В плачевных условиях нынешнего книгоиздания, индифферентного отношения общества к литературе и вообще к истинным ценностям, конкуренции на программе «Украинская книга» это была даже не победа — это было нечто большее: мой итог, награда свыше за проявленные в ходе жизни профессионализм и мужество. Так я это объяснила для себя. Раньше это событие стало бы новым стартом, а теперь оно превратилась в букет цветов, в нечто символическое, от чего приятно, но за чем нет следствий.

Остались позади и эти волнения, книга вышла, с портретом моего отца на обложке, правда, вмонтированного в иллюстрацию, но все же…

Какое-то время я еще работала дома, частным образом редактировала и готовила к печати книги бывших клиентов, но скоро поток заказов иссяк, как и бывает, когда ты находишься не в струе. Тем более что струю перекрыли вообще. Так завершилась моя деятельность по второй специальности, приобретенной без обучения в вузе, а только на основе богатой практической деятельности.

Да и писательская стезя зарастает травами. Ведь это не писатель, кто не публикуется, а мне уже не достать до издателей — нет ни знакомых, ни сил их заводить, ни гарантий, что написанное мною увидит свет. А без этого и особенной настойчивости не возникает.

Планирую закончить свои воспоминания в задуманном объеме, а если повезет, то доведу до конца книгу о Марине Цветаевой, где постараюсь высказаться по темам, небезразличным для ума и души. О том и прошу еще мадам Судьбу и мистера Рока — доверенных лиц своего Создателя.

С упреком веку перемен и авторам потрясений, насылаемых на человечество, констатирую, что любая моя деятельность закончилась раньше положенных сроков: с первой, университетской, меня столкнула затеявшаяся судилищами перестройка, а со второй, приобретенной практической деятельностью, — взятый ею курс не на развитие, а на потребление, на фактическое уничтожение духовности. Мой пример — типичный для многих современников.

Мне пришлось сменить так много квартир, что этот вопрос требует отдельного рассказа. Начну сначала: до сентября 1962 года мои родители жили в старом доме, доставшемся им от маминых родителей. Во многих эпизодах своего рассказа я его описывала. Жили мы скромно. Да что там скромно — нищенски. И все же были люди, жившие еще хуже нас — по посадкам, в землянках, в простых хатах с земляным полом. Но уже с конца 1950-х годов наметилось улучшение нашего материального положения, мама начала работать, появилось желание улучшить быт.

Помню, как был куплен шикарный стол в гостиную — овальный, на толстых ножках, раздвижной. Он до сих пор цел и стоит там, где мои родители доживали свой век. Потом появился новый диван, с красивыми качалками, в яркой обивке с розами. Эти два предмета превратили горницу в настоящие хоромы, и стало видно, что наш дом не так уж просторен, что он стар, тесен для новой мебели, не соответствует времени.

В этом доме родилась я и Света, моя старшая племянница, с рождением которой оборвалось мое детство.

Окрепнув материально, молодые еще родители размечтались о возведении кирпичного жилья, чтобы маме ежегодно не обрубать наружные стены, не вальковать[3], не штукатурить сверху глиной, замешанной на конском навозе.

И все бы у них получилось быстрее и намного лучше, но тут случилось несчастье с папой, он был отлучен от семьи. Этим воспользовалась моя сестра и пустилась усугублять положение — в девятнадцать лет вышла замуж за случайного, страшного человека, принесла в семью беду и разор, душевные терзания.

И все же в сентябре 1962 года мы переехали в новый дом, до последнего кирпича и гвоздя выстроенный собственноручно папой. Всем нам, но ему больше всех, этот дом достался тяжело физически, трудно материально, стоил многих бессонных ночей, отказа от необходимых вещей. Но все это было преодолено и пережито.

Думаю, не каждому человеку выпадает счастье обживать новый дом, где все пахнет деревом, краской, свежестью и чистотой. Мне такое счастье было подарено трудами моих родителей. Это большое удовольствие, неописуемая радость. С этим домом связана моя юность: последние школьные годы, воспоминания о выпускном вечере, поступлении в университет, студенческой жизни и замужестве.

По желанию родителей теперь этот дом принадлежит моей сестре.

Студенткой первого курса я жила на съемных квартирах. Успела переменить четыре адреса: недолго жила у Натальи Андреевны Полтавец, матери нашего главврача, — где-то выше «Озерки», центрального рынка; затем по улице Ленина — у старушки с взрослой дочкой, которая подобрала меня во дворе, привела к себе, приютила; дальше снимала комнату у Лидии Галиновской в 15-ом доме по ул. Комсомольской; наконец вместе с двумя соученицами снимала угол у старой еврейки, в двухэтажном доме дореволюционной постройки (екатерининки) под номером 1 по той же улице.

В дальнейшем, начиная со второго курса, то есть после 19-ти лет, крышу над моей головой обеспечивал Юрий Овсянников — мой друг, затем жених и муж. Как староста группы он ежегодно хлопотал о предоставлении мне места в общежитии. И я получала его из резервного фонда коменданта, а в обмен за это мы месяц работали там уборщиками на каникулах после первого курса. Это был приватный уговор: мы помогли старой фронтовичке, одинокой и обездоленной женщине, вынужденной ради комнаты в этом же общежитии работать тут комендантом, а она помогала нам в последующие три года. В конце четвертого курса Юра торжественно, с музыкой и цветами, вывез меня из общежития в ЗАГС и забрал к себе на Октябрьскую площадь.

За годы Юриной службы в армии мы успели совсем недолго пожить в Ровно, в коммунальной квартире. А затем дважды переезжали в Костополе: через год съехали со своей двухкомнатной квартиры в более теплую однокомнатную, а спустя месяц вернулись назад в ту же двухкомнатную.

В 1972 году вернулись в Днепропетровск, в квартиру Юриных родителей. Тут прошли годы моих занятий репетиторством, работы в вузе. С этой квартирой связано Юрино поступление в аспирантуру, мамина поездка на Камчатку.

Спустя пять лет, в 1977 году, Юра через свой институт купил двухкомнатную кооперативную квартиру на массиве «Парус». Опять я жила в новых стенах, где все пахло свежестью и чистотой, все радовало — теперь я этим была обязана мужу, заработавшему право на покупку, и родителям, финансово поддержавшим нас с оплатой первого взноса. Но появились и трудности, которым, казалось, не будет конца — езда на работу в центр города и обратно. На нее уходило до трех часов в день. В неделю это составляло пятнадцать часов — почти сутки жизни! Терпеть такое не хотелось. К тому же первая зима, когда высыхали и прогревались цементные стены дома, выдалась особенно холодной. Мы мерзли, и на выходные ездили к моим родителям, чтобы посидеть у печки, возле открытой духовки — погреться.

Однажды холод стал невыносимым, и Юра в отчаянии вышел на улицу. Стояла неуютная осенняя ночь, темень, а ему надо было что-то придумать, чтобы согреться. Он побрел по пескам, по пустырям между строящимися домами, испытывая страх от их зияющих окон. Вдруг обо что-то споткнулся. Оказалось, что это брошенная строителями газовая форсунка, которой они грелись в своих передвижных вагончиках. Юра подобрал ее и поспешил домой. С тех пор по вечерам нагревал ею воздух в квартире.

Эта квартира памятна тем, что с нами жила Света — студентка первого курса сельхозинститута. Тут мы сделали ей свадебный ужин, когда она вышла замуж. А главное — тут Юра защитил кандидатскую диссертацию, а я поступила в Таллиннскую аспирантуру.

Все пять лет жизни на микрорайоне мы искали обмен в Нагорный район или в центр города, короче, ближе к работе. Но тщетно. Наконец нам повезло, и в 1982 году мы переехали в однокомнатную квартиру, расположенную в ведомственном доме Шинного завода под номером 24 по улице Комсомольской. Самый настоящий центр города!

Новая квартира обладала многими другими достоинствами. Она располагалась на втором этаже (та, что осталась на Парусе, с которой мы съехали, была на первом, где нас заливало то сверху, то снизу). Далее, дом, в котором мы обрели квартиру, был кирпичным, выстроенным по специальному проекту и предназначался для специалистов Шинного завода, высота потолка в нем достигала трех метра двадцати сантиметров. Тут имелись балкон и телефон — неописуемая роскошь тех лет. Наконец за счет большого г-образного коридора и четырнадцатиметровой кухни эта квартира по площади не уступала двухкомнатной, отданной нами в обмен. Ну и, на первый взгляд, совсем незначительная деталь, но чрезвычайно важная по сути: в квартире не было горячей воды, зато имелась газовая колонка, что позволяло не зависеть от чужой милости и круглый год, в любое время суток иметь горячую воду. Правда, тогда перебоев с ее централизованной подачей не было, но мы по достаточной зрелости понимали, что они могут возникнуть.