Шарлотта обессиленно опустилась на край кровати и стала ждать возвращения мужа, когда наконец он скажет ей, что случилось с девочкой.

Он долго не возвращался. Затем после длительного ожидания она услышала шаги и голоса. Шарлотта набралась мужества, открыла дверь и вышла в коридор. Если Вивиан послал за доктором, значит, Элеонора действительно серьезно больна.

Шарлотта увидела мужа и врача, выходящих из детской, где лежала Элеонора. Вивиан неодобрительно посмотрел на жену.

— Будьте любезны, возвращайтесь к себе в спальню, мадам, — произнес он. — Доктор Федерстон абсолютно согласен со мной, что в случаях такого заболевания девочке лучше побыть с няней.

Шарлотта с побледневшим лицом схватила доктора за руку.

— Я должна пойти к ней! Она ведь звала меня, доктор Федерстон! Что с ней? Чем она больна?

Доктор закашлялся и несколько смущенно посмотрел на леди Чейс. Бедняга был явно смущен. Лорд Чейс по секрету сообщил ему, что его жена в истерике и с ней надо быть потверже, а особенно в том, что касается больного ребенка. И доктор сказал:

— Вообще-то я не вполне уверен, леди Чейс, но, по-моему, у нашей маленькой пациентки брюшной тиф.

— Брюшной тиф! — дрожащим голосом повторила Шарлотта. — Но это же очень серьезно!

— Возможно, но при должном и правильном уходе, я уверен, она, несомненно, поправится.

— Доктор Федерстон прислал к нам двух сиделок, которые будут находиться рядом с девочкой денно и нощно, — вмешался Вивиан. — И, разумеется, Элеонору придется изолировать от остальных детей. Послушайте, дорогая, девочку оставят на попечение двух опытных медицинских сестер. Ну, парочку дней она проболеет, а потом пойдет на поправку. И все будет в порядке. А вам первым делом придется увезти в Клуни Беатрис и Викторию. И это надо сделать утром.

— Превосходный план, — согласился доктор Федерстон.

После ухода врача Шарлотта, обливаясь слезами, обратилась к Вивиану и умоляющим голосом проговорила:

— Сейчас, когда Элеонора больна, она больше всего нуждается в матери. А с девочками в Клуни поезжайте вы. Разрешите мне остаться здесь.

— Разумеется, вам было бы это весьма приятно. Вы смогли бы увидеться с вашим очаровательным политиком…

— Вивиан, вы не имеете права даже предполагать подобные вещи! — возмутилась Шарлотта. — Я хочу одного — остаться с моей бедной девочкой! Ведь брюшной тиф может оказаться очень опасным в столь нежном возрасте.

— Безусловно. Именно поэтому с Элеонорой и останутся опытные сиделки. А вы, мадам, сделаете так, как вам говорят: сразу после завтрака возьмете остальных детей и уедете из Лондона.

— Но если Элеонора позовет меня… — в отчаянии начала Шарлотта.

— За вами пошлют, если доктор сочтет это необходимым. А тем временем я не желаю, чтобы вы подставляли себя инфекции!

Она долго смотрела на него взглядом, полным и муки, и ненависти одновременно.

— Я никогда прежде ни о чем не просила вас… и вот теперь прошу разрешить мне остаться с Элеонорой, — рыдая, проговорила она.

Но все оказалось тщетно. Он был глух к ее просьбе, она поняла это. В эту жестокую минуту все мысли о Доминике Ануине покинули ее. И она уже не могла сопротивляться, когда ярость Вивиана внезапно сменилась желанием и он с силой притянул жену к себе. Ее душевные мучения были настолько сильны, что разум почти покинул ее. И она в полубессознательном состоянии предалась его ненавистным объятиям.

Когда наступило утро, Элеонору уже заперли от Шарлотты, предоставив заботам двух сиделок, а Вивиан следил, чтобы жена даже близко не подходила к комнате больной дочери. В полном расстройстве Шарлотта покинула дом на Итон-Сквер с Нанной и младшими дочерьми. Она отправилась в карете по туманным лондонским улицам по направлению к вокзалу. Ее увозили от больной дочери, от Доминика Ануина, от всего и всех, кого она любила и кто любил ее.

Шарлотта не виделась со своей любимой дочерью до кануна Рождества.

В течение пяти недель несчастная мать изводилась от безумной тоски и горя в загородном доме, куда ее буквально сослали. В течение пяти недель маленькая Элеонора чувствовала себя очень плохо. Ее болезнь была настолько серьезна, что девочка даже не узнавала тех, кто находился возле ее постели. Диагноз доктора Федерстона оказался неверным. У Элеоноры развилась какая-то редкая лихорадка с такими симптомами, которые не мог понять никто из специалистов, приглашенных лордом Чейсом. Они что-то мямлили, хмыкали и сокрушенно качали головами. Прописывали различный уход и лекарства. И, возможно, скорее благодаря судьбе, а не уходу девочка не умерла. Она испытывала страшные боли, очень страдала, часто впадала в горячку, во время которой постоянно звала мать; но садист-отец так и не внял настойчивым просьбам Шарлотты. Между супругами постоянно происходили тяжелые сцены, всегда завершавшиеся полным поражением леди Чейс. Вивиан постоянно напоминал, что ее долг — оставаться в Клуни с Беатрис и маленькой Викторией. Он не желает, чтобы она или младшие дочери подхватили какую-нибудь заразу, поразившую Элеонору.

К счастью для маленькой больной, обе сиделки относились к ней с большой добротой и почти по-матерински обеспечивали ей самый ласковый уход. Они находили лорда Чейса очаровательным и добросердечным человеком, бесконечно добрым к своей старшей дочери, когда та лежала больная в постели. Всем он казался самым любящим и преданным отцом. Единственный человек, которого критиковали сиделки, была Шарлотта. Они часто намекали его светлости, что миледи слишком боится заразиться и поэтому не навещает больную дочь. Сиделки считали ее трусливой эгоистичной женщиной и очень сочувствовали красавцу милорду.

Тем временем Вивиан наслаждался жизнью в Лондоне, пока наконец не присоединился к своей несчастной жене. Но своим деспотичным присутствием он только прибавил ей страданий. При этом он постоянно в самых издевательских выражениях упрекал ее, что она не способна родить ему сына. Она рассматривала все эти издевательства как плачевный результат той ночи, когда он вернулся из Индии. Она теряла свою блистательную красоту, становилась все более бледной и апатичной, и у нее едва хватало сил сопротивляться своему супругу.

Когда приличия вынудили Вивиана привезти Элеонору домой, в Клуни, стоял холодный канун Рождества. Вивиан продолжал садистски преследовать свою несчастную жену и маленькую девочку.

— Элеонора еще не вполне здорова, ей надо пребывать в покое. И никаких нарушений предписания сиделок! За всем присмотрит Нанна! — объявил лорд Чейс, как только перешагнул порог дома, неся на руках Элеонору.

Шарлотта, так долго ожидавшая этой минуты, обуреваемая волнением, с облегчением протянула руки к Элеоноре; глаза ее сверкали от радости при виде любимой дочери, с которой она была разлучена на долгие, долгие недели.

— О, дорогая моя, как я рада, что ты дома! — воскликнула Шарлотта.

— Мама! Дорогая мамочка! — закричала Элеонора, с трудом высвободилась из рук Вивиана и устремилась к Шарлотте.

Вивиан позвал няньку, которая быстро спустилась по лестнице.

— Отведите Элеонору в ее классную комнату, — распорядился Вивиан. — Доктор предписал ей как можно больше отдыхать и в течение месяца-двух заниматься совсем немного. И никаких игр внизу! — добавил он, многозначительно глядя на жену.

Нянька смерила Шарлотту испепеляющим взглядом. Затем взяла Элеонору за руку.

— Ну-ка, пошли, дорогая… — начала она.

Но девочка вырвалась от нее и бросилась к матери.

— Я хочу остаться с мамой! Я не виделась с мамой долгие годы! — кричала она.

Шарлотта судорожно прижала дочку к себе, и слезы потоком заструились из ее глаз. Она пристально изучала личико Элеоноры, ее хрупкую фигурку в бархатной шубке вишневого цвета и шляпке, отороченной мехом. Она очень любила выбирать для дочерей красивые наряды, и Элеонора носила эту шубку еще в прошлую зиму. Теперь она стала ей коротка, подумала Шарлотта. Девочка выросла и очень похудела за время болезни.