– Не отдам,– судорожно повторил Рейн, вперив в меня пьяно расширившиеся зрачки. Его трясло, словно от приступа эпилепсии, бледные губы перекосило, на виске выступила капелька пота.– Людви… – Он покачнулся, зарычал и, схватив меня в объятия, собственнически притянул к себе.

«Вадим,– краем сознания еще успела подумать я,– прости меня…»

– Ты моя, моя! – самозабвенно твердил мужчина, покрывая жадными поцелуями мои плечи и шею. Развязанный им халат податливой волной стек с моих бедер. Меня захлестнуло желание, лишая последних остатков воли и благоразумия. Холодные мужские губы приблизились к моему лицу, серые глаза расширились, превращаясь в два бездонных озера. Я стонала от наслаждения, с трепетом отвечая на его прикосновения, на его быстрые, похожие на укусы поцелуи. А потом Рейн подхватил меня на руки и понес к расстеленной постели…

Жрец долго прислушивался к окружающему его пространству, ловя восходящие потоки колючего ветра, стремившиеся подхватить и унести с собой, а затем, утвердившись в своей догадке, глумливо расхохотался. Ветер способен сказать многое, но, конечно, лишь тем, кто хочет и умеет внимать его заунывным песням. Снежинки водили неторопливые хороводы, легко проскальзывая между его растопыренными пальцами, а потом вдруг слились в единое брачное полотно, закрутились в бешеной свистопляске. Ночь наполнилась любовью, противостоянием и болью, а еще – затаенным ожиданием чего-то судьбоносного!.. Он стоял на вершине древней горы Вархедь, серым массивом нависающей над заснувшей ночной Будой, и, выставив вперед ладони, чутко сканировал тишину и тьму. И он дождался… Там внизу, в городе, вдруг ярко вспыхнул и засиял выплеск объединенной энергии двух людей, слившихся в страстном акте плотской любви. Инь и ян, Небо и Земля, Он и Она (неважно, как называют разные народы и разные религии эти противоположные, животворящие начала) соединились, породив новую силу… Следящий за влюбленными жрец довольно ухмыльнулся и прищурил свои звериные глаза.

«Теперь она готова! – злорадно подумал он.– Ох, как разъярится Логан, поняв, что он опоздал, не смог, не успел заполучить ее себе. Теперь, когда чаладанья обрела свою истинную мощь и соединилась с иным самцом, выбрала для себя другого воина, отныне ход истории необратимо изменится. Неумолимый рок взял свое…»

Жрец медленно спускался по каменным ступеням, серпантином обвивающим склон горы. Итак, Изгой в очередной раз стал предателем, нарушив волю бога Митры и разбудившего его благодетеля – сегодня он осмелился полюбить во второй раз, причем именно ту женщину, убить которую ему поручили. «Тем лучше! – Следящий ликующе поднял голову, подставляя лицо сыплющимся с неба снежинкам.– Тем интереснее!» Молодая чаладанья пошла своим путем, и теперь даже он не решился бы предсказать возможный исход того, что уже приближалось…

– Они станут бороться за нее! – убежденно выкрикнул он, обращаясь к горе.– Слышишь, немой страж моего города? Люди, ликантропы, лугару – все они вступят в борьбу за спасение, ибо она отвергла предназначенного ей воина и защитника, а выбрала того, кто не олицетворяет ни одну из сил, того, кто зовется Изгоем. Она сама стала ничьей, ценным призом и добычей – залогом выживания! – Он хохотал как безумный.– Ариман, Ормузд, сознайтесь, вы ведь тоже не ожидали ничего подобного. Но это будет забавно!

Пару минут спустя жрец успокоился и замолчал, торопливо направляясь к городу.

«Я подожду,– размышлял он.– Я еще успею убить глупую чаладанью. А пока пусть все поборются за нее, ведь недаром они собрались в Будапеште, повизгивая от азарта, будто свора гончих: герр Крюгер, Логан и Абадайя с Калебом. Уверен, уже завтра они сцепятся за чаладанью не на жизнь, а на смерть. И я смогу узнать много важного, просто не вмешиваясь, слушая и наблюдая. Все великие тайны выбалтываются не из-за шантажа или по принуждению, а в порядке самореализации или самоутверждения. Все они мнят о себе слишком много! – Он язвительно хмыкнул.– Они есть зло, не желающее признавать свою истинную, порочную сущность. Я тоже зло, но в отличие от них – я умен и справедлив. А они глупы, ибо им не дано понять, что когда глупое зло борется со злом умным, то одно из них обычно считается добром…»

В двери моей квартиры постучались, негромко и деликатно…

Я нехотя приподняла голову, до этого уютно покоящуюся на плече тихонько посапывающего Рейна, и прислушалась, пытаясь прогнать остатки сна. Неосторожно локтем придавила длинные волосы Изгоя, рассыпавшиеся по подушке, побеспокоив своего возлюбленного. Мужчина проснулся мгновенно и тут же цепко схватил меня за запястье, а палец другой руки ласково прижал к моим губам, требуя тишины.

– Кто это? – едва слышно шепнул он.

– Боги спустились с неба покарать нас за грех прелюбодеяния! – невесело отшутилась я, наблюдая за выражением его светлых глаз.

Зрачки мужчины гневно потемнели.

– Любить – не грех! – внушительно, по слогам процедил он, словно пытаясь меня загипнотизировать.– А ты есть незапятнанное воплощение чистоты и спасения. Помни об этом всегда, звезда моя!

Мое сердце вздрогнуло и забилось сильнее, взбудораженное силой его любви.

– Наверно, домоправительница,– извиняясь, улыбнулась я, не ощущая ни малейшей тревоги,– пришла забрать пустую посуду…

– В три-то часа ночи? – резонно усомнился Рейн, взглянув на часы.– Прямо скажем, не самый приличный поступок для пожилой женщины…

Я удивленно прикусила губу, мысленно соглашаясь с убедительностью его веских доводов. Нет, нас явно посетила не ассони Элешка. Но кто тогда?

Между тем стук повторился, на сей раз став куда громче и настойчивее…

– Лежи, я сам открою,– хозяйским тоном приказал Рейн, откидывая одеяло и поднимаясь с кровати.

Я хмыкнула, покоренная и одновременно разочарованная его поведением. Стоит только мужчине овладеть женщиной, как тот сразу же начинает считает ее своей собственностью! Совершенно не стесняясь наготы, Изгой подошел к двери и, немного поколебавшись, положил руку на чеканную бронзовую ручку. Я пыталась сосредоточиться на возможной опасности, скорее всего поджидающей нас за порогом, но невольно залюбовалась его стройной фигурой и белой кожей, разительно контрастирующей с темными стеновыми панелями, выполненными из мореного дуба. В Изгое было что-то неземное, абсолютно нечеловеческое, отталкивающее и в то же время притягивающее, делающее его еще более привлекательным в моих глазах. Мой снежный принц!

– Не бойся, моя госпожа! – Он обернулся и послал мне печальную, пленительную, какую-то прощальную улыбку.– Жаль, что счастье всегда так быстротечно… Тебе они не причинят ни малейшего вреда!

– Мне? – вскрикнула я, исполненная недоброго предчувствия.– Как прикажешь понимать эти странные слова? Значит, они способны причинить вред тебе? Кто к нам пожаловал?

– Ш-ш-ш,– нежно укорил меня Изгой.– Сейчас ты стала похожа на испуганное дитя. Скрой страх, моя госпожа, и веди себя с достоинством, подобающим чаладанье народа лугару!

– Враги? – предположила я, привставая в постели и прикрываясь простыней.– Так там враги?

– Нет,– криво ухмыльнулся он,– но называть их друзьями мне тоже не хочется… – Он резко повернул ручку и распахнул дверь…

В квартиру незамедлительно вступили три высокие фигуры и, заметив меня, полусидящую на разворошенной постели, тут же низко поклонились, выражая почтение и готовность услужить. Я восхищенно рассматривала троих мужчин, таких же рослых, гибких и белокожих, как и Рейн, отличающихся от него лишь цветом волос и глаз – более темных и живых. Одетые в черные кожаные плащи до пят, они имели при себе длинные клинки, подвешенные в укрепленных на бедре ножнах, и носили стальные ошейники в виде ленты, плотно обвивающей их мускулистые шеи. Под распахнутыми плащами и расстегнутыми рубашками я заметила стальные щитки в форме ромба, укрепленные точно в области сердца.

Стоящий впереди воин, настоящий гигант с грозно бугрящимися мышцами, выделяющийся среди прочих своей суровой мужественной красотой, мягко улыбнулся, взирая на меня немного осуждающе, словно на провинившуюся маленькую девочку. В ответ я непроизвольно вцепилась в мятую простыню, сконфуженно натягивая ее до самого подбородка. Меня застали в довольно пикантной ситуации…