Видимо, чтобы не отвечать на острые вопросы курсанток, он оборвал речь на полуслове, сказав: «Желаю удачи», и тут же удалился со сцены. Выступая перед публикой, говорил сухим, казенным языком, не проявляя ни чувств, ни эмоций, хотя видел, что слушателями были совсем юные девушки, ожидавшие от начальника, если уж не комплиментов, то хотя бы ободряющей дружеской улыбки, но, увы, наши надежды не оправдались. Только чуть позже мы поняли, почему мужчины–инструкторы и начальник школы, были с нами сухи и не проявляли никакого интереса. Всё оказалось до наивности просто и гениально. Они находились под двойным колпаком — высшего руководства и своих жён. Наши «мамки» — воспитательницы были жёнами инструкторов, которые следили за нами, но и с мужей глаз не спускали. Наша Анна Васильевна оказалась супругой начальника школы. Узнав всё это, мы поняли, что двадцать четыре часа в сутки мы будем под прицелом, и говорить можем только то, что приятно и выгодно руководству.

Анна Васильевна, которую теперь мы называли «товарищ–инструктор», была с нами корректна, приветлива, но строга и требовательна, чуткая и заботливая, как мать, но держала нас на дистанции и не терпела панибратства. Она о нас знала всё, а мы о ней ничего. Только потом, после окончания школы, я поняла, что главным принципом разведчика, который свято соблюдала наша «мамка» — знать всё обо всех и никаких сведений о себе. Она, в этой связи, часто нам говорила: «Товарищи курсантки, любые откровения, или правдивая информация о себе и своих родных, когда–то может обернуться против вас. Если в быту она повлечет за собой семейные неприятности, то в военное время может стоить жизни». То, о чём умолчал начальник школы, Анна Васильевна сказала прямо, что война неизбежна, и готовят нас именно на этот случай.

… Между тем, выйдя из клуба и прихватив с собой по две курсантки, наши наставницы, переписав размеры одежды и обуви своих подопечных, устремились на склад за спецформой, обувью и другими вещами, положенными курсанткам. Через час мы уже щеголяли в тёмно–синих комбинезонах, такого же цвета беретах и тяжёлых армейских ботинках. Нам объяснили, что все занятия, в том числе и физкультура, будут проводиться в этой форме. В спортивных костюмах и тапочках — соревнования и тренировки в личное время.

До ужина оставалось минут сорок, и мы, напялив на себя спортивные костюмы и тапочки, решили совершить маленькую пробежку, а заодно и ближе познакомиться с городком. Как уже было отмечено раннее, беговая дорожка была проложена вдоль «колючки» по всему периметру. Мы побежали трусцой, не напрягаясь. Только тут можно было поговорить обо всём, не опасаясь, что тебя подслушают, и наши мысли и слова станут достоянием руководства. Подходил к концу длинный, полный незабываемых впечатлений, волнений и тревог, тёплый сентябрьский день. На фоне тёмного молчаливого леса мелькали столбы забора, а мы бежали, рассуждали и пытались понять истинную цель нашего заточения. Неужели и впрямь эта школа перечеркнёт все наши мечты и надежды и повернёт наши судьбы в неведомые русла? А как хотелось, чтобы они нам благоволили и чисто по–женски были счастливыми. Не сбавляя темпа бега, Нина спросила:

— Лен, ты как думаешь, если наша школа под вывеской пионерского лагеря, содержится в строгой секретности, то кого из нас хотят сделать?

— Мы ещё не знаем, какие предметы будем изучать, но даже закончив этот «ВУЗ» и зная, что будем бойцами невидимого фронта, и тогда не будем знать своей роли в этом сценарии, у которого ещё нет названия. Я думаю, мы потенциальные солдаты в большой политической войне, но едва ли кому из нас удастся стать генералом.

— А как же любовь, семья, дети?

— А кого это интересует. Пока мы молодые, сильные и здоровые, будем нужны и востребованы, а как, не дай Бог, здоровье потеряем, о нас никто и не вспомнит.

— И как же ты, патриотка до мозга костей, с таким пессимистическим настроением собираешься осваивать науку, побеждать?

— Нин, при чём тут патриотизм? Мы, каждая из нас, готовы отдать свои жизни за идеалы социализма, но не огульно, а выполняя какое–то конкретное задание, а раз так, то прилежно учимся, выполняем неукоснительно все требования руководства, грызём науку, тренируем дух и тело, хотя бы для того, чтобы проверить себя в экстремальных ситуациях. Знания, опыт и практические навыки никогда не мешали человеку жить и бороться с трудностями, а если учесть, что война всё–таки будет, то и цель у всех будет одна: «Победить и выжить». Я, как и ты, женщина, тоже хочу иметь мужа и детей, но для этого нужен, по крайней мере, мир, а война потребует от страны колоссальных материальных ресурсов и неисчислимых человеческих жертв. Так что, подруга, будем учиться наносить урон врагу и выживать в самых сложных условиях.

— Да, Лена, ты умеешь повернуть разговор в нужное русло. Если уж нет места искушениям и соблазнам, то будем закалять дух и тренировать тело для грядущих баталий. Я тебя правильно поняла?

— Если исключить нотки иронии, то совершенно верно. Жизнь предоставила нам шанс проверить себя на твёрдость, используем его максимально. Попробовали вкус адреналина в небе, теперь попробуем его на земле.

Так разговаривали, круг за кругом наматывая километры. Поравнявшись с КПП, ощутили на себе взгляд часового, охранявшего объект. Только потом узнали, что находимся под охраной и постоянным прицелом двадцати пяти таких же молодых парней, которым под страхом трибунала не разрешалось с нами вступать в разговор, будто были мы какие–то больные или заразные. Совершив ещё один круг и, сделав несколько упражнений, вернулись к себе в «номер». Вскоре прозвучала команда: «Строиться на ужин!» После ужина отметили, что казённая пища была более калорийной, разнообразной и питательной, чем наша студенческая. Остаток дня просидели в комнате, приводя в порядок свои вещи, создавая уют в новом жилье. Хотя нас предупредили, что вести дневники запрещается, я всё же сделала в нём первую лаконичную запись: «Милый Вася, здравствуй. Сегодня мы первый день в «пионерском лагере» будем проходить практику. Условия проживания хорошие. Живём с Ниной в одной комнате. Чем будем заниматься, пока не знаем. Вспоминаю нашу последнюю встречу и жалею, что не встретились с тобой в среду, но не переживай, у нас с тобой всё впереди. Главное в нашем положении теперь — любить и верить. Зверски устала. Буду докладывать тебе каждый день о своих делах, мыслях и чувствах. Спокойной ночи, любимый».

… Первую ночь в казённом доме спала тревожно. Сновидения были какими–то странными, отрывочными и не запомнились. Только к утру уснула крепко, но этот благодатный сон длился недолго. Непривычно громко прозвучала команда: «Подъём!» И началась наша непростая, полная тревог и переживаний, многотрудная курсантская жизнь.

Не прошло и двадцати минут, как последовала новая команда: «На зарядку становись!» Зарядку проводил инструктор по физической подготовке. Это был мужчина лет тридцати, высокого роста, спортивного телосложения, приятной наружности, постриженный под «ежа». Объявив, что бежим 3‑х километровый кросс, скомандовав: «Марш!», включил секундомер и, задавая темп бега, устремился вперёд. В начале мы пытались за ним угнаться, но потом, не выдержав темпа, стали отставать. Чуть притормозив, физрук продолжал бежать. На финише он остановился, вынул из кармана секундомер и стал наблюдать за тем, кто как бежит. Дав нам немного отдышаться, сказал: «Бегаем мы плохо. На оценку «отлично» пробежали только пять девушек, на «хорошо» — десять, на «удовлетворительно» — двадцать пять, а остальные получили двойки. Будем бегать каждый день, пока не выправим положение».

Хотя пробежали мы с Ниной на «отлично» и находились в хорошей физической форме, в комбинезоне и тяжёлых армейских ботинках бежать было трудно, тем более темп, заданный инструктором, был для нас неприемлемым. Проделав комплекс физических упражнений, инструктор дал команду: «Разойдись». Едва отдышавшись и приведя себя в порядок, услышали желанную команду: «Строиться на завтрак». Чтобы читателю был понятен весь напряжённый ритм в школе, хочу описать только один день занятий, который будет мало чем отличаться от остальных 240 дней.