— Да, я комсомолец, но доносов на людей никогда не пишу и никогда этим заниматься не буду, так что не бойтесь.

— У меня так на душе наболело, что хоть плачь, а поделиться не с кем. Спасибо тебе, сынок, что хоть выслушал про мою бабью боль.

Она поднялась и молча вышла во двор. Ещё только стемнело и можно было бы пойти в клуб на танцы, но я взял свою заветную тетрадь и стал продолжать писать историю пребывания в Жуковке. Дальнейшая работа и жизнь на новом месте приобрели какую–то определённость и системность. Заканчивая работу в конторе, я успевал помочь хозяйке, и через месяц её усадьбу было не узнать. Из леса привёз десятка два липовых слег и загородил ими огород, выпросил у Ивана Васильевича кубометр узких обрезных досок и привёл в порядок палисадник. Хозяйка была довольна своим постояльцем и относилась ко мне, как к родному сыну. На Октябрьские праздники начальник отпустил меня домой. Свою первую зарплату я отдал родителям, которые бедствовали и не могли детям купить мало–мальски приличной тёплой одежды. Отправляясь в Хвастовичи, я надеялся, что там меня ожидает письмо от Лены, но увы, письма не было. Расстроенный, не мог понять, что с ней происходит. Родители её тоже на моё письмо не ответили. «А что, если написать письмо на имя директора медучилища, может, он ответит и даст её адрес», — подумалось мне, и в тот же день отправил ему письмо. Жизнь в селе мало–помалу налаживалась, но моим родителям с четырьмя детьми было тяжело. Старший брат Николай служил в армии, а я теперь, как мама выразилась, тоже «отрезанный ломоть», и все заботы о хлебе насущном легли на отцовские плечи. Про себя решил, что половину зарплаты буду пересылать родителям, чтобы облегчить их бедственное положение. Написав письмо в медучилище, немного успокоился и решил пойти в клуб на танцы. Зашёл к Юре Ерохину, и вместе с ним направились в местный очаг культуры. Юра учился на курсах трактористов, но жил дома и знал все сельские новости. Разговорились, я ему рассказал об учёбе в Ленинграде, работе в Жуковке, но ни словом не обмолвился о Лене. Я не хотел, чтобы она стала предметом обсуждения и выслушивать советы, как надо вести себя в подобной ситуации. В клубе нас ожидал сюрприз. В честь праздника приехала кинопередвижка, и мы посмотрели популярный в то время фильм «Весёлые ребята». После фильма устроили танцы. За полгода моего отсутствия местные девчушки подросли и уже выглядели настоящими барышнями. Первый раз после разлуки с Леной я по–настоящему развлёкся и с огромным удовольствием потанцевал, хотя эти танцы с Леной в Ленинграде не шли ни в какое сравнение. Юра с девушкой не встречался и говорил мне, что ему ещё рано с ними вожжаться и терять волю в свои восемнадцать лет. Я не стал опровергать его доводы, потому что ещё пару месяцев тому назад рассуждал точно так же. Два праздничных дня пролетели, как миг, и снова я с головой в бумагах. Мою дотошность, математическую смекалку, аккуратность и каллиграфический почерк быстро оценило руководство, и теперь все стенгазеты и боевые листки писать и оформлять приходилось мне. Это занятие мне нравилось, и я им занимался с энтузиазмом и желанием. В райкоме я был самый молодой работник, но меня взрослые дяди и тёти любили за исполнительность и спокойный бесконфликтный характер. Как–то в райкоме было совещание партийного актива, на котором присутствовал и начальник военного комиссариата. Он и раньше был частым гостем в райкоме, а на этот раз зашёл в мою комнату и с порога заявил:

— Молодой человек, вы в армии ещё не служили?

— Нет, ещё не служил, но на следующий год буду поступать в лётное училище.

— А почему на следующий год, а не сейчас?

— Так, все конкурсные экзамены прошли, и поступившие курсанты давно учатся.

— К нам в военкомат поступила разнарядка на троих ребят призывного возраста, для зачисления их вне конкурса в Олсуфьевское училище военных штурманов. У тебя сколько классов образования?

— Девять классов.

— А хочешь там учиться?

— Конечно хочу.

— Тогда выпишем тебе повестку, направление на учёбу, и через три дня, чтобы ты был там.

— А где это Олсуфьево?

— Этот старинный городок находится в пятидесяти километрах от Брянска. А ты сегодня после работы приходи в военкомат, я дам распоряжение, чтобы тебе выдали необходимые документы.

— Спасибо, товарищ комиссар.

— Не стоит благодарить. Дело в том, что при приёме очень строгая медицинская комиссия. Практика показала, что из десяти конкурсантов проходит три–четыре человека. Если ты войдёшь в это число, то станешь курсантом, если забракуют, то вернёшься назад и на следующий год будешь поступать в какое–то другое училище, или пойдёшь служить в армию. Ты согласен?

— Согласен, конечно, а домой заехать можно?

— На какой–то день, то пожалуйста, но если опоздаешь, то тебе одному медкомиссию проводить никто не будет, поэтому советую уже послезавтра отправляться в Брянск на комиссию.

До конца рабочего дня меня не покидало хорошее настроение. Своими планами поделился с начальником отдела, а он, хотя и без восторга воспринял эту новость, но всё же распорядился, чтобы мне выписали аванс. Весь вечер был в хорошем расположении духа. Это заметила хозяйка и незамедлительно спросила:

— Вася, ты что, письмо от девушки получил?

— Нет, Марфа Ильинична, уезжаю послезавтра в Олсуфьево.

— Что, в командировку?

— Нет, поступать в лётное училище.

— Собираешься летать на еропланах?

— Если поступлю, то буду летать.

— Ой, страх–то какой, ведь еропланы–то падают поди и разбиваются?

— Падают, но у лётчиков есть парашюты, и они в любом случае спустятся на землю живыми и невредимыми.

— Жалко мне тебя, Вася. Ты стал мне заместо сына родного, привыкла я к тебе и уже не мыслю, как буду жить опять одна–то.

— Не переживайте, может, ещё вернусь, если медкомиссию не пройду.

— Нельзя желать людям плохого, но я бы хотела, чтобы ты вновь вернулся в Жуковку.

— Теперь уже как получится.

Ночь спал плохо. Сначала думал про Лену. И почему она не написала ни одного письма? Я написал ей уже целую тетрадь, только не знаю, куда её послать. А может, она вовсе не нуждается ни во мне, ни в моих сердечных откровениях, иначе давно бы написала? Из её училища, куда я посылал запрос, тоже не ответили. Потом стал думать об училище. Как хотелось пройти комиссию, быть зачисленным в это учебное заведение и доказать всем и себе в особенности, что смогу летать и быть достойным защитником Родины. Впервые за время пребывания в Жуковке чуть не проспал зарядку. Пришлось хозяйке меня будить. День прошёл в хлопотах. В военкомате мне подготовили необходимые документы. Свои бухгалтерские дела никому не сдавал, только ввёл в курс дела уполномоченного райкома по учёту. Провожали меня, как в отпуск, без напутствий, тихо, будто надеялись, что через неделю вернусь и буду по–прежнему трудиться в их коллективе. Только в поезде осознал, что, может быть, это и есть самый главный поворот в моей жизни, который круто изменит судьбу и повернёт её течение по неведомому руслу полноводной и непредсказуемой реке жизни.

На следующее утро, в назначенный час прибыли на место сбора. Кроме нас с Ниной, на лавочке уже сидели несколько незнакомых девушек нашего возраста. По их лицам было видно, что и они вызваны врасплох, не могли понять, куда их повезут, и что готовит им судьба, совершив крутой поворот в их жизни. Нам с Ниной ни заводить разговор, ни знакомиться с будущими однокурсницами не хотелось. Пугала неизвестность, и наше таинственное особое предназначение вызывало страх и тревогу. Девчата тихо перешёптывались. Состояние у всех было такое, будто бы случилось что–то страшное, непоправимое. Наконец из помещения вышел мужчина средних лет в чине капитана, в фуражке с малиновым околышем, сделал перекличку и скомандовал: «По машинам». Рядом стояла крытая брезентом машина–полуторка, на которую и забралась наша женская команда. Побросав под ноги небольшие фибровые чемоданы с вещами первой необходимости, расселись на дощатые скамейки, уложенные между бортами машины. Среди девушек оказалась очень симпатичная женщина, лет на десять старше нас. Сопровождающий сел в кабину, и машина тронулась в путь. Пока ехали по городским улицам и пригородным посёлкам, молча любовались пейзажами уходящего лета, каждый думая о своём. Как только свернули на просёлочную дорогу, первой заговорила дама. Она повернулась к нам лицом и, осветив наши хмурые физиономии своей солнечной белозубой улыбкой, как–то просто по–семейному сказала: «Девчата, что же мы сидим, как воды в рот набрали? Посмотрите, какая кругом красота, давайте споём». И она запела звонким приятным голосом популярную тогда песню «Катюша». Без настроения и желания, нехотя стали ей подпевать. Закончив одну, она запела вторую: «Ой вы кони, вы кони стальные…», которую мы уже подхватили, дружно горланя, не опасаясь привлечь чьё–то внимание, ибо ехали по пустынной грунтовой дороге. Песня нас взбодрила, вернула в нормальную жизненную колею и, смирившись с сложившейся ситуацией, перестали переживать, крутить в голове испорченную пластинку и предоставили право решения наших судеб людям в военной форме с малиновыми петлицами. Когда пришли в себя и немного взбодрились, наша воспитательница, так же мило улыбаясь, сказала: