Природу происхождения ткани, из которой сделали саван для покойника, я вскорости расшифровала, обнаружив в паре пещер обширные заросли каких-то корней, завесой спускающихся с потолка и имеющих рыхлую, рассыпчатую структуру. Растрепав на нити найденные мной корни, можно было и правда соткать некое подобие жесткой дерюги. Но ведь все это означало, что в пещерах и вправду кто-то обитал? Ну во всяком случае, лет сто назад точно! Придя к столь очевидному выводу, я почувствовала себя странно. С одной стороны, я, возможно, только что совершила величайшее открытие нашего времени, а с другой – предчувствие чего-то зловещего, надвигающегося на нас с неотвратимостью смерти, усилилось многократно, вызвав обильную испарину у меня на висках. Я протянула руку и подставила ладонь под тонкую струйку влаги, непрерывно сбегающей по стене. Набрала пригоршню воды и умылась, отгоняя суеверный трепет, холодными клещами сжимающий мое сердце. И, клянусь, в тот момент, когда моя склоненная голова приблизилась к воде, краем глаза я заметила некую смутную тень, промелькнувшую за поворотом коридора. Я недоверчиво фыркнула, чуть не захлебнувшись водой, чистой и невероятно вкусной. Возможно ли это, чтобы я заприметила низкорослого сгорбленного человека, крадущегося вслед за нами? Нет, мой скептично настроенный разум категорически отказывался принять такую совершенно абсурдную версию. Скорее всего, то была просто очередная крыса, силой моего страха увеличенная до невероятного размера… Я негодующе мотнула растрепанными волосами, отгоняя наваждение, и бегом устремилась прочь, в глубине души понимая: я пытаюсь убежать от невозможного. Пытаюсь спрятаться от самой себя и четкого осознания – это не бред и не ошибка, я действительно видела человека!..
Но вот, когда мне уже начало казаться, будто мои силы иссякли полностью и я попросту упаду, пробуя сделать еще хоть шаг, мы неожиданно вышли в просторную пещеру, чистую и величественную. И если бы я верила в существование бога Пустоты и Хаоса, то я бы непременно поселила его именно здесь – настолько пугающе прекрасным выглядело это место, залитое смутным розоватым светом, струящимся из неизвестных мне камней, во множестве вмурованных в парные, подпирающие свод колонны.
– Это кристаллы кальцита и горного шпата, способные светиться в темноте,– авторитетно изрек Игорь, уважительно поглаживая колонну.– Одно из чудес природы. Не правда ли, они великолепны?
Я кивнула, почти оцепенев от изнеможения, готовая согласиться сейчас с чем угодно.
– Подходящее место для привала,– авторитетно разглагольствовал диггер, продвигаясь к центру пещеры.– Смотрите-ка, вот это да!
Я проследила за его пальцем, указывающим куда-то вниз. Посередине пола находилась массивная прямоугольная гранитная плита, частично занятая короткой надписью, заключенной в фигурный картуш.
– «Сей памятный камень заложен шихтъмейстером Михайлом Артузовым при Императрице Екатерине, 1726 года апреля 8-го дня»,– потрясенные, хором прочитали мы на картуше, имевшем форму развернутого свитка.
– Здесь начинался Екатеринбург! – торжественно объявила я.
– Офигеть! – в тему уточнила Галка.
– Мы достигли самого нижнего слоя города! – уверенно провозгласил Игорь, ликующе хлопая в ладоши.
Но издаваемые им звуки немедленно отразились от стен, превращаясь в настолько уродливое эхо, что даже наш несгибаемый диггер гадливо передернул плечами и поспешно развел ладони, не осмелившись далее испытывать отнюдь не бесконечное терпение тишины.
– Что будем делать? – деловито поинтересовалась я, дабы замять неприятную паузу.
– Отдыхать! – хрипло буркнула Галка, опускаясь прямо на плиту.– Тут сухо, и крыс вроде нет…
– Ладно,– позволил уговорить себя Игорь, присаживаясь рядом с ней и расстегивая рюкзак.– Разрешаю ужин и два часа сна.
Я, не жуя, проглотила несколько галет и ломоть колбасного фарша, не почувствовав ни вкуса, ни запаха пищи. Единственное, еще способное радовать меня ощущение заключалось в том, что светлый зов, неумолчно звучащий у меня в душе, усилился многократно, подсказывая, что его источник находится где-то совсем рядом. Похоже, наши поиски близились к концу. Но мои веки смыкались сами собой, а голова отяжелела и ныла не переставая. И уже засыпая, я вдруг ощутила на себе чей-то настороженный взгляд – жадный, голодный, выжидающий…
Судя по ничуть не улучшившемуся самочувствию, спала я недолго. Меня разбудил тихий скребущий звук, почти шорох… С натужным усилием выплывая из гнетущего, похожего на обморок сонного марева, я продолжала удивляться коварным проискам злодейки-судьбы, сумевшей столь изящно и незаметно вовлечь меня в свои малопонятные игры. Чего хочет от меня эта сумасбродная устроительница наших жизненных дорог? Какую особую долю припасла она для меня и через какие еще испытания мне придется пройти, прежде чем осознаю – я пришла в наш мир не просто так, а ради чего-то важного и серьезного? Тут я мысленно улыбнулась, снисходительно иронизируя по поводу своего ущербного самомнения и попутно коря себя за так ничем и не излеченную романтичность, всегда сопровождающую мечту о спасении мира.
«Да полно тебе бредить, фантазерка,– саркастично насмехался здравый рассудок, как обычно бессменно шефствовавший над неспокойной душой.– Куда тебе сейчас на заботу о мире замахиваться, саму бы кто спас…» И правда, в данной ситуации спорить с ним стало чрезвычайно трудно и бессмысленно, ибо разум желал мне добра. Но все равно – судьба представлялась мне в роли этакой искусной мастерицы, неустанно выплетающей сложное кружево нашей жизни, а все мы были лишь составными элементами задуманного ею узора. У меня в рабочем ежедневнике хранилась страничка из газеты со стихотворением какого-то неизвестного автора, строчки которого в точности соответствовали моему восприятию действительности. Я помнила это стихотворение наизусть.
Взяв в пальцы тонкую иголку,
Не ведая, что в том – волшба,
Сплетала кружево из шелка
Злодейка старая – Судьба.
Тая слезу в усталом взоре
И славы не ища в молве,
Сокрыла горести в узоре,
А все несчастия – в канве.
Любовь цветами обозначив,
Взялась основу проложить,
С коварным умыслом назначив,
Как нам придется дальше жить.
Вон в том ряду – следы невзгоды,
В том ромбике – семейный быт,
Стучат-плетут коклюшки годы,
Здесь все, никто тут не забыт.
Судьба с усердным вдохновеньем
Закрутит нашу жизнь в витки,
Ведь мы меж смертью и рожденьем
Тех кружев – просто узелки…
Внезапно до моего слуха повторно донесся непонятный шорох, ставший причиной столь резкого пробуждения. Послушно пойдя на поводу у своей интуиции, властно приказывающей мне действовать как можно осмотрительнее, я чуть приподняла голову, напряженно вглядываясь в полумрак пещеры. На первый взгляд вокруг ничего не изменилось. От колонн струится все тот же приглушенный свет, рядом умиротворенно посапывает умотавшаяся до беспамятства Галка, а с другого бока прикорнул свернувшийся калачиком диггер, чьи длинные ноги неуклюже свисают с гранитной плиты. У меня в голове не укладывалось, как он исхитрился заснуть в столь неудобной позе? Ну точь-в-точь Буратино на верстаке у папы Карло! Нос нашего конвоира, и без того длинный и тонкий, заострился еще сильнее, а усыпанные желтыми веснушками щеки запали, подчеркивая крутую линию скул. М-да, следует признать: нелегко все же даются Игорьку денежки, обещанные за мои подземные мытарства. На мгновение мне даже стало его жалко, ибо сердце кольнуло нехорошее предчувствие – парень здорово смахивает на мертвеца, а подобное неуместное сходство не сулит еще живому человеку ничего хорошего. Вроде бы это связано с какой-то мрачной приметой. Хотя если верить во все суеверия, то так и чокнуться недолго... Не сбываются они никогда, ну или почти не сбываются! А уж если и сбываются, то в жутко извращенной форме… Вот лично я сама уже черт знает сколько раз подряд ловила букеты невесты на Галкиных свадьбах, а все равно замуж вышла поздно, кратковременно и крайне неудачно. Поэтому сейчас искренне верю: если я когда-нибудь рожу сына, то не быть ему известным голкипером, хоть и ловлю я свадебные букеты виртуозно, словно стриж мух в полете… И уж если говорить откровенно, то самая страшная и неисправимая примета – это ехать в лес в багажнике чужой машины, по частям, в разных сумках… И тут шорох повторился снова, обретая куда большую уверенность и отчетливость. Все мои блондинистые размышления тут же выветрились у меня из головы, ибо я поняла – шум издают не Галка с Игорем, а кто-то посторонний…