Все утро команда провела степенно. А днем на море спустилась легкая завеса тумана. Она то осыпалась каплями, то поднималась, то меняла очертания, и всем казалось, будто они заточены в плен внутри собственной головы и собственного сердца. Всем, кроме Вигота. Тот свистел соловьем и объявлял, что туман очень плох для рыбы, но очень хорош для ее ловцов.

Пока Сольвейг стояла рядом с Торстеном на корме, с ней заговорила Одиндиса:

— Этот туман наслали жители Аланда. Они творят туман, когда хотят, чтобы от них держались подальше.

— Что за вздор ты несешь, — возразил Торстен. — Туман творят жар и холод, если смешиваются слишком быстро.

— А сколько всего Аландских островов? — спросила его Одиндиса.

— Не знаю.

— Вот именно. Чародеи поднимают и топят острова, поэтому их число постоянно меняется.

— Одиндиса. — Торстен протянул к ней руку и постучал ей по лбу. — Вот где на самом деле туман. Сплошной туман!

— Вот увидишь, — пригрозила она ему.

Но Торстен и так видел неплохо и уверенно направлял судно к Аланду. Пока Бергдис с Одиндисой спускали огромный парус, четверо мужчин — Рыжий Оттар с Виготом и Бруни со Слоти — устроились у весел и неспешно повели корабль к гавани.

Уже почти стемнело, и Сольвейг только следующим утром смогла разглядеть окрестности. Место было грязное, убогое и продувалось насквозь. Берег был почти необитаем: тут проживала лишь жалкая горстка торговцев, зато повсюду, среди рыбьих потрохов и смердящих островков влажных водорослей, кричали чайки и сновали туда-сюда кошки.

«Я ждала чего-то совсем иного, — подумала Сольвейг. — Совсем-совсем иного! Или, может, эти чайки и кошки и есть чародеи?»

Все утро Сольвейг вместе с торговцами пыталась раздобыть побольше еды в дорогу. Рыжий Оттар разрешил команде бродить всюду, где вздумается, лишь бы они вернулись к закату.

— Но куда бы вы ни отправились и что бы ни делали, возвращайтесь в хорошем расположении духа. Ни одно судно не ждет успех, пока на нем царят враждебность и распри. Они опасны не меньше, чем плавучие льды и подводные скалы. — Шкипер оглядел всю команду таким пристальным взглядом, что каждый был уверен, будто обращается Оттар именно к нему. — И уж не сомневайтесь. Если ссоры будут продолжаться, один из вас покинет корабль. Даже посреди моря.

Сольвейг решила побродить в одиночестве.

«Нас одиннадцать. На борту так тесно; иногда мне даже кажется, что я задыхаюсь. Неудивительно, что мы все время вздорим.

Я знаю, мне следовало бы сейчас заниматься резьбой, но я возьму с собой поясную сумку, поброжу по берегу и наберу костей».

Стоило ей услышать, как подошвы ее кожаных ботинок зашлепали по сходням, стоило расправить длинные ноги и руки, как Сольвейг почувствовала себя лучше. Она пила воздух большими глотками, наслаждаясь острым запахом водорослей и рыбьих потрохов, затем с силой выдохнула, пока ее легкие не опустели и не стали плоскими. Сольвейг закашлялась.

Она оставила позади маленькую гавань и побрела по взморью. Ей на глаза попалась желтогрудая птичка, какой она никогда не видела прежде. Птичка все прыгала и прыгала подле нее, косясь на Сольвейг и насвистывая.

«Ты ведешь меня, — подумала девушка. — И я пойду за тобой. — Но затем засомневалась: — А вдруг ты чародей? Вдруг ты собираешься схватить меня и отрезать мне волосы?»

Сольвейг засмотрелась на птичку и совсем потерялась в своих мыслях, а потому не расслышала шагов за спиной.

— Ага! — проговорил тот, кто шел за ней. — Значит, мы идем в одну сторону.

Сольвейг резко развернулась и поскользнулась на скользком камешке.

— Осторожнее! — сказал голос. Чьи-то руки обхватили узкие плечи девушки и помогли ей подняться.

— Вигот! — воскликнула она. — Ты что, преследовал меня?

— Нет.

— Лжец!

— Ну что ж, — ответил Вигот. — Ты стоишь того, чтобы тебя преследовать.

Юноша склонился к ней с полуоткрытым ртом, будто готовый проглотить малейшие возражения Сольвейг. Но она отвернулась и оттолкнула лицо Вигота ладонью.

— У тебя странные глаза, — сказал ей Вигот.

Сольвейг пожала плечами:

— Мне их не видно.

— Один серый, а другой цвета фиалки. Будто у подменыша.

Сольвейг усмехнулась:

— Моя мачеха тоже так говорит.

— Ты и не юна, и не стара.

— И это она тоже говорит. — Сольвейг нахмурила брови. — Ну, как бы то ни было, у тебя тоже странные глаза.

— Почему?

«Они похожи на рыболовные крючки, — подумала она. — И я не могу оторвать от них взгляда».

— Так почему? — переспросил Вигот.

Но Сольвейг лишь покачала головой и хранила молчание.

— Куда ты идешь?

— Я следую за птицей.

— А я — за тобой. — Вигот рассмеялся.

— Уходи.

Но она говорила не от всего сердца, и юноша это знал.

— Ладно же, — продолжила Сольвейг. — Если эта птичка отрежет мне волосы…

— Что-что?

— …и сплетет из них сеть, чтобы ловить мышей в волнах прилива, тебе придется меня спасать.

Вигот, улыбаясь, покачал головой.

Затем они прошли через песчаный пляж и взобрались на зеленый холм. Оттуда они увидели, к своему изумлению, что внизу, почти прямо под ними, расположилось целое селение: множество хижин и несколько длинных домов, крытых дерном.

— Так вот в чем дело, — проговорил Вигот. — Пристань — это всего лишь пристань.

— И посмотри, — добавила Сольвейг. — Видишь ту тропу? Она ведет от деревни прямо к гавани.

— Та тропа скучнее, — ответил юноша, недобро улыбаясь.

Посреди деревни собралась изрядная толпа, и Сольвейг поняла, что люди наблюдают за двумя борцами.

Но вот внезапно со всех сторон раздались вопли; один из молодчиков повалил соперника и крепко прижал к земле. Вот и все, поединок завершился.

И тогда Сольвейг поняла, что рядом с нею больше нет Вигота.

— Погоди! — кричал он, пытаясь продраться через толпу. — Постой! — Он оглянулся на Сольвейг: — Вот увидишь, что будет.

«Нет, — подумала она. — А если мы не вернемся вовремя? А если… Нет, я не знаю».

Вигот направился прямо к юному победителю. Показал пальцем сначала на него, потом на себя. Нырнул рукой в карман и достал оттуда кусочек рубленого серебра размером с ноготь.

Островитянин, улыбнувшись, кивнул и достал в свой черед предмет, который со стороны был похож на серебряный наперсток, и положил его на землю рядом.

Вигот разделся до пояса, и толпа засвистела, заулюлюкала, приветствуя бойцов.

Как только Вигот и его противник сцепились, Сольвейг поняла, сколь проворен и коварен ее спутник. Он, в отличие от жителя островов, не мог похвастать особой силой или статью, но с избытком возмещал это быстротой, отвлекая внимание соперника ложными выпадами.

И все же тот нанес удар первым. Он вытянул руку и попытался схватить Вигота за загривок. Юноша увернулся, но все же неприятелю удалось расцарапать ему щеку от уха до подбородка. Выступила кровь.

И тогда Сольвейг увидела, что Вигот может быть и жестоким. Он поймал противника за руку и вывернул ее. Молодой мужчина боролся и извивался, но Вигот его не отпускал, заставляя опуститься на колени. Юноша застонал.

Во рту у Сольвейг пересохло. Она хотела, чтобы победил Вигот, и хотела, чтобы он проиграл.

Но, как бы то ни было, Вигот эту схватку выиграл. Он вынудил соперника встать на колени, а затем лечь лицом на землю. И даже после того, как тот сдался, Вигот еще сильнее вывернул ему руку. Сольвейг это заметила. Потом ее спутник с силой пнул молодого бойца по ребрам, и он, стеная, остался лежать на песке.

Вигот подхватил свой обрубок серебра вместе с наперстком. Жители села разозлились.

Под их вопли один из юношей бросился вперед и выхватил у него рубашку. Вигот дернулся за ним, но его схватили двое других.

— А ну верни! — закричал он, но теперь они с Сольвейг оказались в гуще потасовки.

Сольвейг ударили по лицу и дали локтем в ребра.

— Бежим! — выкрикнул Вигот. — Быстрей! Нам нужно выбраться отсюда!