Тарелки, судя по виду, антикварные – во всяком случае, дорогие. Но сейчас Тоби могла бы перебить весь сервиз, и всем будет плевать – кроме нее самой.

Из кухонной сараюшки выходит Ребекка с блюдом в руках.

– Миленькая! – восклицает она. – Ты вернулась! И мне сказали, что ты и Аманду нашла! Пять звезд!

– Она не в лучшей форме, – отвечает Тоби. – Эти два больболиста ее чуть не убили, а потом, вчера ночью… По-моему, она в шоке. Под паром.

Ребекка – из старых вертоградарей, это выражение ей знакомо.

– Она крепкая, – говорит Ребекка. – Выправится.

– Может быть. Будем надеяться, что они ее ничем не заразили и что обошлось без внутренних повреждений. Надо думать, ты слышала и то, что больболисты убежали. И пистолет-распылитель прихватили. Опозорилась я по полной…

– Ну, что-то теряешь, что-то находишь. Но я так рада, что ты жива – просто сказать не могу! Я думала, эти два говнюка тебя непременно убьют, и Рен тоже. Я просто болела от беспокойства. Но ты вернулась! Хотя надо сказать, видок у тебя тот еще.

– Спасибо. Красивый сервиз.

– Налегай, миленькая. Свинина в трех видах: бекон, ветчина и отбивные.

«Немного же времени им понадобилось, чтобы забыть о вегетарианском обете вертоградарей», – думает Тоби. Даже Ребекка с ее негрейскими корнями не воротит нос от свинины.

– Корни лопуха. Зелень одуванчика. Дополнительное блюдо – собачьи ребрышки. Если я и дальше буду поглощать животный белок в таких объемах, то стану еще толще.

– Ты не толстая, – возражает Тоби. Хотя Ребекка всегда была плотного сложения, даже в стародавние времена, когда они обе стояли за прилавком в «Секрет-бургере», еще до ухода к вертоградарям.

– Я тебя тоже люблю. Ладно, пускай я не толстая. Эти стаканы – настоящий хрусталь, одно удовольствие. Когда-то кучу денег стоили. Помнишь, у вертоградарей Адам Первый говорил, что тщеславие убивает? Так что в те времена у нас был выбор – глиняная посуда или смерть. Хотя я предвижу день, когда мы совсем наплюем на посуду и будем есть руками.

– Даже в самой чистой жизни, полностью устремленной к высокой цели, есть место для простой элегантности. Как учил тот же Адам Первый.

– Да, но иногда это место – в мусорном ведре, – парирует Ребекка. – У меня целая куча льняных салфеток, чтобы на коленях расстилать, и я не могу их погладить, потому что у нас нет утюга, и меня это ужасно бесит!

Она садится и кладет кусок мяса себе на тарелку.

– Я тоже очень рада, что ты не погибла, – говорит Тоби. – А кофе у нас есть?

– Да, если ты сможешь закрыть глаза на горелые щепки, корни и прочую дрянь. Он без кофеина, но я рассчитываю на эффект плацебо. Я вижу, ты вчера привела с собой целую толпу. Эти… как их вообще называть?

– Это люди, – во всяком случае, я думаю, что они люди, добавляет Тоби про себя. – Дети Коростеля. Так их называет шайка Беззумных Аддамов, а кому и знать, как не им.

– На нас они уж точно не похожи. Даже близко не лежали. Ох уж этот засранец Коростель! Кто знал, что он такой мастер нагадить в песочницу.

– Они хотят быть рядом с Джимми, – говорит Тоби. – Они принесли его сюда на руках.

– Да, я слышала. Майна мне рассказала. Ну вот и пускай теперь возвращаются в… где они там живут.

– Они говорят, что должны над ним мурлыкать. Над Джимми.

– Пардон? Что они должны над ним делать? – Ребекка слегка фыркает от смеха. – Это что, тоже такой сексуальный выверт?

Тоби вздыхает.

– Трудно объяснить. Это надо видеть.

После завтрака Тоби идет посмотреть на Джимми. Он лежит в самодельном гамаке из веревок и изоленты, подвешенном меж двумя деревьями. Ноги прикрыты детским одеяльцем с веселенькими рисунками – кошки со скрипками, хохочущие щенки, тарелки с человеческими лицами водят хоровод с ухмыляющимися чайниками, коровы с колокольчиками на шее прыгают через луну, которая похабно пялится на их вымя[2]. Для человека с галлюцинациями – самое оно, думает Тоби.

Трое Детей Коростеля – две женщины и мужчина – сидят у гамака Джимми на стульях, явно взятых из столового гарнитура: темное дерево, старомодные лиры на спинках, мягкие сиденья обтянуты глянцевым желто-коричневым полосатым атласом. Дети Коростеля на этих стульях смотрятся неуместно, но видно, что они довольны собой – словно для них это маленькое, но приключение. Их тела блестят, как лайкра с золотой нитью; огромные розовые мотыльки кудзу живыми нимбами порхают у них вокруг голов.

Они сверхъестественно красивы, думает Тоби. Мы, наверное, кажемся им недолюдьми: с болтающейся второй кожей, стареющими лицами, уродливыми телами – слишком худыми, слишком толстыми, волосатыми и шишковатыми. Совершенство не проходит даром, но платить за него приходится несовершенным существам.

Каждый из Детей Коростеля сидит, положив одну ладонь на тело Джимми. Они мурлычут; Тоби подходит, и мурлыканье становится громче.

– Приветствуем тебя, о Тоби, – говорит женщина, которая повыше ростом. Откуда они знают ее имя? Наверное, вчера все-таки прислушивались к разговорам. А как ответить? Как их зовут, и вежливо ли спросить об этом?

– Приветствую вас. Как сегодня чувствует себя Джимми-Снежнычеловек?

– Он немного окреп, о Тоби, – отвечает женщина, которая пониже ростом. Другие двое улыбаются.

Джимми и вправду выглядит лучше. Он чуточку порозовел, не такой горячий на ощупь и крепко спит. Дети Коростеля привели его в порядок: расчесали волосы, вытащили мусор из бороды. На голове у него видавшая виды красная бейсбольная кепка, на руке – круглые часы с пустым циферблатом. На носу криво сидят солнечные очки без одного стекла.

– Может быть, ему будет удобнее без этих вещей? – говорит Тоби, указывая на кепку и очки.

– Эти вещи должны быть у него, – отвечает мужчина. – Это вещи Джимми-Снежнычеловека.

– Они ему нужны, – говорит женщина пониже ростом. – Коростель говорит, что эти вещи должны быть у Джимми-Снежнычеловека. Видишь, вот эта вещь – для того чтобы слышать Коростеля.

Она поднимает руку Джимми с часами.

– А эта вещь помогает ему видеть Коростеля, – мужчина указывает на солнечные очки. – Только ему.

Тоби хочет спросить о назначении кепки, но сдерживается.

– А зачем вы вынесли его наружу? – спрашивает она.

– Ему не нравилось в том темном месте. Там, – мужчина показывает на дом.

– Здесь Джимми-Снежнычеловеку удобнее путешествовать, – говорит женщина повыше.

– Он путешествует? – переспрашивает Тоби. – Во сне?

Может быть, они имеют в виду сон, который, по их мнению, снится Джимми?

– Да, – отвечает мужчина. – Он путешествует сюда.

– Он бежит – иногда быстро, иногда медленно. Иногда идет, потому что он устал. Иногда Свиные его преследуют, потому что им не хватает понимания. Иногда он залезает на дерево, – говорит женщина пониже.

– Когда он доберется сюда, то проснется, – говорит мужчина.

– А где он был, когда начал путешествовать? – осторожно спрашивает Тоби. Она не хочет, чтобы ее вопрос показался неверием.

– Он был в Яйце, – говорит женщина повыше. – Там, где в самом начале были мы. Он был с Коростелем и с Орикс. Они спустились с неба, чтобы встретиться с Джимми-Снежнычеловеком в Яйце и рассказать ему новые истории, чтобы он потом рассказал их нам.

– Да, вот откуда берутся истории, – говорит мужчина. – Но сейчас в Яйце стало слишком темно. Орикс и Коростель все равно могут там быть, а Джимми-Снежнычеловек больше не может.

Все трое тепло улыбаются Тоби, словно уверены, что она поняла каждое слово из этого рассказа.

– Можно я посмотрю на ногу Джимми-Снежнычеловека? – вежливо спрашивает она. Они не возражают, но не убирают ладоней с его тела и продолжают мурлыкать.

Тоби смотрит, как поживают опарыши под тканью, которой она вчера обмотала ступню Джимми. Они трудятся вовсю, счищая мертвую плоть: опухоль спадает, и выделений из раны стало меньше. Эти опарыши уже почти созрели; завтра надо взять подтухшего мяса, положить где-нибудь на солнце, приманить мух, чтобы вывести свежих опарышей.