И вот в начале января 1944 года Верховное Главнокомандование поставило перед войсками 3-го Украинского фронта задачу — отрезать вражескую группировку в районе Никополя и совместно с войсками 4-го Украинского фронта уничтожить ее. В дальнейшем им надлежало развивать наступление на запад, овладеть Кривым Рогом и отбросить противника за реку Ингулец.

Генерал армии Р. Я. Малиновский, командующий войсками фронта, разбил поставленную задачу на два этапа: на первом — организовать отвлекающий маневр левым флангом 37-й армии генерала Шарохина, а на втором, осуществляемом через сутки, — центром фронтовой группировки нанести главный удар в сторону Апостолово.

Этот пресловутый и страшный тактический маневр на войне — обманный, ослабляющий противника и вводящий его в заблуждение, приводящий к ошибке и обеспечивающий нашу победу в другом важном месте… Он был применен и здесь — такой необходимый и так дорого оплаченный! О нем не всегда знали сражающиеся, вернее, никогда не знали. И я помню недоумение папы, попавшего со своим 910-м стрелковым полком в самое пекло ложного прорыва, — ну зачем, мол, нам нужна была та незначительная высотка, которую раз за разом то сдавали немцам, то снова брали с неимоверными жертвами и кровопролитием? Зачем там положили столько молодых жизней? И папа плакал и проклинал бездарность командиров, не зная правды… Он обвинял их в выслуживании, в глупом необдуманном геройстве, в молодой яри, в буйном исступлении. Сколько подобных — вредных своей ошибочностью — мифов принесли домой с войны несведущие бойцы! Сколько неправедных слухов родилось из-за них в народе о неопытности и головотяпстве наших командиров! И только много позже, когда папа увлекся чтением военных мемуаров и из книги П. Г. Кузнецова «Дни боевые» узнал правду о тех операциях, в которых участвовал, он успокоился. А со временем даже гордился, что был в числе фактически обреченных на жертву бойцов, в самом эпицентре изматывающих врага боев, и уцелел, не получив ни царапинки.

А между тем все соединения и части, сосредоточенные на месте вспомогательного (так военные называли отвлекающие маневры) удара, были укомплектованы несколько лучше, чем остальные наступающие. Командование армией стремилось полнее обеспечить решение предстоящей задачи и заодно защитить этих бойцов, хорошо вооружить их, дабы дать им шанс продержаться до решающего момента и выжить.

Подставленным под удар людям предстояло прорвать оборону противника восточнее Веселых Тернов на фронте в четыре с половиной километра протяженностью и в четыре километра глубиной. Направление удара шло прямо на юг, а затем поворачивало на юго-запад и проходило вдоль линий железной дороги на Кривой Рог.

Надо подчеркнуть, что по замыслу разработчиков операции это наступление велось с ограниченными целями (эвфемизм ложности), хотя даже самым высокопоставленным исполнителям об этом известно не было. Начало атаки планировалось на утро, и это было не самое лучшее время. Озадаченные таким «просчетом» и ничего не подозревающие командиры просили разрешения атаковать хотя бы за полтора-два часа до рассвета, мол, это будет эффективнее. И командующий фронтом утвердил их поправку. Все в ложном маневре делалось по-настоящему.

Об этом наступлении в конце января хорошо рассказала фронтовая газета «Советский воин» в номере от 7 февраля 1944 г. Статья называлась «Как было взято Апостолово».

«…Наше наступление началось северо-восточнее Кривого Рога, — писала газета. — При мощной поддержке артиллерии советские войска прорвали полевую оборону противника на участке 62-й немецкой пехотной дивизии. Разгромив 112-й и 354-й полки этой дивизии, стрелковые части углубились на восемь километров и перешли железную дорогу, ведущую к Кривому Рогу. Это озадачило немцев. Они не могли определить направление главного удара и чему угрожали наши войска — Кривому Рогу или Апостолово.

Противник решил, что он имеет дело с реальной угрозой Кривому Рогу…

Не предполагая прорыва в сторону Апостолово и не видя угрозы никопольскому плацдарму, немцы сняли с этих участков танковые и моторизованные резервы и бросили на прикрытие Кривого Рога. На выручку истекающей кровью 62-й пехотной дивизии и на ликвидацию прорыва противник быстро перебросил части 16-й мотодивизии. Кроме того, немцы были вынуждены срочно разгрузить в Апостолово и направить под Кривой Рог два полка танковой дивизии, которая следовала на выручку группировки, окруженной войсками 2-го и 1-го Украинских фронтов у Корсунь-Шевченковского.

Уже на другой день немцы контратаковали наши прорвавшиеся части силами до ста танков и двух полков пехоты, но не сумели восстановить своего положения…

Противник продолжал подбрасывать сюда резервы с никопольского плацдарма, со стороны Апостолово, ослабив свою оборону на центральном участке.

Этим немедленно воспользовались другие наши войска, сосредоточившиеся там для прорыва. Разведав боем оборону противнику, они атаковали ее в наиболее уязвимых местах. В образовавшийся прорыв были введены моторизованные части и подвижные отряды с танками и мотопехотой…»

Следовательно, события на фронте с началом наступления развивались именно так, как планировалось командованием. Оперативный замысел оказался правильным. Вспомогательный удар 37-й армии из района Веселые Терны, начатый на сутки раньше, гитлеровцы приняли за главный. Он привлек их внимание и оттянул на себя все свободные резервы, и это обеспечило наш успех на главном направлении. Наш прорыв удался!

Свою задачу корпус смог выполнить благодаря особенно тщательной подготовке к наступлению, внезапности ночной атаки и силе первоначального удара.

За отличные боевые действия войскам 3-го Украинского фронта, штурмом овладевшим городом Кривой Рог и освободившим район криворожских рудников, Верховное Главнокомандование объявило благодарность. Столица Родины Москва салютовала доблестным воинам двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий.

Вот так во времени переплетались судьбы людей — где воевал мой отец, там я с товарищами проводила студенческий сентябрь, собирала с полей томаты и просто гуляла по вечерам. Мне помнятся усадьбы крестьян — новые дома, увитые цветущими лианами и утопающие в розах осенних сортов. За их невысокими плетнями рос виноград, и мы срывали его гроздья, на что хозяева не бранились — тут его было полно. А еще со стоящих вдоль плетней деревьев мы набирали в подолы тугих темно-лиловых слив.

Был здесь и колхозный сад с редкими сортами яблок, уникальными по вкусу и плодородию. Сад очень хорошо охранялся. И все же мы с Юрой, заранее разведав подходы с дальних лесопосадок, проникали в него поздними вечерами, чтобы поживиться. Юра оставался на стреме в темных зарослях, ночью представлявшихся единым притаившимся страшилищем, способным на раз клацнуть зубами и проглотить нас, а я пробиралась в сад и набирала яблок в два рюкзака, чтобы хватило на всю группу.

Тишина, полная луна, разлитое от нее волшебство, мягкое на ощупь. Лунный свет колдовал, замедляя любое движение, отчего казалось, что мы идем по чужой, инопланетной равнине — безвоздушной и коварно замершей. Нас сопровождал лунный взгляд, почти живой — ах! — молчаливый, не осуждающий, но укоризненный, приструнивающий. Идти было далеко, километров пять-семь и нам было страшно до жути в этом безлюдье, равнодушно, даже лениво распростертом вокруг, стелющемся под ноги с грозной непредсказуемостью.

Являлись мы на место под утро и до полудня отсыпались, ибо ходили за яблоками только под выходные. Сколько было этих походов? Судя по замиранию сердца, которое я испытываю и сейчас, по жути и параличу в конечностях, что и через годы не забылись, думаю, раза два-три. Однако, незабываемое приключение…

И еще одно приключение, на этот раз из менее приятных.

Сюда же для оказания помощи колхозу, как и нас, привезли группу учащихся какого-то днепропетровского техникума, не помню, какого именно. Важно другое: среди них оказался мой одноклассник — Саша Герман, парень не без способностей, но заводной и хулиганистый, хотя в школе он держался в терпимых рамках. Саша был дружен со мной, уважал за знания, спокойный нрав, лояльное к нему отношение, за талантливое участие в школьной самодеятельности, где я удачно играла Стешу, молодую ключницу Кичатого из шевченковского «Назара Стодоли». Все это явилось основанием какой-то нашей своеобразной солидарности в рамках класса. В школьную бытность Саша Герман много покровительствовал мне при потасовках, связанных с хулиганскими выходками Алика Пуцени, когда тот угрожал Саше Косожиду, впервые приехавшему в село, чтобы встретиться со мной. Да и после школы защищал меня, в частности, когда Вася Садовой, предчувствуя отчисление из университета, пытался что называется удержаться в седле и вернуться меня в свою судьбу. Всегда мое слово для Саши Германа было законом, он беспрекословно понимал и принимал его, видя во мне авторитет и ориентир, пример правильного и волевого человека, по причине природной хрупкости нуждающегося в защите.