «цифровыми гуманитариями». На факультетах лингвистики появились «корпусные лингвисты». Психологи и социологи иногда говорят, что ведут «вычислительные исследования в общественных науках». А многие возникающие в Кремниевой долине стартапы считают подобную динамичную неразбериху само собой разумеющейся.
Мы видим, как понемногу объединяются великие умы, прежде оторванные друг от друга. На научной конференции в Мэриленде весной 2013 года Национальный институт здравоохранения, Национальный гуманитарный фонд и Национальная медицинская библиотека собрали группу исследователей, представляющих многие дисциплины – от истории искусства и африканских языков до компьютерных наук, от микробиологии до риторики, изучения поэзии и зоологии. Речь на открытии конференции прочитал Дэвид Сёрлз, бывший старший вице-президент фармацевтического гиганта Glaxo-SmithKline. Впервые в истории Национальные институты здравоохранения и Национальный гуманитарный фонд объединились для проведения совместного мероприятия. Тема – «Данные, биомедицина и цифровые гуманитарные науки» – не может не внушать оптимизма: в основе лежит идея о том, что историки и философы, художники, врачи и биологи могут работать вместе и делать это эффективнее, чем по отдельности. Название самой конференции – «Общие горизонты» – попало прямо в точку. Наше восхитительное будущее интеллектуального развития лежит именно на пересечении различных видов научной мысли.
