Он знал, какое будущее миледи предуготовила Шарлотте. Как только ей исполнится семнадцать, она отправится во Францию к близкой подруге Элеоноры Чейс, княгине де Ляролл. У княгини были маленькие дети, которым требовалась учительница английского. Дамы договорились, что молодая Шарлотта проживет год или два в огромном замке в Фонтенбло, обучая младших представителей рода Ляролл всему, что знает сама.

Когда Вивиан впервые услышал о намерениях матери, он пришел в уныние. Ведь он так привык время от времени видеть эту обворожительную девушку и, когда ему было скучно, разговаривать с нею. Кроме того, он понимал, что наверняка произойдет с ней во Франции. Несомненно, какой-нибудь пылкий молодой француз, очарованный ее красотой, станет ухаживать за Шарлоттой. А Вивиану хотелось первым коснуться этих алых губ, пленительный изгиб которых словно создан для поцелуя. Хорошо разбираясь в женщинах, он был уверен, что за внешней детскостью и лилейной невинностью девушки скрывается страстная натура. Она многим сможет одарить мужчину. И Вивиан не собирался допустить, чтобы такое сокровище уплыло от него во Францию.

Он опустился в огромное плетеное кресло и стал обдумывать свой безжалостный план соблазнения Шарлотты.

Шарлотта сидела с Элеонорой Чейс в прохладной библиотеке среди книг, которые так страстно любила. Сначала она прочитала на английском эссе о Китсе, затем сделала краткий обзор событий Французской революции. После занятий с миледи в гостиной состоится урок игры на большом рояле. Девушка очень любила эти уроки, которые ей давала пожилая дама по имени мисс де Уинтер, живущая в Харлинге.

Как правило, Шарлотта всей душою отдавалась занятиям. Сегодня же леди Чейс заметила, что ее юная ученица необычно рассеянна. Чтение ее было сбивчивым, она поглядывала в окно, затем, краснея и извиняясь, снова обращалась к книгам.

— Твои мысли заняты не учебой, малышка, — мягко заметила ее светлость.

— Извините меня, миледи, — тихо проговорила Шарлотта.

— Неважно, дорогая, — с ласковой улыбкой произнесла леди Чейс. — Нельзя же ожидать, что на юных плечиках окажется голова старушки. Ты учишься очень даже неплохо и делаешь большие успехи, но, видимо, сегодня тебя искушают солнечные лучи. Наверняка тебе хочется погулять по лесу, собирая первоцветы. Я угадала? Конечно же, я совсем забыла, что ты еще ребенок.

Шарлотта прикусила губу. Ребенок! Она тут же почувствовала себя виноватой, поскольку совсем не детские мысли витали сейчас в ее голове, отвлекая от занятий. Это были волнующие, трепетные мысли семнадцатилетней девушки; влюбленной девушки. Перед ней стояло красивое лицо Вивиана Чейса. Она помнила все слова, которые он говорил ей — особенно то, что он будет ждать ее после уроков. И это постоянно отвлекало ее.

Как ужаснулась бы ее светлость, узнай она об этом! «О Боже, — подумала Шарлотта, — какая же я испорченная и неблагодарная! Ведь мне не следует так много думать о нем!»

Но мысли о Вивиане никак не выходили из ее головы. И когда она неверно продекламировала «Канун дня св. Агнессы»[21], леди Чейс прервала ее:

— Ладно, милая, на сегодня достаточно, возвращайся на солнышко. Сейчас для тебя это полезнее, чем учить стихи, пусть даже их сочинил божественный поэт. И еще я попрошу мисс де Уинтер отпустить тебя с урока музыки. Его можно перенести и на завтра.

Шарлотта с удрученным выражением лица начала собирать книги.

— Увы, я разочаровала вас, миледи.

— Вовсе нет. И даже не думай об этом. Ты все равно опередила большинство учеников твоего возраста.

Элеонора откинулась из спинку своего излюбленного просторного кресла. Она благодушно улыбалась Шарлотте. «А девочка превратилась в настоящую красавицу», — подумалось ей. Но что ее светлости по-прежнему нравилось больше всего — это то, каким образом развивался характер Шарлотты. Все, кто ее знал, отзывались о ней только хорошо. Славная чета Форбзов превозносила ее почтительность, благочестие и послушание вкупе с прирожденной деликатностью и веселостью, что сделало девочку всеобщей любимицей.

— Да, я не ошиблась, забрав ее из печального домишки в Пимлико, — прошептала миледи. — Она отплачивает мне за все сторицей.

Леди Чейс любила свою воспитанницу почти как собственную дочь… дочь, которую она когда-то так сильно желала и которой у нее никогда не было.

Когда девочка в ответ посмотрела миледи в глаза, ее светлость уже не впервые ощутила легкое беспокойство. Годы не очень щадили Элеонору Чейс. Да, в ней еще узнавалась красота печальной «Мадонны», прославленная кистью знаменитого художника, но в каштановых волосах кое-где уже поблескивали серебряные нити, а глаза запали. Она постарела и стала очень худой. Не однажды во время уроков Шарлотте казалось, что на строгом благородном лице миледи появлялось выражение нестерпимой боли. А как-то раз одно из восхитительных колец соскользнуло с пальца ее светлости — такими худыми стали ее руки.

Тогда Шарлотта осведомилась о здоровье миледи у ее сына, тот, похоже, был совсем равнодушен к этому.

— Мама всегда была очень хрупкой, — сказал он, пожимая плечами. — Во всяком случае, мне она ни на что не жалуется.

Но сегодня даже неопытная девочка не могла не увидеть на лице миледи зловещих следов какого-то внутреннего заболевания, которое стало особенно заметным, когда ее светлость осветили внезапные солнечные лучи.

— Что с тобой, дитя мое? — спросила миледи, увидев, как изменилось выражение лица девушки.

Шарлотта не осмелилась ответить, ибо очень робела, но внезапно поднесла прекрасную руку своей благодетельницы к губам и с жаром поцеловала.

— О миледи, от всего сердца благодарю вас за все, что вы делаете для меня, — выдохнула она. — Боюсь, сегодня я была слишком невнимательной. Прошу вас, умоляю, простите меня!

— Ну, полно… не надо больше думать об этом, — улыбнулась Элеонора Чейс. — У каждого из нас в жизни бывают моменты, когда мы рассеянны. А в общем, ты очень прилежная ученица. Ладно, ступай-ка подыши свежим воздухом, малышка.

Шарлотта присела в реверансе и ушла. Леди Чейс несколько минут стояла неподвижно, глядя вслед удаляющейся изящной фигурке. Она задумалась. Бедная маленькая Шарлотта! Ей не свойственны неблагодарность, дерзкие поступки. Элеонора Чейс могла только мечтать, чтобы ее сын обладал исключительными достоинствами этой девушки. Она, конечно, любила Вивиана, но временами не могла не замечать его крайней эгоистичности, а иногда распущенности и диковатости. Она надеялась, что с годами он остепенится и станет более похожим на его достойного отца. Часто она закрывала глаза на проступки сына. Но иногда миледи боялась за его будущее. Самое лучшее для него, считала она, это пораньше жениться. Но не на глупой и легкомысленной девушке, такой, как Гарриет Дони, которая время от времени оставалась в Клуни и буквально ходила за Вивианом по пятам. Пока что леди Чейс не считала ни одну знакомую ей молодую леди подходящей для ее сына. Ей хотелось, чтобы Вивиан женился на девушке безупречного поведения и благородного происхождения.

«О, конечно, такой день настанет, — размышляла она, — мое желание очень скоро исполнится».

В своем простодушии леди Чейс иногда даже позволяла себе сожалеть, что ее воспитанница не благородных кровей. Разумеется, она станет превосходной женой для какого-нибудь мужчины. Однако ее светлость никогда в своих раздумьях не связывала Шарлотту и Вивиана. Насколько ей было известно, они очень редко виделись друг с другом. Если когда-нибудь Вивиан и заговаривал с девушкой, то обращался с нею лишь снисходительно. С детских лет Вивиана мать никак не могла убедить его относиться вежливо и тактично к тем, кто был ниже его по положению.

Поэтому Элеоноре Чейс даже в голову не приходило, что Вивиан может проявить пристальный интерес к Шарлотте. Да в любом случае, по мнению миледи, Шарлотта все еще пребывала, что называется, в «школьной комнате».