Гарри представил себе, как хорошо было бы им с Фауной вдвоем в этом уединенном доме, как удивительно хорошо… мирно, покойно… Она одарила его трогательной улыбкой.
— Благодарю вас, — сказала она и добавила: — За то, что вы привезли меня сюда. Тут так спокойно… после… дома Памфри.
— Постарайся больше не вспоминать об этом, дитя мое. Забудь о своей прежней жизни, — нежно произнес он и отвернулся, чтобы не видеть ее красоты. Затем прошел через дверь, соединяющую их спальни, и затворил ее, словно обрадовавшись, что теперь его и девушку, ставшую для него столь желанной, разделяет толстая деревянная стена.
Фауна тихо вздохнула. Она не ожидала, что он останется с ней… но и не хотела, чтобы он уходил. Она испытала неприятное, странное ощущение какой-то пустоты. Ветер продолжал завывать в каминной трубе. Дрова разгорелись вовсю, и в спальне стало еще жарче. Она задула все свечи, оставив лишь одну, стоящую в серебряном подсвечнике на столике орехового дерева возле ее кровати. А потом без ночной рубашки скользнула под простыню, накрывшись кучей шелковых пуховых одеял. Так она лежала в темноте с широко открытыми глазами. Ей было очень тепло. Марта Снеллинг, добрая душа, успела приготовить кофе с молоком и сахаром, перед тем как оставить ее, и Фауна окончательно согрелась.
Пока сон овладевал ею, Фауна думала об очень многих вещах. А за окном, за тяжелыми бархатными занавесями постепенно рассветало. Фауна услышала печальный крик цапли, пролетавшей над покрытым льдом озером. После жизни в громадном, вечно переполненном гостями лондонском доме и таком же неугомонном загородном замке в Хэмптон-Корт это маленькое имение Пилларз казалось Фауне невероятно, сказочно покойным. Она ощущала редкое умиротворение. А за дверью спит ее любимый спаситель, подумала она. Здесь никто не причинит ей вреда. Но постепенно откуда-то из глубин ее подсознания начали выплывать зловещие призраки прошлого… нарушая ее покой. Сквозь дремотную дымку она видела грязную каюту О’Салливана на невольничьем судне. Вспоминала ужасное путешествие, когда умер ее дедушка… и как его безжизненное тело швырнули в кишащие акулами волны. Ей виделся одноглазый капитан… затем отвратительный мистер Панджоу. Потом перед ее взором предстал добрый, милый лорд Памфри… но не лежащий на смертном одре, каким она видела его в последний раз, а веселый, жизнерадостный, живой, когда он просил ее спеть песенку по дороге из Бристоля.
«Моя милая Букашка!» — говорил он. При этих воспоминаниях губы Фауны тронула нежная улыбка. Она перевернулась на живот, уткнулась в мягкую пуховую подушку и закрыла глаза. И почти сразу ее грезы и мечты потускнели и все ее существо снова охватил ужас от воспоминаний об ужасных побоях, об отвратительной жестокости миссис Клак, ее жирном гадком лице… ярости, стоящей в глазах Генриетты. А потом… О Небеса! Она словно наяву увидела перед собой скрюченную фигурку Зоббо с его обезьяньими руками и толстыми, словно резиновыми, губами. Зоббо, идущего к ней. А кто-то зловещий подталкивал ее в спину… к нему, подталкивал в объятия этого отвратительного чернокожего карлика! Фауна с криком проснулась, обливаясь холодным потом.
Гарри, бодрствовавший в соседней комнате и все еще не справившийся с искушением, тут же спрыгнул с постели, заслышав отчаянный крик. Он зажег свечу и кинулся к Фауне.
— Что такое? Что случилось?
Она молчала. Он подошел ближе к ее постели и раздвинул наполовину закрытый полог. Он увидел ее великолепные золотисто-рыжие волосы, сверкающие в свете камина. Он увидел также отражение свечи в ее огромных глазах и ужас, написанный на юном нежном лице. Губы ее дрожали от страха.
— Что напугало тебя, дитя мое? Кто-то вошел сюда?
Она, сотрясаясь от плача, отрицательно покачала головой.
— Нет, никого здесь нет. Я… мне приснился плохой сон, сэр. Умоляю, простите меня за то, что разбудила вас!
— Сэр? Опять сэр? Я по-прежнему для тебя сэр? — с улыбкой спросил он, беря ее холодные руки в свои. Он прижал их к груди и прошептал: — Бедное дитя! У тебя скверные сны… Ну конечно же, после стольких мук и потрясений тебя преследуют все эти ужасы и во сне.
Она низко опустила голову, словно виновная в чем-то. Зеленые глаза Гарри со смятением, жадно блуждали по ее обнаженным плечам. Ему припомнился сладкий вкус ее губ, которых он коснулся этой ночью. Но… это было вчера, мысленно поправил он себя. Ибо сегодня — уже другой день.
Он почувствовал, как она дрожит, согнувшись, словно стараясь скрыть свое горящее лицо, внезапно осознав свою наготу. И с ужасом заметил на ее спине красные полосы, следы побоев, которые нанесла девушке миссис Клак из-за ревнивой ярости Генриетты.
— Боже милостивый! — воскликнул сэр Гарри. — Твоя спина… твоя красивая спина…
— Пустяки, — прошептала Фауна, подняв лицо. Затем с улыбкой добавила: — Теперь все мои мучения забыты… с тех пор, как со мною вы, Гарри.
Его бросило в дрожь… неистовое желание охватило его, ибо сейчас он был с ней совершенно один. Она была с ним… его. А он — с ней, и ни одна живая душа во всем мире не ведала, что они здесь, в этом тихом убежище на берегу озера. И он произнес:
— Ты хочешь, чтобы я остался с тобой?
Ее дыхание участилось.
— О да! — прошептала она в ответ. — Если вы хотите… Да.
Ее огромные бархатные глаза звездами сияли под пушистыми ресницами. Она подалась к нему. Схватив большую прядь ее восхитительных волос, он обернул ими свою шею, а затем со сдавленным криком прижал Фауну спиной к подушке. С безумной страстью его губы впились в ее рот. Да, он изо всех сил пытался побороть себя, но он — не герой, мелькнуло в его голове… он был Гарри Роддни, который брал то, что хотел, когда ему было нужно. И откуда вдруг это донкихотство по отношению к юной невольнице? Почему? Ведь сейчас его обнимают руки любимой, а он — обнимает восхитительное молодое тело.
Дрова в камине сгорели и превратились в горячий пепел. Свеча в последний раз пыхнула огоньком и погасла. Утренний свет пробивался сквозь щель между тяжелыми занавесями. Возле оконных рам кружилась метель, а из коровника в двух милях от имения доносился рев голодной скотины.
Внизу в просторной кухне старики Снеллинги разожгли печь и готовили еду. Начался новый день.
А наверху, в спальне Фауны, закрытой от холодного ветра и снега тяжелыми занавесями, крепко спал Гарри Роддни, сжимая в своих объятиях прекрасную девушку. Она тоже крепко спала — красивая, порозовевшая от счастья, впервые за всю свою жизнь познавшая истинную радость и полноту любви.
Наступил полдень, Снеллинги вновь ожидали звонка-колокольчика, требующего обеда. Снег продолжал падать, покрывая толстым покровом все вокруг имения Пилларз — деревья, кусты, пожухлую траву, становившиеся совершенно белыми.
Похоже, жизнь замерла, ничто не двигалось в этом морозном царстве молчания и покоя. Вокруг все погрузилось в сон — ни храпа лошади, ни скрежета колес какой-нибудь повозки. А дорога в Лондон была вся засыпана снежными сугробами и вряд ли проходима.
Глава 13
Церковные часы в двух или трех милях от имения пробили час дня, когда любовники, предназначенные друг другу самой судьбой, наконец уселись за стол перед камином и стали с жадностью поглощать завтрак, принесенный им доброй миссис Снеллинг. Она стала рядом, едва сдерживая улыбку при виде счастливых влюбленных. Своим простым ограниченным умом она вряд ли всегда понимала то, что порой взбредало в голову знатным дамам и джентльменам, и уж совершенно непостижимым для нее было, как можно завтракать в то время, когда полагается обедать. Несмотря на приказание мужа безоговорочно повиноваться сэру Гарри, добрая женщина не смогла удержаться, чтобы не взглянуть на левую руку красавицы, отметив отсутствие на ней обручального кольца.
Сэр Гарри и Фауна являли собой странную пару. Баронет, пребывающий в прекрасном расположении духа, был все еще одет в стеганый халат и ночной колпак с кисточкой, который очень шел его зеленым глазам, как заметила Фауна. У нее голова кружилась от радости и любви, и она не могла отвести взгляд от любимого, в то же время с отменным аппетитом поглощая ветчину с яйцами и запивая их крепчайшим кофе. Гарри расправлялся с бараньей отбивной, сжимая в руке кружку с элем, который сунул ему в саквояж верный Винсент.