Миссис Д. от ярости заскрипела зубами и прошипела, что непременно отомстит им. О, как она отомстит! Теперь надо было узнать, кто управлял двуколкой. Но Джек Хоумок не помнил. Ведь его огрели по голове, он был пьян и к тому же никогда раньше не видел того парня. Единственное, что он точно знал, — что возница не из Уайтлифа.

Скотник понятия не имел, куда могла сбежать его непослушная дочка, так что толку от него не было никакого. Похоже, больше нельзя было скрывать случившееся от его светлости. Кому-то придется рассказать ему о побеге жены.

Этим «кем-то» пришлось стать Айвору. Но бывали определенные моменты, когда задира Айвор становился малодушным трусом. Вот и сейчас он бормотал всяческие оправдания, стоя перед хозяином в столовой гостиницы в Фолке-стоуне, где Сен-Шевиот с нетерпением дожидался его.

— Болван! Дураки из дураков! — орал барон. — И ты, и эта старая дура Динглефут. Негодяи! Вы позволили моей жене убежать, а сами в это время храпели, как два медведя! Да я вам перережу глотки! Обоим!

Его лицо стало серовато-синим от ярости. При упоминании одного имени Флер в голове барона проносились самые ужасные мысли.

Не то чтобы он хотел снова заполучить ее в свои объятия. Нет, просто он затаил жгучую ненависть к ней из-за проклятой африканской наследственности. Его прежнее сладострастное чувство к ней обратилось в жгучее желание сломить ее гордый дух, унизить и втоптать ее в грязь.

Злобный разум Сен-Шевиота — неспособный на чистые и высокие побуждения — теперь осознавал лишь одно: Флер была любовницей молодого художника. А раз так, он должен уничтожить юношу. Что касается Флер, то она всю оставшуюся жизнь проведет в муках и страданиях и, конечно, в одиночестве. А Сен-Шевиот найдет себе подходящую жену, чтобы она родила ему наследника.

Воспламененный ненавистью, барон мысленно рисовал картины счастья Флер и Певерила. Да как же так, черт побери! Значит, вся изысканная красота Флер была создана для этого молодого слизняка, который едва ли когда-нибудь окончательно возмужает?! Значит, она охотно отдавала ему свое сердце, страсть и любовь, в то же время отвергая самого Сен-Шевиота!

— Я убью их, — сквозь зубы процедил барон.

Он круто обернулся к валлийцу и свирепо воззрился на него.

— Убирайся! Моя поездка во Францию отменяется. Мы немедленно выезжаем в Кадлингтон.

Пролетело два года. Наступило 8, февраля. Погода в Лондоне стояла холодная, ветреная. Из кареты, только что прибывшей из Плимута в столицу, степенно вышел высокий, преждевременно поседевший джентльмен с бакенбардами, в плоской овальной шляпе, в темном камзоле и накидке.

Вблизи можно было бы заметить множество неровных лиловатых шрамов, очень портящих его некогда, видимо, красивое, благородное лицо, покрытое бронзовым загаром — очевидно, этот джентльмен долго прожил под жарким тропическим солнцем.

Некоторое время он стоял, поеживаясь от пронзительного ветра, с воем проносящегося по Ньюгейт-стрит. На какое-то мгновение несколько хлопьев снега опустились на его шляпу и накидку, но тут же исчезли, унесенные яростными порывами ветра. Однако, несмотря на скверную погоду, улицы были переполнены людьми и празднично украшены. Кое-где рабочие, забравшись на фонари, тщательно протирали стекла. Новоприбывшему могло показаться, что идет подготовка к какому-то значительному событию. Высокий джентльмен, только что приехавший из Австралии и давно не бывавший в своей стране, ничего не знал и чувствовал, что придется задавать много вопросов. Он зашел в ближайшую таверну и присоединился к двоим посетителям, которые пили эль и курили сигары.

Услышанное весьма удивило и заинтересовало путешественника, возвратившегося из дальних странствий.

Послезавтра молодая королева Виктория выходит замуж за принца Альберта, сына герцога Сакс-Кобург-Готского.

Приезжий поднял кружку с пенящимся элем и торжественно провозгласил:

— Долгих лет жизни королеве!

Позднее, снова выйдя на заснеженную улицу, он припомнил, что его нога не ступала на родную землю с тех пор, как молодая Виктория унаследовала трон.

— Как все изменилось в Англии, — прошептал он. — И только Господь Бог знает, сколько еще перемен мне предстоит встретить.

Наглухо застегнув воротник, он направился прямо в фирму поверенных, чья контора располагалась неподалеку от собора св. Павла. На одной из дверей висела табличка с выгравированными на ней именами: НОН-СИЛ, НОНСИЛ и ДАКЕТТ.

Зайдя внутрь, он осведомился у клерка, можно ли увидеть мистера Кейлеба Нонсила. Однако услышал разочаровавший его ответ, что мистер Нонсил в данное время отсутствует, ибо отправился за город на похороны одного из своих клиентов. И не вернется до завтра.

— Что ж, значит, я зайду завтра, — проговорил путешественник.

— Могу я узнать ваше имя, сэр? — поинтересовался клерк.

— А вы разве не узнаете меня? — был ответ.

Клерк, долговязый, неуклюжий молодой человек, пристально вгляделся в покрытое шрамами лицо незнакомца и отрицательно покачал головой.

— Нет, сэр, — ответствовал он.

— Значит, я изменился больше, чем вы, юный Бенджамен Дру, вы стали намного выше ростом с нашей последней встречи.

— Боже мой, сэр, так вы знаете меня?

— Совершенно верно. Вы принимали здесь меня много раз, а до меня — моего дядю. Ладно, неважно, сейчас я не стану открывать вам, кто я. Пусть это будет сюрпризом для мистера Нонсила.

Улыбаясь, джентльмен повернулся и вышел из конторы, оставив клерка в полном недоумении.

Приезжий недолго оставался на морозной серой улице. Он остановил проезжавший кеб, влез в него и назвал кучеру адрес в Найтсбридже.

— Боюсь, мое появление приведет Долли в полное смятение. Как и Арчибальда и всех остальных, — пробормотал он себе под нос.

Снег повалил еще сильней, когда джентльмен постучал медным молоточком в дверь большого дома, выходящего на Найтсбридж-Грин.

Он был крайне удивлен, когда дворецкий сказал ему, что миссис де Вир больше здесь не проживает.

Дворецкий также сообщил гостю, что миссис де Вир снова вышла замуж — полтора года назад — и теперь она леди Сидпат.

— Леди Сидпат? — удивленно переспросил приезжий. — Значит, мистер де Вир скончался?

— О да, сэр, в Индии. Наверное, с тех пор уже миновало два года.

«Увы, бедный Арчибальд! Вот и первая потеря, о которой мне довелось узнать», — подумал джентльмен.

Когда-то он раза два играл с Сидпатом в карты в клубе и каждый раз ему проигрывал.

Приезжий узнал еще, что Долли — леди Сидпат — теперь проживает на Баркли-Сквер[7]. Дворецкий добавил, что две молодые леди, мисс Имогена и мисс Изабелла, по-прежнему не замужем и живут в доме отчима.

Джентльмен со шрамами решил не тратить больше времени на расспросы и направился к Баркли-Сквер.

Он очень обрадовался, узнав, что леди Сидпат дома. Слуга в напудренном парике провел его в красиво обставленную элегантную гостиную. Затем гость произнес:

— Будьте так добры сообщить ее светлости, что я родственник, прибывший из-за границы.

В следующую минуту он услышал в вестибюле пронзительный голос Долли. Двери открылись, и она вошла в гостиную.

Долли была одета так, словно собиралась уходить. Ему бросилось в глаза, что она сильно располнела и не была уже такой привлекательной, как раньше, несмотря на дорогое бархатное платье, соболиную муфту, палантин и изящную шляпку с плюмажем.

Направляясь к гостю, она звонко простучала своими высокими каблучками по паркетному полу.

— Извините меня, сэр, — начала она, — но я не понимаю, что имел в виду Дженкинс, сказав мне, что вы родственник, прибывший из-за границы. У меня нет родственников за…

Тут она замолчала. Ибо подошла ближе к высокому стройному джентльмену и пристально всмотрелась в его лицо. Долли смертельно побледнела, на щеках ее остались пылать лишь румяна. Прижав пальцы к губам, она пронзительно вскричала: