… Спустившись с небес и ощутив себя снова в реальном мире, подумала тогда: «Никто не посмеет отнять у меня первую и самую главную весну в моей жизни — весну любви, радости и надежды».

Под стук колёс, лёжа на верхней полке, освобождённый от текущих дел и обязанностей, стал размышлять над своим будущим, которое не мыслил без Лены. Первый шаг к осуществлению своей мечты я уже сделал, вернее сама волшебница–фортуна подтолкнула меня к этому. Теперь, если по состоянию здоровья буду пригоден к лётной работе (а на этот счёт у меня не было никаких сомнений), и зачислят в училище, то через два года получу офицерское звание, буду летать, и тогда появится возможность строить семейное гнездо. На первый взгляд размышления мои были странными по той причине, что вся Европа полыхала в пламени войны и не исключено, что Гитлер со своим воинством, в конечном счёте, нападёт на Советский Союз, но, с другой стороны, год тому назад между Германией и нашей страной был заключён договор о ненападении, это и вселяло надежду, что войны не будет. Центральные газеты пестрили статьями, где рассказывалось о трудовых подвигах советских людей. Страна уверенной поступью шла в будущее, поднимая на невиданные высоты свою науку, промышленность, технику, сельское хозяйство и крепила своё оборонное могущество. Особое внимание уделялось авиационной промышленности. Создавались новые типы самолётов разного назначения с такими техническими характеристиками, которые позволяли советским лётчикам устанавливать на них рекорды скорости, высоты, дальности полёта. Словом, руководство страны убедило народ в том, что никто и никогда не сможет посягнуть на суверенитет и территориальную целостность страны Советов, но если кому–то вздумается это сделать, то он так получит по зубам, что трусливо и безоглядно побежит в своё логово. Основываясь на этой уверенности, и строились наши планы, в том числе и мои.

Как только поступлю в училище, обязательно напишу родителям Лены, а ещё лучше поеду к ним домой, и сам обо всём разузнаю. Как–никак, тогда я буду курсантом лётного училища, а это в наше время было почётно и престижно. Мои мысли относительно Лены были самыми противоречивыми. Утверждая и опровергая одна другую, они, как льдины в период половодья, продолжали плыть по течению. Не менее тревожные мысли рождались в моей голове и по поводу предстоящей медкомиссии. «Со здоровьем вроде у меня всё в порядке» — рассуждал сам с собой. Вот и призывную комиссию в прошлом году проходил, и никаких замечаний не было. Как будто по моим соображениям должен пройти, но кто знает, лётчик и штурман — это профессии особые, и возможно в моей голове и теле чего–то для этого не хватает. Так, в тревогах, размышлениях и сомнениях прибыл в областной центр Брянск, где должна будет решаться моя судьба.

Как нам стало известно, поступление в училище штурманов состояло из двух этапов. На первом этапе молодые люди проходили медицинское обследование в мединституте, а на втором этапе, признанные годными к лётной работе, парни уже в училище сдавали два письменных экзамена, математику и диктант. В состав медкомиссии входили профессора из Брянского мединститута и военврачи из местного госпиталя. На время прохождения комиссии абитуриентов поселили в студенческом общежитии. Дежурный комендант отвёл меня в комнату, где уже было человек восемь ребят. Видно, приехали они дня два назад, потому что успели познакомиться и группками по два–три человека собирались вместе, занимаясь, чем попало. Одни спорили, громко отстаивая каждый свою точку зрения, другие беззаботно играли в карты. Я поздоровался, сложил вещи в тумбочку, возле указанной мне кровати, и оглядел своё временное жильё. Соседом по койке оказался коренастый парень небольшого роста, стриженный под модный тогда «бокс». Он протянул мне руку и назвался: «Сергей». Я тоже представился. Завязался разговор. Мой новый знакомый спросил:

— Ты откуда, Василий?

— Из Калужской области, а ты?

— А я из Орловской. Работал трактористом, но как узнал, что в Олсуфьевское штурманское училище объявили дополнительный набор, то сразу помчался в военкомат, где и получил направление. Теперь буду надеяться, что пройду комиссию и сменю руль трактора на штурвал самолёта.

— Что говорят люди, отбор строгий?

— Мы разговаривали с сержантами из этого училища, которые будут заниматься с нами физподготовкой, они в один голос говорят, что самым главным органом у лётчика должен быть вестибулярный аппарат.

— А что это такое?

— Ну, способность человека в любых ситуациях не терять ориентации в пространстве. Скажем, если тебя раз двадцать прокрутить вокруг своей оси и ты прошел в нужном направлении и ни разу не покачнулся, то у тебя этот самый аппарат хороший, а значит, можешь летать. Это логично. Представь себе, в воздушном бою ты сделал несколько кульбитов, у тебя закружилась голова, и ты не знаешь, где у тебя небо, где земля. Тогда тебе уж не до противника, а надо думать, чтобы в неё, матушку, не врезаться.

— Ты всё правильно говоришь, а я об этом как–то и не думал. А как его будут проверять?

— Говорят, есть какая–то центрифуга. Ну, небольшая комнатка с креслами, в которые сажают двоих, или четверых испытуемых, включают мотор и она вращается вокруг своей оси установленное время. А потом останавливают, проверяют у испытуемых: пульс, кровяное давление, делают анализ крови, ещё что–то. Если отклонений от нормы в этих параметрах нет, то делают заключение, что годен для обучения в училище штурманов.

— А ты, как думаешь, у меня вестибулярный аппарат хороший?

— Не знаю, но если хочешь, сейчас проверим. Пойдём в коридор, там побольше места. Значит так, ты двадцать раз поворачиваешься вокруг своей оси и после этого идёшь прямо по коридору, никуда не сворачивая.

Я так и сделал, но когда вышел на «финишную» прямую, меня слегка качнуло, но я устоял, с трудом удерживая равновесие, покачиваясь, пошёл в нужном направлении. После этого Сергей безапелляционно заявил:

— Если здоровье в порядке, то считай, что тебя приняли в училище.

Я с недоверием посмотрел на него и в свою очередь спросил:

— А ты свой вестибулярный аппарат проверял?

— Много раз. Но так хорошо, как у тебя, у меня не получается, голова кругом ходит и несколько секунд не могу сориентироваться, куда надо идти, а потом даже тошнота подступает. Сколько я не тренировался, а положительных сдвигов почти нет.

— А ты в клуб на танцы ходил?

— В клуб ходил, но танцевать не умею.

— А я в четырнадцать лет научился. Сначала, как у тебя, голова кружилась, а потом, так иной раз раскрутишься, думаешь, упадёшь, а встанешь и голова не кружится. Если мы поступим, я тебя обязательно научу танцевать. На танцах и с девушками легче знакомиться, и удовольствие огромное получаешь, и прекрасная тренировка тела. Тем более, офицеру–лётчику сам Бог велел танцевать и развлекаться.

— Ты ещё не поступил, а уже возомнил себя летуном.

— Если комиссия признает меня негодным для лётной работы, всё равно буду учиться на техника или механика, лишь бы были рядом самолёты. Я дал слово девушке, что буду обязательно летать и теперь надо непременно данное обещание выполнять.

— А где она, твоя девушка?

— Познакомились мы с ней в Ленинграде, она там учится на фельдшера, а сейчас где–то на практике.

— Вы что, не переписываетесь?

— С места практики она мне не написала, но я надеюсь и живу ожиданием. Мы договорились, что она напишет моим родителям, а они передадут письмо мне, но не знаю, по какой причине, но известий от неё никаких нет.

— Может, она кого–то другого полюбила?

— Этого не может быть. Мне кажется, причина её молчания кроется в чём–то другом.

— Женщина — это существо непостоянное и непредсказуемое. Не верю я им, — убедительно заявил мой собеседник.