Там тебя если увидели, то, считай, уже хакнули. Бразильские хакеры заколачивали огромные деньги на доступе к медицинским картам политиков и к информации об их же темных делишках и о пластических операциях кинозвезд. Но это все была мелкая рябь на поверхности. Настоящие акулы ходили в глубине – там, где одна крупная компания пыталась хакнуть другую. Взломав сеть влиятельной корпорации, человек мог серьезно влипнуть, даже если сидел в укрытии, получая черную зарплату от другой влиятельной корпорации.

– Надо полагать, именно это ты и сделал. И серьезно влип, – говорит Тоби.

– Да, не без того, ведь как-то надо зарабатывать на жизнь, – отвечает Зеб. – Это одна из причин, почему я устроил себе отпуск в «Медведелёте» – он был максимально далек от Бразилии.

«Медведелёт» по сути занимался мошенничеством. Во всяком случае, отчасти. Любой, кто мало-мальски соображал, мог понять это сразу. В отличие от многих мошеннических операций организаторы «Медведелёта» действовали из добрых намерений, но сути это не меняло. Организация существовала за счет сердобольных горожан, чьими эмоциями легко манипулировать. Этим людям нравилось ощущать себя спасителями – им внушали, что они помогают сохранить клочок подлинного первобытного прошлого своих предков, обрывок коллективной души, воплощенный в образе пушистого симпатичного медведя. Концепция была проста: белые медведи голодают, потому что полярные шапки почти растаяли и медведи больше не могут охотиться на тюленей. Значит, нужно подкармливать мишек нашими отбросами, пока бедные животные не адаптируются. Если ты помнишь, тогда было такое модное словечко «адаптация». Впрочем, вряд ли ты помнишь; наверняка в те годы ты еще не выросла из коротких юбочек и только училась вилять задиком, привлекая мужчин.

– Хватит заигрывать, – говорит Тоби.

– Почему? Тебе же приятно.

– Я помню моду на слово «адаптация». Это был синоним слова «выкручивайся, как хочешь». Его говорили людям, которым не собирались помогать.

– Совершенно верно, – отвечает Зеб. – И вообще, то, что мы кормили медведей мусором, не помогало им адаптироваться. Они только привыкали, что еда падает с неба. Услышав шум топтера, они начинали пускать слюни – выработали свой собственный «карго-культ». Но вот тебе самая мошенническая часть мошенничества. Да, лед почти растаял; да, часть белых медведей перемерла, но остальные начали мигрировать на север, смешиваясь с гризли, от которых и отделились какие-нибудь двести тысяч лет назад. Получались белые медведи с бурыми пятнами, или бурые с белыми пятнами, или полностью белые или бурые, но по внешнему виду нельзя было определить характер: безли в основном избегали людей, как гризли, а гризлые обычно атаковали, как белые медведи. Но по виду медведя нельзя было сказать, как он себя поведет. Впрочем, одно мы знали точно – не стоит выпадать из топтера над местностью, где живут медведи.

Как только что сделал Зеб.

– Ну и дебил же ты, Чак, – повторил он. – А тот, кто тебя нанял, – дважды дебил.

Впрочем, наниматели Чака все равно не слышали этих слов. Хотя – эта неприятная мысль осенила Зеба внезапно – может, как раз и слышали.

И все в «Медведелёте» шло хорошо, пока не появился Чак. Правда, надо сказать, Зеб в тот момент был в несколько шатком положении…

– В отличие от любого другого момента, – замечает Тоби.

– Ты надо мной смеешься, да? Надо мной, несчастным, чья юность была лишена моральных ориентиров из-за жестокого обращения родителей? Надо мной, прежде времени повзрослевшим?

– Неужели я на такое способна?

– Ты еще и не на такое способна. У тебя сердце как гранит. Что тебе нужно, так это сеанс хорошего глубинного бурения.

Действительно, Зеб в тот момент был в бегах, но, кажется, в штаб-квартире «Медведелёта» этого никто не знал, и всем было плевать: половина сотрудников «Медведелёта» была в сходном положении, так что все жили по принципу «Не рассказывай и сам не спрашивай».

Работа была несложная: сперва загружались съедобные отбросы (в Уайтхорсе или Йеллоунайфе, иногда в Таке, где танкеры с буровыми платформами, ведущие шельфовую нефтедобычу в море Бофорта, сгружали мусор, если не выкидывали его раньше куда попало). В те дни в отбросах буровых платформ все еще хватало настоящего животного белка – экипажи танкеров купались в роскоши. Свинина – они ели много свиных субпродуктов, курица и тому подобное. Попадалось и искусственно выращенное мясо – но высшего сорта, и замаскированное в сосисках или мясном рулете, так что даже не отличишь.

Надо было погрузить отходы в топтер, быстренько выпить пива, долететь на топтере до одной из точек сброса, зависнуть над землей, сбросить отходы и вернуться. Однообразно, аж скулы сводит от скуки – разве что погода выпадет плохая или в топтере что-нибудь сломается. В этом случае нужно было посадить топтер (желательно не на склон горы) и переждать плохую погоду или просто поплевывать в небо, пока не явятся ремонтники. Затем все повторялось снова. Обычные будни. Самое противное было слушать проповеди какого-нибудь повернутого зеленого мехолюба в каком-нибудь баре в занюханном городке, когда пытаешься нажраться в сосиску дерьмовым пивом, которое привозили в город в бочках и наливали из них же.

Кроме этого, можно было есть, спать и, если повезет, попрыгать в койке с какой-нибудь девчонкой из «Медведелёта» – только выбирать осторожней, потому что некоторые нервно реагировали на авансы, а другие были уже заняты, а в драки Зеб старался не ввязываться. Зеб никогда не видел особого смысла в том, чтобы кататься по полу в баре, сбивая табуретки, с каким-нибудь дебилом, считающим, что он навеки застолбил телку, потому что у него выдающийся член и ямочки на щеках. У такого дебила мог оказаться нож. Пистолет – уже вряд ли, потому что как раз в это время ККБ начала конфисковывать огнестрельное оружие под предлогом заботы о безопасности населения (на самом деле ККБ хотела, чтобы техническая возможность убивать на расстоянии была только у нее). Кое-кто – владельцы «глоков» и других фирменных пушек – прятали их, закапывали в землю, на случай если вдруг понадобится. Но именно по этой причине было маловероятно, что пушка окажется у человека при себе. Хотя в северных гребенях не очень уважали законы и всякие там инструкции. На севере границы закона всегда чуточку размыты. Так что полной гарантии никто не дал бы.

Итак, девчонки. Если на личике (кругленьком или не очень) читалось «Отвали», Зеб отваливал. Но если кое-кто под покровом темноты забирался к нему в койку, стоящую в комнате общежития, Зеб и не думал возражать. Ему с детства внушали, что в смысле нравственных принципов он недалеко ушел от таракана, а он старался не обманывать чужие ожидания. Кроме того, отвергнуть авансы девушки – значит нанести ей тяжелую моральную травму. Не все эти девушки при свете оказались бы красавицами, но у одной была потрясающая мягкая попа, а у другой сиськи как два шара для боулинга в авоське, а…

– Слишком много информации, – говорит Тоби.

– Не ревнуй. Они все умерли. Неужели ты будешь ревновать к кучке мертвых женщин?

Тоби молчит. В воздухе между ними висит сексапильный труп Люцерны, когдатошней сожительницы Зеба, – невидимый, неупоминаемый и, насколько известно Тоби, скорее всего непогребенный.

– Живым быть лучше, чем мертвым, – говорит Зеб.

– Не буду спорить. С другой стороны, никогда не знаешь, пока сам не попробуешь.

Зеб хохочет.

– У тебя тоже потрясающая попа, – говорит он. – Только не мягкая. Очень компактная.

– Расскажи про Чака.

Чак появился в штаб-квартире «Медведелёта», словно вошел на цыпочках в запретную комнату, но с таким видом, словно имел на это полное право. Крадучись, но уверенно. Зебу показалось, что у Чака одежда слишком новая. Он был как только что из магазина спортивно-охотничьего снаряжения – кругом сплошные молнии, застежки-липучки и клапаны карманов. Как навороченный видеопаззл. «Раздень этого человека, найди лепрекона, и выиграешь приз». Никогда не доверяй человеку в новой одежде.