Тем не менее третья девочка осталась жива и теперь расцветала на глазах. Все три сестры росли крепкими и здоровыми. Шарлотта души в них не чаяла. Однако ей не позволялось проводить в детской столько времени, сколько хотелось. Она была обязана сопровождать Вивиана на всех его бесконечных светских раутах. Несмотря на то, что он не любил ее, красотой жены Вивиан гордился. Это была красота, расцветающая с годами. И теперь, когда Шарлотте исполнилось двадцать семь, она была красивее, чем в ранней юности. А за незаурядный ум и доброжелательный характер ее очень любили многие, в свою очередь, весьма не жаловавшие молодого лорда Чейса.

С годами характер Вивиана не улучшился. Получив состояние отца в свое полное распоряжение, он начал проматывать его самым безумным образом. Он не выносил, чтобы какой-нибудь бал или банкет по роскоши превосходил балы и банкеты, которые он закатывал для своих друзей в Клуни или в резиденции на Итон-Сквер. В результате Шарлотта была вынуждена участвовать в бесконечных и утомительных попытках Вивиана затмить весь свет своей снобистской демонстрацией собственного великолепия и роскоши. Ей вечно приходилось пребывать в обществе наимоднейших портных, модисток и парикмахеров. После рождения каждого ребенка она должна была проходить мучительные и нескончаемые курсы массажа, чтобы ее фигура вновь достигла верха совершенства. Ее драгоценности непременно должны были затмевать своим сверканием драгоценности остальных светских дам.

Когда леди Чейс посещала Аскот[40] или Оперу, о ней должны были говорить как о самой очаровательной и потрясающей молодой матери семейства. С тех пор как Вивиан женился на ней, это стало для него навязчивой идеей. Для Шарлотты же это было сущим кошмаром.

Так протекало время. День сменялся днем, месяц — месяцем.

Этим утром Шарлотта оглянулась назад, на прошедшие годы, и подумала: узнала бы она себя в той робкой добросердечной девчушке, которая когда-то сидела у ног Элеоноры Чейс и жила в маленьком домике привратника, наслаждаясь своим невинным счастьем?

Теперь она забыла о робости и застенчивости на многолюдных светских раутах или в те минуты, когда с важным видом хозяйки принимала гостей в своем огромном особняке. В Лондоне и за городом ее знали как блестящую хозяйку дома и опасную, остроумную собеседницу. Она достигла такой рафинированности и умения держать себя, что нравилась всем без исключения мужчинам. Со стороны могло показаться, что такой ее сделал Вивиан. Даже он, который совсем не любил ее, приносил ей поздравления, когда она добивалась очередной победы. В конце концов он полностью признал правоту своей покойной матери — Шарлотта была ошеломляющей женщиной.

Но в домашней жизни они ничего не значили друг для друга. Она стоически терпела его объятия, когда он требовал этого, но не могла снова полюбить его. Знала, что у него есть любовницы, но ничего не говорила по этому поводу. И миру она являлась с холодным, неприступным лицом, когда Вивиан вынуждал ее выходить в свет. Однако под этой холодной личиной она оставалась все той же нежной, доброй девушкой, которая когда-то любила его и чью любовь он втоптал в грязь.

Проходило время, и в ней поднимался все больший протест против той бессмысленной жизни, которую муж заставлял ее вести. Такая жизнь представлялась ей абсолютно пустой. Ей хотелось забрать своих девочек и убежать из раззолоченной тюрьмы, которую являл собой дом Вивиана. Но она не могла этого сделать. И она оставалась со своим безнадежным, томительным желанием любви, которой была обойдена. Единственной радостью стали для нее те часы, когда ей разрешалось побыть в детской, и редкие встречи с Флер Марш.

Внезапно Вивиан решил отправиться в Индию в госта к магарадже, с которым учился в Оксфорде. Его прельщала фантастическая перспектива поохотиться на тигра и пожить в роскошном дворце. Впервые он надолго уехал из дома, не взяв с собой Шарлотту. Однако не забыл снабдить ее строжайшими инструкциями, как ей должно себя вести в его отсутствие.

— Вы будете неукоснительно исполнять свой материнский долг, мадам, а не кокетничать с джентльменами в Мое отсутствие, — сказал он.

— Вивиан, разве я когда-нибудь вела себя не как верная жена? — горячо запротестовала она.

Но он, вперившись в нее свирепым взглядом своих холодных голубых глаз, презрительно скривил губы и перебил ее:

— По-моему, я начинаю вспоминать тот день, когда вы положили на свою прелестную грудь адрес некоего члена Парламента, не так ли, дорогая? Разве вы не тоскуете по нему… хотя прошло так много лет! Ведь тогда только-только родилась Элеонора…

Она покраснела и отвернулась, ее сердце учащенно забилось от негодования. Но она могла объяснить изменение цвета своего лица и легким чувством вины. О Боже, да, конечно же, она помнит его… и дорогие воспоминания о нем оставались с ней многие годы, хотя со времени их первой встречи она виделась с ним один только раз.

Она встретила Доминика вскоре после того, как убедилась, что у нее будет третий ребенок. Стоял июнь. Беатрис была еще совсем малышкой. Шарлотта вместе с мужем отправилась в оперу. Вивиану не нравилась опера, но он хотел, чтобы люди считали его меломаном, и, кроме того, отправиться в Ковент-Гарден[41] во время сезона считалось престижным. В таких случаях Шарлотта была счастлива и взволнована. Она обожала оперу, особенно Вагнера.

Тогда давали «Тристана и Изольду». В то время как Вивиан позевывал, молодая леди Чейс, сидя в своей ложе с букетом цветов в обтянутых лайковыми перчатками руках, не сводила восторженного взгляда со сцены. Ее слух был очарован величественными звуками замечательного оркестра, восхитительными голосами тенора и примадонны. Не раз глаза Шарлотты наполнялись радостными слезами восторга. Сердце билось от сильнейших эмоций, навеянных божественной музыкой… Шарлотта желала любить и быть любимой, ей страстно хотелось познать вновь тот экстаз, который воссоздавал любовный дуэт на сцене. Она понимала, что способна полюбить… Однако тихое похрапывание за ее спиной напоминало ей о всей вульгарности человека, который, являясь ее супругом, смог дать ей лишь подделку любви, выраженную в отвратительной животной страсти.

Тогда ей исполнилось только двадцать два года, она была матерью двоих дочерей, а третья, новая жизнь уже зародилась в ее лоне. И она считала себя самой несчастной женщиной в этой блистательной толпе знатных дам, увешанных драгоценностями и украшенных перьями. Многие из них завистливо поглядывали на ее ложу, пытаясь рассмотреть бесценные изумруды, сверкавшие на ее изящной шее и запястьях. Однако она насмешливо, с иронией относилась к этому. Время от времени какая-нибудь глупенькая, ослепленная внешним блеском девушка всем своим видом выдавала зависть к тому, что Шарлотта замужем за Вивианом. Если бы они знали!..

Внезапно она повернула голову в сторону противоположной ложи, ибо ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Она увидела мужчину, одетого на официальный манер — белый галстук и фрак, белая гвоздика в петлице. Он рассматривал ее в театральный бинокль.

Она почувствовала себя оскорбленной таким бесцеремонным разглядыванием и отодвинулась в полумрак ложи. Но внезапно ее сердце екнуло, и она вновь подалась вперед, на этот раз подняв свой маленький перламутровый бинокль. Она навела фокус на лицо мужчины и сразу же узнала его. Это был Доминик Ануин. Да, она увидела его худощавое смуглое лицо с большими выразительными глазами. Такие отличные от остальных глаза…

Все ее чувства, навеянные этой чрезвычайно эмоциональной оперой, перелились через край, когда она увидела Доминика Ануина. Сначала лицо ее вспыхнуло, затем она побледнела. Опустив бинокль, она сидела, словно в оцепенении, и трепетала всем телом. Мужчина в противоположной ложе продолжал ее разглядывать.

Женщина, сидящая рядом с Домиником, была незнакома Шарлотте. Красивая, с сединой, уже тронувшей волосы, она была в черном кружевном платье, а в руке держала букетик фиалок. Наверное, она года на два моложе Доминика, которому сейчас, должно быть, уже за сорок, подумала Шарлотта. И она всей душой позавидовала этой красивой женщине.