— Уничтожена? Но это невозможно! До истечения русского ультиматума осталось еще три с половиной дня!

— Похоже, что президент Вильк и вооруженные силы Польши решили не ждать так долго, — сухо сказал Колдуэлл. — Они решили нанести первый удар. Война только что перешла в горячую фазу.

Уэйн Макомбер устроился в безопасных внутренностях КПУ, лежавшего на полу грузового отсека МН-47 «Чинук». Это был единственный способ разместить робота внутри вертолета. Он сделал движение пальцами, подключая машину к визуальным, радиолокационным и другим системам наблюдения на борту «Чинука».

Они летели на запад на малой высоте, чтобы избежать обнаружения радарами, практически цепляя брюхом землю. Ночное небо позади начало бледнеть, что было первыми признаками приближающегося рассвета. Столбы черного дыма и мерцающие огни отмечали 61-ю базу штурмовой авиации в Барановичах — вторую цель эскадрильи «Железный волк».

Макомбер мрачно улыбнулся. Русские были подняты на уши предыдущей атакой на Конотоп, и силы «Железного волка» не достигли полной внезапности. Некоторые подразделения гарнизона находились в боевой готовности, следя за внешним периметром на предмет возможных проблем. Но в любом случае, это не имело значения. Легкобронированные разведывательные машины и статичные огневые точки не шли ни в какое сравнение с быстрыми, гибкими и лучше оснащенными КПУ. Оборона, включавшая основные боевые танки, такие как Т-72 или Т-90, возможно, оказалась бы более трудной, но большая часть российский тяжелой бронетехники пылило на запад, к Польше в составе двух армий вторжения. Русские никогда не думали, что кто-то может атаковать их передовые базы с такой силой и скоростью.

Что же, подумал он, теперь они почувствовали разницу.

Он переключил свое внимание на темное внутреннее пространство МН-47. Капитан Надя Розек лежала на одном из складных сидений и, судя по всему, глубоко спала, как и измотанные члены разведгруппы Иэна Шофилда и три человека из группы технического обеспечения КПУ. Он нахмурился. Пришло время немного приватно поговорить с пилотом КПУ-один.

Макомбер сделал еще одно движение пальцем, устанавливая защищенное соединение с другим роботом «Железного волка». КПУ-один находился в летящем далеко вперед конвертоплане «Сперроухоук» вместе со второй половиной наземной группы.

— Слушаю, майор, — сказал Маклэнэхэн.

— Хотел спросить, почему ты допустил в Конотопе такой звездец, генерал? — Спросил Макомбер, стараясь говорить ровно.

— Мы с капитаном Розек разнесли Конотоп на мелкие кусочки, Колотун, — ответил Патрик. — Не пойму, что тебе не нравиться.

Макомбер стиснул зубы.

— Не соскакивайте с темы, генерал. Вы сами помогали составить наставления по боевому применению этих прибамбасов, разве нет? В том числе указания сохранять минимально необходимый боекомплект и уровень питания. Все это, на тему того, что пилоты КПУ должны помнить о важности некоторой огневой мощи и скорости для успешного отхода?

Тот не ответил.

— Это заставляет меня задаться вопросом, какого хрена вы с капитаном Розек расстреляли почти все боеприпасы прежде, чем начать отход с этой базы? — Продолжим Макомбер. — Вы поставили всю операцию и всю группу под угрозу. Если бы ваш малыш не нашел в себе находчивости и духа, чтобы таранить Су-35, мы бы сейчас не могли поговорить. И вы и мы были бы мертвы.

— У нас все еще есть много работы, — упрямо сказал Патрик.

— Черт подери, генерал! — С отвращением сказал Макомбер. — У нас всегда будет еще много работы. Мы собираемся воевать против половины гребаных российских ВВС и российской армии, господи ты боже мой! Это означает, что мы должны действовать хитро, смело и без глупостей! А с шашкой на танк будете бросаться в тех случаях, когда никто не будет полагаться на вас![48]

Маклэнэхэн долго не отвечал.

— Ты меня слышишь, генерал? — Прорычал Макомбер.

— Я слышал тебя, майор, — ответил Патрик. Он выдавил из себя смешок. — Думаю, я действительно несколько увлекся.

— Да, это точно, — согласился Макомбер. Он слегка поколебался и продолжил. — Слушай, босс, я хочу, чтобы ты понял, к чему я веду. Если я решу, что этот кусок чугуна сводит тебя с ума, я выкину тебя из него к чертовой матери до усрачки быстро. Ты меня понимаешь?

— Ты же знаешь, что это меня убьет, — тихо сказал Патрик.

— Да, я знаю, — сказал Макомбер. Его голос дрогнул. — И я бы чертовскиз не хотел этого делать. Но я не могу позволить кому-либо — даже тебе — ставить под угрозу нашу эскадрилью. На нас лежит слишком многое, генерал. Слишком много жизней. Свобода слишком многих людей. Ты меня понимаешь?

— Ясно и четко, — сказал Патрик. — И ты абсолютно прав. Насчет ставок и опасностей. Я будет держать этого волка в ежовых рукавицах. Обещаю. И да, Колотун…

— Чего?

— Спасибо, — прямо сказал Патрик.

Колотун против воли улыбнулся. Патрик, в рот ему ноги, Маклэнэхэн. Трехзвездный генерал в отставке и экс-президент одной их самых успешных высокотехнологичных компаний в мире… С которым всегда можно было поговорить, как с любым другим простым солдатом. Ему всегда можно было высказать все в лицо. Ранг и статус не имели значения. Они редко виделись с глазу на глаз, в особенности на заданиях, но тот его уважал. Он был хорошим человеком…

… Работа с которым была одним сплошным кошмаром. Но нет, подумал Колотун, я не променяю его на все серебряные звезды Пентагона — или на всю колбасу в Польше.

За годы преподавания в военно-воздушной академии им. Юрия Гагарина, генерал-полковник Валентин Максимов получил от курсантов прозвище «старый римлянин» — потому что ничего — не триумф, ни трагедия не могли поколебать его стоическое бесстрастное выражение.

Да, подумал пренебрежительно Грызлов, его сокурсники должны были видеть их почитаемого бывшего преподавателя. За это ночь «старый римлянин», будучи командующим российскими ВВС, словно сломался, став почти что зримо меньше и старше. Он сидел за столом сгорбившись. Лицо под коротко подстриженными седыми волосами, привычно румяное, было серым и утратившим твердость черт.

— Итак, генерал-полковник, — рыкнул Грызлов. — Действительно ли наши потери настолько тяжелы, насколько это следует из первых сообщений?

— Я боюсь, господин президент, что они… Еще тяжелее, чем сообщалось изначально, — сказал тот.

Вокруг стола раздались напряженные перешептывания. Для многих из числа высшего руководства России, это экстренное совещание было первым реальным источником информации о двойной катастрофе в Конотопе и Барановичах. Согласно официальным заявлениям контролируемых государством СМИ, коварный удар Польши до истечения срока ультиматума повлек лишь незначительные потери в ходе тщетных атак. Подтверждение того, что обе передовые российские авиабазы были полностью разрушены, было тягостным сюрпризом для мужчин и женщин, уверенных, что реальная война против Польши неизбежно окончиться быстрой и легкой победой.

Грызлов подавил ропот ледяным взглядом. Он повернулся к Максимову.

— Тяжелее? Насколько?

Командующий ВВС промочил горло стаканом воды, поднесенным ему помощником, имевшим озабоченный вид, а затем с неохотой продолжил.

— Наши потери на обеих авиабазах составляют пятьдесят три самолета полностью уничтоженными. Еще несколько повреждены, но подлежат ремонту. Из не подлежащих ремонту, примерно половину составляют истребители, в основном, Су-27 и МиГ-29, остальные — ударные самолеты Су-24 и Су-25.

Грызлов уставился на него.

— Вы потеряли более пятидесяти самолетов? И большинство из них было взорвано на долбаной земле?

— Несколько наших пилотов в Барановичах попытались взлететь, — слабо запротестовал Максимов. — Как и дежурная пара в Конотопе.

— И только ради того, чтобы быть сбиты на взлете! — Прорычал Грызлов. — Замечательно, Максимов! Просто эпично! Наверное, мы должны дать им Героев Российской Федерации? Посмертно?