Сольвейг подняла на него глаза, и улыбка ее была подобна первому весеннему подснежнику.

— Ты спас меня. Ты спас мою жизнь.

— А что мне, по-твоему, оставалось? Стоять и смотреть?

— Шшш… — тихо прервала его Сольвейг со слезами на глазах. — Я же благодарю тебя.

Вигот постоял, смущенно разминая пальцы. Потер щеку, оцарапанную в борьбе.

— Все еще больно? — спросила его Сольвейг.

— Уж поменьше, чем тебе.

Сольвейг не знала, спросить ли ей Вигота про фиалково-серую бусину. Девушке не хотелось, чтобы он подумал, будто она обвиняет его, поэтому решила первым расспросить Бруни.

Следующим посетителем Сольвейг стал Рыжий Оттар.

— И это ее вы считаете сильной? — возмутился он, уставившись на Сольвейг. — Сначала рука, теперь это…

Шкипер видел, что ее всю трясло, но это его не остановило.

— Сокровище! Турпин сказал, что ты сокровище, а я говорю — мешок с несчастьями! Так-то.

Где-то глубоко в душе у Сольвейг начало закипать возмущение. Она решила, что больше не даст Рыжему Оттару себя обидеть.

— Боги против тебя.

— Нет! — хрипло проговорила она и сощурилась. — Будь так, я бы не добралась сюда.

— Даю тебе еще одну возможность исправиться. — Шкипер потряс рыжей головой и нажал большим пальцем на нос Сольвейг. — Так или иначе, ты нужна на пристани. Приходи, как сможешь.

— Сегодня она еще не сможет, — сказала ему Одиндиса.

— Сегодня настало время выставить на продажу наше оружие, — поведал им Оттар. — Наши превосходные скрамасаксы! И меч с рунами, который Бруни сработал прошлой зимой.

— Я их еще не видела, — слабым голосом отозвалась Сольвейг.

— О, ты их не забудешь. Они врежутся в твою голову навеки!

Сольвейг моргнула:

— Мне уже достаточно ран, спасибо.

— А завтра, — продолжил шкипер, — мы выставим наши резные товары. — Он свирепо поглядел на Сольвейг. — Сколько есть, столько и выставим. Да, а еще нам нужно найти проводника, который бы провел нас по реке. Сегодня на борт поднимутся трое.

— Трое? — спросила Одиндиса.

— Чтобы было из чего выбрать. Все смогут высказаться.

Сольвейг приподнялась на локтях. На ее лице пылал нездоровый румянец, а глаза сильно блестели.

— Ложись, девочка, — приказал Рыжий Оттар. — У тебя лихорадка.

Рыжий Оттар прогнал первого проводника почти сразу же, как тот ступил на борт. Этот светловолосый кормчий с длинными и тонкими усами вызывал раздражение тем, что непрестанно кивал, пока шкипер задавал ему вопросы, а затем медленно повторял услышанное. И лишь после этого отвечал — многоречиво и витиевато.

— И вот сейчас ты спрашиваешь меня, сколько дней пути от Новгорода до Смоленска, — эхом отозвался тот. — Разве не об этом ты меня спрашиваешь?

— Да! — рыкнул капитан. — Это я тебя спрашиваю, а не наоборот. Мне что, ждать ответа до того дня, когда замерзнет Волхов?

— Когда замерзнет Волхов? Об этом ты меня спрашиваешь?

— Пшел вон! — ответил Рыжий Оттар. — Торстен, пусть он спросит тебя, спрашиваешь ли ты его, знает ли он дорогу до причала.

Второй проводник был рыхлым, точно мешок с помоями. Он еле сумел сесть, и голос его звучал так, будто он все время задыхается.

— Любишь поесть, а? — поинтересовался Рыжий Оттар.

— О да, — ответил тот с хитроватой улыбкой.

— Это заметно. Тебе уже случалось вести суда до Киева?

— Врать нехорошо. Матушка мне всегда так говорила.

— Ну так что ж, да или нет? — потребовал ответа Оттар.

— Да! — Мужчина визгливо хихикнул. — Да! Если бы я сказал «нет», я бы соврал!

Бард взревел от смеха, да и Брита тоже развеселилась, но остальные переглянулись, нахмурившись.

— Попался! — пробулькал толстяк.

— Хиханьки, хаханьки… не захлебнись слюнями! — воскликнул Рыжий Оттар и взмахнул рукой. — Уведите его.

Команда ожидала прихода третьего соискателя. Сольвейг встала и оперлась на планшир. Она все еще нетвердо держалась на ногах и была слаба, точно старуха; шея у нее так распухла, что голова не поворачивалась ни влево, ни вправо. Но стоял последний день апреля, воздух был мягок, и она слышала крики прибрежных птиц.

А затем девушка почувствовала, что кто-то встал рядом.

— Твоя шея, — заметила Брита. — Она выглядит так, будто это вареная колбаса из оленины.

Сольвейг моргнула.

Брита взяла ее за руку и принялась пристально разглядывать шею:

— Можно потрогать?

Но Бард, проскакав мимо них по палубе, спас девушку от любопытства Бриты.

— Эй! — воскликнул он, хватая сестру за руку. — Пойди посмотри на Торстена!

У кормчего в руках была веревка. Подойдя поближе, Сольвейг услышала его голос:

— Так что, примемся за голову турка?

— Голову турка? — повторил Бард. — Ты спросил, хочу ли я приняться за голову турка?

— Ты ужасен, ничуть не лучше первого проводника.

Брита улыбнулась:

— А что это? — В голосе ее звучала неуверенность. Может, ей и не очень-то хотелось узнать правду. — Что за голова турка?

— Это стопорный узел на конце веревки. Сейчас я покажу.

— Для чего он нужен? — спросил Бард. — А! Понял. Это когда проденешь веревку через глаз.

— Ты хотел сказать, через кольцо? — поправила его Брита.

— Кольцо называется глазом.

— А почему узел называется головой турка?

Кормчий дважды перекрутил конец веревки, затем подоткнул конец и поднял вверх. Но Брита так ничего и не поняла.

— Похоже на головной убор турков, — пояснил для нее Торстен. — Ты их еще увидишь.

— Ну, а что такое турок? — спросила она.

Затем Сольвейг услышала позади себя голос Слоти. Он громко сказал:

— Нет! Конечно нет. Это слишком опасно.

— Он еще передумает, как всегда.

— Нет, Одиндиса.

— Эх ты… жалкий христианин.

«Они обсуждают, надо ли покупать брошь у Олега. Да, должно быть, так…»

— Слоти! — выкрикнул Вигот. — Слоти! Иди сюда, посмотри!

— С радостью! — ответил тот, встал и пошел к дальнему планширу. Там Вигот только что вытянул из воды одну из своих лесок. — Фу! Что это такое?

Столько изумления было в восклицании Слоти, что все обернулись. С одного из новых бронзовых крюков свисал невероятно огромный моллюск. Не сердцевидка, не мидия и не краб. Это было странное создание. На его покрытом илом панцире росли волоски, а глаза горели злобой.

— Дайте посмотреть! — потребовал Бард.

— И мне! — Брита протолкнулась мимо брата.

— Какая гадость! — с восторгом воскликнул мальчик.

— Эта тварь стара как мир, говорю вам. — Вигот помахал крючком у детей перед носом. — Годами таилась в тине, вас поджидала.

— Выброси ее обратно! — повелела ему Брита.

— Вот еще! Чтобы она восстала в последний день этого мира?

Вигот опустил существо на палубу и вместе со Слоти и детьми принялся его толкать.

А Сольвейг в это время отвлеклась, услышав разговор Бергдис и Эдит.

— Трое, — объявила старшая из женщин, шлепая себя по животу. — Я потеряла троих. И это при моем здоровье и широких бедрах! Двое из них были мальчиками.

— Если у меня будет сын, — начала Эдит, но Бергдис ее перебила:

— А потом я потеряла мужа. Его звали Джорунд. Его забрала Ран.

— Другая женщина?

Бергдис фыркнула:

— Вроде того. Ран и ее гибельная сеть.

— А! Ты про богиню, — поняла Эдит.

— Вот Джорунд был настоящим мужчиной. — Бергдис возвысила голос. — Остались ли на корабле люди с горячей кровью?

— Хватит, Бергдис, — огрызнулся Рыжий Оттар.

— Я сказала, с горячей кровью, — нарочито громко повторил она. — Может, ты, Бруни?

— В последний раз предупреждаю, — пригрозил шкипер.

— Ну ладно, один-то есть, — с хитрецой в голосе сообщила Бергдис своей собеседнице. Сольвейг невольно подалась вперед. — Он знает, кто он есть, — продолжала Бергдис. — Но мужчины… Разве они бывают довольными долго?

Сольвейг услышала, как кто-то бежит по причалу.

Маленький человечек прыжками пересек настил, широко шагнул и упруго приземлился прямо рядом с Сольвейг.