Но мне не следует забывать самую главную истину: законы придумывают для того, чтобы обойти справедливость. Конечно, только тогда, когда речь идет о законах продажных и необъективных. «Видят боги, я – девушка послушная, я плохие законы не нарушаю, я их просто… игнорирую! – Мои губы изогнулись в язвительной улыбке.– Что-то больно много развелось в нашем мире тварей, желающих жить хорошо – припеваючи, припиваючи да приедаючи, и что меня особенно раздражает – за счет других. Вот это безобразие я как раз и намерена прекратить!» Я упрямо набычилась, в лучших традициях неизбывной женской логики, базирующейся на твердой уверенности в том, что любую объективную реальность можно преодолеть желанием и упрямством.

У страха велики глаза и слаб мочевой пузырь. Я же пока не жаловалась ни на неустойчивую психику, ни на базедову болезнь, ни на энурез, а потому собиралась четко разделить людей на волков и чудовищ, как ни парадоксально это звучало. Волки – создания чистые и справедливые, недаром их называют санитарами лесов. Они разумно контролируют поголовье всех прочих созданий матери-природы, уничтожая больных, увечных и никчемных. А чудовища вырезают всех подряд, паразитируя на самках и детенышах. Но теперь чудовищам придется туго, ибо я встала на тропу войны и взяла их след.

Жаль, я слишком мало знала тех людей-волков, коих успела полюбить всей душой: своего деда, который оказался совсем не тем, за кого себя выдавал, Калеба, Рейна… Ах, чуть не забыла – ведь есть еще и Вадим, бесследно сгинувший из моего поля зрения, если, конечно, не принимать в расчет то смахивающее на мираж видение, мелькнувшее на платформе московского вокзала… Любила ли я его до сих пор? Ненавидела ли? Моя душа тщетно металась в поисках правильного ответа на эти двусмысленные вопросы, так и не сумев разобраться в себе самой… Я привыкла считать, что все мужчины делятся на «козлов» и «баранов». Бараны – это мужчины, которые ничего не смыслят в женской психологии, зато вредные и эгоистичные козлы разбираются в ней слишком хорошо. Но Вадим не походил ни на барана, ни на козла. Так принадлежал ли он к клану чудовищ? Мой муж казался мне чем-то или кем-то иным, особенным, окутанным аурой таинственности и недосказанности. Причем чем больше я старалась понять Вадима, тем меньше разумной логики находила в его поступках и словах. Почему он постоянно врал и старательно скрывал свое прошлое? Кто сумел похитить его фотографии из моей запертой квартиры? Каким образом это совершили? Рейн говорил что-то странное, но я даже сейчас не хотела поверить в его абсурдную версию, связанную с проникновением через окно седьмого этажа… А сам Рейн!..

Признаюсь, Рейн стал для меня загадкой номер два, причем ничуть не меньшей, чем Вадим. Повезло же мне с неординарными мужчинами! Воистину чужая душа – потемки, а мужская душа – потемки вдвойне! Рейн – он кто, чудовище или все-таки волк? Как и в случае с Вадимом, сильно подмочившим свою репутацию, мне не хотелось думать о тех страшных обвинениях, что выдвигали в адрес Изгоя как Калеб, так и герр Крюгер. Где он скитается теперь – влюбленный и безумно одинокий? Его сотовый телефон не отвечал на мои звонки, выдавая унылое: «Данный абонент временно отключен от сети». Я уже неоднократно пыталась докричаться до его разума, но у меня так и не получилось возобновить ту ментальную связь, что соединяла ранее меня и Идущего сквозь дождь воина. Рейн не откликался, и я бесцельно разрывалась между всевозможными догадками и теориями, стараясь понять, что же случилось с Изгоем…

А между тем у меня совершенно нет времени для того, чтобы собирать факты и досконально разбираться в его исчезновении. Вот так всегда и получается: вчера что-то разруливать было еще рано, завтра – будет поздно, а сегодня – некогда, ибо других, более насущных, проблем выше крыши навалилось. И при этом лишь одна мыслишка где-то на заднем фоне крутится, словно заезженная пластинка: я его полюбила – несчастной, грешной, противозаконной окаянной любовью. И тем самым я совершила нечто запретное и осуждаемое, а за свои поступки нужно отвечать. Особенно в том случае, если с тебя за это еще и не спрашивают… Впрочем, разве не обещал мне подземный Летописец обретение любви, но не простой, обычной и понятной, а той, которую я сама взращу, выстрадаю да выпестую?.. И пусть я никогда еще, вплоть до сего дня, не писала стихи, но сейчас что-то во мне вдруг натянулось, будто струна, и болезненно оборвалось, рождая облаченную в строки муку:

– Моя госпожа! – напоминая о себе, окликнул меня Дьюла.– О чем вы задумались?

«О чем?» Пожалуй, у меня набралось немало поводов для размышлений…

…Мы кое-как выбрались из музейного комплекса, стараясь привлекать к себе как можно меньше совершенно ненужного нам внимания. Молодой воин прихрамывал и выглядел довольно жалким, изрядно смахивая сейчас на бомжа своей пыльной, лишенной прежнего шика одеждой, чумазым лицом и рваной рубашкой, густо перемазанной едва подсохшей кровью. Впрочем, подозреваю, я выглядела ненамного лучше Дьюлы. Я крепко прижимала к себе папку с документами, маясь нехорошими предчувствиями…

– Я почти уверен в том, что немцы выжили,– вслух рассуждал воин, невольно ответив на мой невысказанный вопрос.– Уж слишком близко ко входу в храм находились они в момент его обрушения…

Я раздраженно стиснула челюсти, поигрывая желваками. Итак, скорее всего, герр Крюгер и его омерзительная ручная змея, зовущаяся Марчей Ган, сумели спастись и теперь готовятся – что лично у меня не вызывало ни малейшего сомнения – доставить нам массу новых неприятностей! Впрочем, хватит раскисать, я с ними еще разберусь!

– Уходим! – требовательно скомандовала я.

Солнце стояло уже высоко в абсолютно безоблачном небе, обещая теплый и погожий денек, ничуть не соответствующий моему мрачному настроению. Снег таял, отливая серебристым блеском хрупкой паутинки, исчезающей прямо на глазах. Я недовольно поморщилась. Что-то мне этот снег напоминает… Скорее всего, именно то самое витиеватое кружево судьбы, о коем я размышляла совсем недавно. Непредсказуемое рукоделие богов, готовое порваться или запутаться в любой неудачно подвернувшийся момент.

«А вот фиг вам! Не дамся! – назло всем и вся решительно подумала я, с сочувствием разглядывая нетвердо ковыляющего Дьюлу.– Меня вы этой паутиной уже не замотаете, не превратите в беспомощный неподвижный кокон! Я вам сейчас такой гордиев узел завяжу, что мало никому не покажется! Ни развязать, ни разрубить не сможете…» Я подняла руку к небу и мстительно пригрозила солнцу демонстративно стиснутым кулаком, обещая неотвратимую расплату. Лицемерное солнце олицетворяло для меня бога Митру, к которому я успела накопить нехилую кучу претензий. И теперь я была готова вступить в союз с кем угодно – хоть с луной, да хоть с самим чертом, если сей неожиданный союзник даст мне нечто, способное одолеть смертоносное светило… Но я забыла об одном – не торопись высказывать безумные желания, ибо они могут осуществиться… Правда, и цена за их реализацию станет страшной…